Пасхальное
Если рядом с тобой меня нет, это не значит, что тебя нет рядом.
Однажды я буду для тебя нарядной, я буду для тебя стройной, ладной, я буду тебе боевым отрядом, все войска брошу на баррикады, и в итоге спасу тебя.
Понимаешь, я столько всего успеть хотела, но жизнь стекает часами, полушарными полюсами, временными поясами, а у меня джет-лег.
И даже если там, где ты, весна вступает в свои права, задыхается сосновым клеем, пляшет рубинами на стекле, я, возможно, отчаянно не права, но у меня по-прежнему идет новогодний снег.
И вовсе не важно, что ты не рядом. Твое место во мне законно и свято, неприкосновенно и веско. Ты занимаешь хоромы мои и палаты, а я хожу по ним, непричесанная, в халате, но не опускаю век.
Ты не рядом, но я этому в какой-то степени даже рада, и знаю, что ты тоже немного рад. Ты позволь мне отдельное приключение, почувствовать от тебя облегчение, одинокую природу там, откуда я родом, там, где прошли до тебя племена другого народа, я буду помнить и выбирать, а снег превратиться в град.
Я перелистываю отрывные календари, храню страницы, загадываю желание на опавшую ресницу, очищаю от шкурки мандарин, качаю в себе колыбель.
И путаница внутри такая, как рельсы метро или новых путей трамвая, но она меня больше не испугает - я купила билет, и двери за мной закрываются, горошины града по окнам стучат, но, по крайней мере, уже не метель.
Я знаю, как тебе бывает страшно. Всегда до боли боязно, когда клацает пряжка, хватаешь себя за пояс, но кто-то срывает штаны, и так опасно, остаться без штанов, но может быть, это всего лишь говорит о том, что настало начало весны, и что самое время купить обновку.
Град телеграфирует азбукой Морзе по серым асфальтам, и я представляю себе симфонию, скрипки и альты, тяжелый густой контрабас, и город, который однажды зайдется в весеннем вальсе, небо будет кобальтовым. Oднажды, но не сейчас.
На часах двенадцать ноль семь. Я запиваю виски клюквенным морсом, и представляю, что это послание телеграммное не эс-о-эс, не призыв о помощи, потому что никакие души спасать не хочется, и не хочется, чтобы был прогресс, а хочется привалиться лбом к холодеющей раме, и банально ждать, пока время залечит раны, чтобы они превратились в шрамы, а потом рассосались совсем.
И пусть кто-то тоже возьмет меня на руки, когда я боюсь, когда у меня жар, кошмарики и в поджилках дрожь. Я ведь тоже имею право быть маленькой, ничего не знать, не владеть науками, забывать все навыки, и ждать пока кто-то подаст руку мне. А град превращается в дождь.
Мы с тобою так друг на друга похожи, что от этого сходства мороз по коже. Я купила себе мороженное, и хрущу, вот, кубком вафельным. Этот хруст не похож на ломку костей и ломку, что звучит от не встречи иглы и вены. Я хрущу урча, довольно и громко. Если я полна, то и ты не пуст.
Я хожу по скользким своим дорогам, под зонтом. И мне хочется скакать по лужам в сапогах резиновых, брызги в пляс. И это вовсе не значит, что ты мне не нужен, что я стала хуже, или ты стал хуже. Это всего лишь значит, что город запружен, это всего лишь значит: "не сейчас, потом".
У тебя смена времени, зимнее стало летним, стрелка на час вперед, запоздала с теменью. Я ношу золотые часики, стерлись в лужах мелки и классики. Мой десятый класс, пятый, первый, стрелка движется наоборот.
От весны до весны шар земной. Против солнца бегу. Ты за мной побежишь ли? Нет, постой. Я еще не хочу не домой. С треском падают с сосен шишки.
И когда тебя рядом нет, это как будто парад планет, одноразовый, эпохальный, как одно из чудес пасхальных, как одна из тех дурацких личных примет, когда находишь монету, и это как найти ответ на вопрос, который так и не был вслух задан. Но, черт, нет, не потому, что ты не рядом, а потому что тогда понятно, что где бы ты ни был, и где бы ни была я, все одно мы в одном и том же пространстве, которое полыхает, пылает, и будь оно все не ладно, но бывает слишком не часто, что я не перегораю...
Вот те на, наступила весна.
Надо сказать, она застала меня врасплох. Я больше не буду искать в тебе блох, и думать, чем ты был мне паршив, отвратителен, плох. Когда тебя рядом нет, это такой урок. Я его заучу, застолблю, зазубрю, назло февралю, январю, декабрю. И времени больше не будет, я его остановлю насекомым в янтарной капле.
И пусть я тяжелая, ледяная, замурованная в подземной крипте, и пусть во мне все будущее погибнет, но я не хочу выходить из Египта. Мне домашне в Египте, сыто, тесто успеет взойти. Не посылай мой народ, не распахивай море, не указывай стрелками на пути, ну хотя бы еще сорок лет потерпи, погоди, и не дай улететь перелетным цаплям.
Не было рядом... но ведь и не было, когда я из пасочек строила замки где-нибудь на Ланжероне, в Аркадии или Отраде, и не было, когда подхватывала очередную заразу, когда совершала патруль по полночным базам, когда награждалась дипломом в обложке красной, когда ностальгировала по березам и вязам, когда мне было зябко, болезненно и опасно... Не все сразу? Не сразу. Не все. Весеннее семя в тебя попало? Пускай растет.
Смиряюсь с твоей весной, ничего не поделать. Ты хочешь синхронности, что-ж, и она наступает. Ворочаю слева направо свое заржавевшее тело, справа налево. Xолодный душ оголтелого времени бьет меня в самое темя.
Утро должно быть утром, весна - весною. Как ни беги, не избавиться от движения. Мне бы застыть пирамидным каменным сфинксом, в вечной снежной пурге ледовитой статуей. Но время вторгается, и его вторжение беспардонное, наглое, клятое. Время - шут, скоморох, средневековый трикстер.
Джет-лег на минуточку, а ты не даешь отдохнуть. Напрасно. Я пролетела полмира, чтобы удрать от весен. Ты получил весну на китайском блюдечке. Ты отдыхал все праздники, но и весной серьезен.
Тьфу на тебя, и опять ты рядом. Ритм один на двоих наступает тотчас. Неумолимый ритм телеграфных строчек: вот ты вздыхаешь множеством многоточий, вот я киваю - точка и запятая.
Ритм дождей, взмахов цапельных крыльев. Ритм сказаний о выходе из Египта. Ритм рожденья, смерти, и между ними жизни. Выдохов, вдохов, шагов по пустыне ритм.
Рядом - попали часами в седер пасхальный. Время рассветов миндальных, сжигания хлеба. Время семейных традиций, фамильных обедов. Кругом на белой тарелке маца, корень хрена, смесь из орехов и меда, зеленые листья салата, желток и белок затвердевшего в паре яйца. Круг на тарелке и круг на настенных часах.
Скатертью дымка над морем. Из плена племя. Пятница. Полдень. Шестое апреля. Двенадцтый год. Мимо порога проходит время. Проходит время. Пасха. Египет. Небесная манна. Исход.
Рядом стояли, и тень Синая как покрывало. Хлопьями манна, и племя открыло рот.
Помнишь? Та же весна, и тот же конец, и то же начало. Весеннее семя в тебя попало и из меня прорастет.
Однажды я буду для тебя нарядной, я буду для тебя стройной, ладной, я буду тебе боевым отрядом, все войска брошу на баррикады, и в итоге спасу тебя.
Понимаешь, я столько всего успеть хотела, но жизнь стекает часами, полушарными полюсами, временными поясами, а у меня джет-лег.
И даже если там, где ты, весна вступает в свои права, задыхается сосновым клеем, пляшет рубинами на стекле, я, возможно, отчаянно не права, но у меня по-прежнему идет новогодний снег.
И вовсе не важно, что ты не рядом. Твое место во мне законно и свято, неприкосновенно и веско. Ты занимаешь хоромы мои и палаты, а я хожу по ним, непричесанная, в халате, но не опускаю век.
Ты не рядом, но я этому в какой-то степени даже рада, и знаю, что ты тоже немного рад. Ты позволь мне отдельное приключение, почувствовать от тебя облегчение, одинокую природу там, откуда я родом, там, где прошли до тебя племена другого народа, я буду помнить и выбирать, а снег превратиться в град.
Я перелистываю отрывные календари, храню страницы, загадываю желание на опавшую ресницу, очищаю от шкурки мандарин, качаю в себе колыбель.
И путаница внутри такая, как рельсы метро или новых путей трамвая, но она меня больше не испугает - я купила билет, и двери за мной закрываются, горошины града по окнам стучат, но, по крайней мере, уже не метель.
Я знаю, как тебе бывает страшно. Всегда до боли боязно, когда клацает пряжка, хватаешь себя за пояс, но кто-то срывает штаны, и так опасно, остаться без штанов, но может быть, это всего лишь говорит о том, что настало начало весны, и что самое время купить обновку.
Град телеграфирует азбукой Морзе по серым асфальтам, и я представляю себе симфонию, скрипки и альты, тяжелый густой контрабас, и город, который однажды зайдется в весеннем вальсе, небо будет кобальтовым. Oднажды, но не сейчас.
На часах двенадцать ноль семь. Я запиваю виски клюквенным морсом, и представляю, что это послание телеграммное не эс-о-эс, не призыв о помощи, потому что никакие души спасать не хочется, и не хочется, чтобы был прогресс, а хочется привалиться лбом к холодеющей раме, и банально ждать, пока время залечит раны, чтобы они превратились в шрамы, а потом рассосались совсем.
И пусть кто-то тоже возьмет меня на руки, когда я боюсь, когда у меня жар, кошмарики и в поджилках дрожь. Я ведь тоже имею право быть маленькой, ничего не знать, не владеть науками, забывать все навыки, и ждать пока кто-то подаст руку мне. А град превращается в дождь.
Мы с тобою так друг на друга похожи, что от этого сходства мороз по коже. Я купила себе мороженное, и хрущу, вот, кубком вафельным. Этот хруст не похож на ломку костей и ломку, что звучит от не встречи иглы и вены. Я хрущу урча, довольно и громко. Если я полна, то и ты не пуст.
Я хожу по скользким своим дорогам, под зонтом. И мне хочется скакать по лужам в сапогах резиновых, брызги в пляс. И это вовсе не значит, что ты мне не нужен, что я стала хуже, или ты стал хуже. Это всего лишь значит, что город запружен, это всего лишь значит: "не сейчас, потом".
У тебя смена времени, зимнее стало летним, стрелка на час вперед, запоздала с теменью. Я ношу золотые часики, стерлись в лужах мелки и классики. Мой десятый класс, пятый, первый, стрелка движется наоборот.
От весны до весны шар земной. Против солнца бегу. Ты за мной побежишь ли? Нет, постой. Я еще не хочу не домой. С треском падают с сосен шишки.
И когда тебя рядом нет, это как будто парад планет, одноразовый, эпохальный, как одно из чудес пасхальных, как одна из тех дурацких личных примет, когда находишь монету, и это как найти ответ на вопрос, который так и не был вслух задан. Но, черт, нет, не потому, что ты не рядом, а потому что тогда понятно, что где бы ты ни был, и где бы ни была я, все одно мы в одном и том же пространстве, которое полыхает, пылает, и будь оно все не ладно, но бывает слишком не часто, что я не перегораю...
Вот те на, наступила весна.
Надо сказать, она застала меня врасплох. Я больше не буду искать в тебе блох, и думать, чем ты был мне паршив, отвратителен, плох. Когда тебя рядом нет, это такой урок. Я его заучу, застолблю, зазубрю, назло февралю, январю, декабрю. И времени больше не будет, я его остановлю насекомым в янтарной капле.
И пусть я тяжелая, ледяная, замурованная в подземной крипте, и пусть во мне все будущее погибнет, но я не хочу выходить из Египта. Мне домашне в Египте, сыто, тесто успеет взойти. Не посылай мой народ, не распахивай море, не указывай стрелками на пути, ну хотя бы еще сорок лет потерпи, погоди, и не дай улететь перелетным цаплям.
Не было рядом... но ведь и не было, когда я из пасочек строила замки где-нибудь на Ланжероне, в Аркадии или Отраде, и не было, когда подхватывала очередную заразу, когда совершала патруль по полночным базам, когда награждалась дипломом в обложке красной, когда ностальгировала по березам и вязам, когда мне было зябко, болезненно и опасно... Не все сразу? Не сразу. Не все. Весеннее семя в тебя попало? Пускай растет.
Смиряюсь с твоей весной, ничего не поделать. Ты хочешь синхронности, что-ж, и она наступает. Ворочаю слева направо свое заржавевшее тело, справа налево. Xолодный душ оголтелого времени бьет меня в самое темя.
Утро должно быть утром, весна - весною. Как ни беги, не избавиться от движения. Мне бы застыть пирамидным каменным сфинксом, в вечной снежной пурге ледовитой статуей. Но время вторгается, и его вторжение беспардонное, наглое, клятое. Время - шут, скоморох, средневековый трикстер.
Джет-лег на минуточку, а ты не даешь отдохнуть. Напрасно. Я пролетела полмира, чтобы удрать от весен. Ты получил весну на китайском блюдечке. Ты отдыхал все праздники, но и весной серьезен.
Тьфу на тебя, и опять ты рядом. Ритм один на двоих наступает тотчас. Неумолимый ритм телеграфных строчек: вот ты вздыхаешь множеством многоточий, вот я киваю - точка и запятая.
Ритм дождей, взмахов цапельных крыльев. Ритм сказаний о выходе из Египта. Ритм рожденья, смерти, и между ними жизни. Выдохов, вдохов, шагов по пустыне ритм.
Рядом - попали часами в седер пасхальный. Время рассветов миндальных, сжигания хлеба. Время семейных традиций, фамильных обедов. Кругом на белой тарелке маца, корень хрена, смесь из орехов и меда, зеленые листья салата, желток и белок затвердевшего в паре яйца. Круг на тарелке и круг на настенных часах.
Скатертью дымка над морем. Из плена племя. Пятница. Полдень. Шестое апреля. Двенадцтый год. Мимо порога проходит время. Проходит время. Пасха. Египет. Небесная манна. Исход.
Рядом стояли, и тень Синая как покрывало. Хлопьями манна, и племя открыло рот.
Помнишь? Та же весна, и тот же конец, и то же начало. Весеннее семя в тебя попало и из меня прорастет.