Физик
Продолжаю серию воспоминаний об училищных педагогах. Познакомлю вас с нашими преподавателями общеобразовательного цикла. Тут у нас подобрался весьма колоритный букет, каждый цветок со своими особенностями и странностями. Начнем с физика
Звали его Константин Петрович Бацман. Перед его первым приходом в класс Лева Кочуновский решил нас кое о чем предупредить. Лева был не только старше всех нас, но и занимался в училище уже в третий раз. Первое его пришествие было в качестве пианиста. Выгнали. Кем он был второй раз - не помню, но с тем же результатом. С нами он уже учился как ударник, впоследствии с тем же финалом. Человек был небесталанный, очень здорово "лабал" джаз. Но совершенно без царя в голове.
Так вот, он на правах старожила сказал нам: "Ребята, у нашего физика есть одна особенность. Он раненый, у него что-то там с легкими. Поэтому он с шумом набирает воздух и первые слова фразы произносит громогласно, а потом постепенно уходит на диминуэндо. И очень не любит, когда над этим смеются". Понятно, кто же смеется над физическим увечьем, да еще полученным на войне? Мы приготовились.
В класс вошел сухощавый человек с бородкой и усами. Мы встали. Он шумно, как Левка и предупреждал, даже с каким-то подвыванием набрал воздух в легкие и рявкнул, как иерихонская труба: "Садитесь!" И тут Левка... расхохотался. Мы тоже засмеялись, но уже как бы над ним: что мол он, дурак, ржет-то, над чем? Физик снова набрал воздух и возопил так, что стекла зазвенели: "Кочуновский, вон из класса!"
Да, его-то он уже хорошо знал, а с нами начал знакомиться по очереди. Мне он сказал: "А я про вас много слышал". Я похолодел. Ибо решил, что слышать обо мне физик мог только от физика. Точнее, от физички. Нашей школьной физички. Которая знала меня не с самой лучшей стороны, ибо я одно время в школе вел себя, скажем так, не лучшим образом, весь дневник был разрисован возмущенными записями педагогов. А эту физичку мы сильно не любили, к тому же она у нас заменила другую, как раз любимую, так что мы отрывались по полной программе...
Но физик больше ничего не сказал. И начал урок. К его манере говорить мы быстро привыкли, а вел он занятия интересно. Гораздо лучше, чем школьная физичка. Хотя объяснять физику на пальцах, без физического кабинета, приборов и прочего наглядного оборудования, было нелегко.
Откуда он обо мне слышал, выяснилось неожиданным образом. Я пришел навестить моего школьного педагога по скрипке, а он говорит: "У вас там преподает отец Люси Бацман, я ему о тебе рассказывал". Ба! А я-то, балда, даже не обратил внимания, что фамилия-то у физика та же, что и у моей младшей соученицы по скрипичному классу! К счастью, с этой стороны он мог обо мне слышать только хорошее.
Звали его Константин Петрович Бацман. Перед его первым приходом в класс Лева Кочуновский решил нас кое о чем предупредить. Лева был не только старше всех нас, но и занимался в училище уже в третий раз. Первое его пришествие было в качестве пианиста. Выгнали. Кем он был второй раз - не помню, но с тем же результатом. С нами он уже учился как ударник, впоследствии с тем же финалом. Человек был небесталанный, очень здорово "лабал" джаз. Но совершенно без царя в голове.
Так вот, он на правах старожила сказал нам: "Ребята, у нашего физика есть одна особенность. Он раненый, у него что-то там с легкими. Поэтому он с шумом набирает воздух и первые слова фразы произносит громогласно, а потом постепенно уходит на диминуэндо. И очень не любит, когда над этим смеются". Понятно, кто же смеется над физическим увечьем, да еще полученным на войне? Мы приготовились.
В класс вошел сухощавый человек с бородкой и усами. Мы встали. Он шумно, как Левка и предупреждал, даже с каким-то подвыванием набрал воздух в легкие и рявкнул, как иерихонская труба: "Садитесь!" И тут Левка... расхохотался. Мы тоже засмеялись, но уже как бы над ним: что мол он, дурак, ржет-то, над чем? Физик снова набрал воздух и возопил так, что стекла зазвенели: "Кочуновский, вон из класса!"
Да, его-то он уже хорошо знал, а с нами начал знакомиться по очереди. Мне он сказал: "А я про вас много слышал". Я похолодел. Ибо решил, что слышать обо мне физик мог только от физика. Точнее, от физички. Нашей школьной физички. Которая знала меня не с самой лучшей стороны, ибо я одно время в школе вел себя, скажем так, не лучшим образом, весь дневник был разрисован возмущенными записями педагогов. А эту физичку мы сильно не любили, к тому же она у нас заменила другую, как раз любимую, так что мы отрывались по полной программе...
Но физик больше ничего не сказал. И начал урок. К его манере говорить мы быстро привыкли, а вел он занятия интересно. Гораздо лучше, чем школьная физичка. Хотя объяснять физику на пальцах, без физического кабинета, приборов и прочего наглядного оборудования, было нелегко.
Откуда он обо мне слышал, выяснилось неожиданным образом. Я пришел навестить моего школьного педагога по скрипке, а он говорит: "У вас там преподает отец Люси Бацман, я ему о тебе рассказывал". Ба! А я-то, балда, даже не обратил внимания, что фамилия-то у физика та же, что и у моей младшей соученицы по скрипичному классу! К счастью, с этой стороны он мог обо мне слышать только хорошее.