Из книги Николаса Эванса "Умирающие слова: языки под угрозой и что они хотят нам сказать"
(Dying Words: Endangered Languages and What They Have to Tell Us, 2009) о многоязычии, его причинах и некоторых особенностях. А также о малых языках и сознательных лингвистических изменениях.
В квадратных скобках мои примечания. Имена и языки я дублирую латиницей, чтобы проще было гуглить дополнительную информацию.
Язык даёт им [аборигенам Арнемленда] право и гарантию духовной безопасности во время странствий по земле предков. Приходя туда, где они давно не были, члены клана должны обратиться к духам на местном языке - в подтверждение своих прав на эти земли. От имени гостей это делает пригласивший их человек. Говорят, что ко многим ресурсам вроде родников можно подходить, только обратившись к ним на местном языке. Так возникают тесные эмоциональные и духовные связи между языком и землёй. Путники, идя по земле, поют песни с названиями мест и переходят с языка на язык, пересекая ручьи и клановые границы. В эпосе о странствиях предков место действия часто указывается просто сменой языка повествования - как если бы "Одиссея" была написана не только на греческом, но на полудюжине древних средиземноморских языков, которые встречались Улиссу по пути.
Для всех аборигенов Австралии знание правильного местного языка - это своего рода паспорт, показывающий - как местным жителям, так и духам местности - что вы "свой", вы вправе быть здесь. Однажды мы с Пэтом Габори (Pat Gabori) в компании нескольких разговорчивых пожилых женщин из племени каярдилд (Kayardild) и нескольких детей, не знавших языка своих предков, поплыли нанести на карту один значимый для каярдилд пункт в нескольких километрах от берега. Пэт и женщины обратились к предкам и духам этого места на каярдилд, представились сами, представили молчащих детей и мягко объяснили, что неспособность детей говорить на каярдилд не делает их чужаками - просто они пока не выучили язык.
Более яркую иллюстрацию этого принципа даёт история Плутона Бентинка (Pluto Bentinck), ещё одного старика из племени каярдилд, рассказанная во время суда о правах аборигенов на землю. Когда его спросили, предусматривают ли традиционные законы наказание за нарушение границы, он пересказал один случай времён Второй мировой, когда невезучий белый лётчик выплыл на берег острова Бентинк после крушения его самолёта в море. По словам Плутона, лётчик, выбравшийся на берег без каярдилд-английского разговорника, заявил ... "это моя земля, я говорю только на этом одном языке". На мой вопрос, как он понял лётчика, если сам не говорит на английском, Плутон ответил: ... "Он был безухий (сумасшедший), он говорил на вашем языке!". Для Плутона говорить на английском на острове Бентинк - то же самое, что объявить его собственностью англоязычных. "Ты выбрал не те слова! - сказал он лётчику. - Я всегда выбирал правильные слова. И я ударил его дубиной по загривку," - закончил Плутон.
Обычный член общества в Арнемленде многоязычен, ко взрослому возрасту они часто говорят на полудюжине языков. Этому способствует то обстоятельство, что брак нужно заключать с представителями других кланов, а значит, ваша жена или ваш муж, вероятно, будет говорить на языке, отличном от вашего. Также это значит, что ваши родители говорят на разных языках, а ваши бабушки и дедушки - в общей сложности на трёх или четырёх. Покойный Чарли Вардага (Charlie Wardaga), мой учитель ильгара (Ilgar) - типичный пример. Языки ильгар, манангкарди (Manangkardi), маррку (Marrku), ивайдя (Iwaidja) и кунвиньку (Kunwinjku) он узнал от своих родителей и их родителей. Хотя он жил на землях, где говорили на ильгар, маррку и ивайдя, он женился на носительнице языка кунвиньку из материкового клана и регулярно говорил на кунвиньку с ней и её родственниками или когда отправлялся в дальние посёлки как певец. В этой системе язык вашего клана - это правовой документ, подтверждающий ваши права на землю, ваше духовное благополучие и удачу в охоте на этих землях. А знание других языков дарит вам обширную сеть родственников, супругов - реальных и потенциальных, - товарищей во время церемоний и союзников, обеспечивает ваш статус в большом мире.
...
Мы мало знаем о том, как маленькие дописьменные сообщества достигают высокого уровня многоязычия, но первая в своём роде этнографическая работа Лесли Мур (Leslie Moore) ... частично объясняет, как это работает в сообществах Камеруна...
Помимо "обычного" усвоения родного языка, дети учат французский, а затем и английский - в школе; местный лингва-франка [общий региональный язык] фульфульде (fulfulde) - по вечерним рассказам стариков; языки соседних деревень - в общении друг с другом ... Уже самых маленьких детей родители просят запоминать послания на ещё не знакомых им языках, чтобы сбегать передать что-то людям в соседней деревне. Даже у маленьких детей развивается металингвистическое знание, например, использование когнатов [родственных слов], чтобы проще запомнить новые слова в родственных языках.
...
Носители больших языков ставят вопрос так: почему в мире / в Папуа - Новой Гвинее / в Австралии / и т.п. так много языков? Иногда это пытаются наивно объяснить взаимной изоляцией в труднодоступных долинах и ущельях, что не выдерживает никакой критики. В Арнемленде вовсе нет серьёзных географических преград. А брачные традиции - в Арнемленде или в Ваупесе в Амазонии - приводят к тому, что в одной семье повседневно говорят на нескольких языках. Сложно назвать это взаимной изоляцией.
Но, возможно, мы подходим к проблеме не с той стороны. Не логичней ли перевернуть вопрос с головы на ноги и спросить не почему в Меланезии, Амазонии, Арнемленде, Камеруне или на Кавказе так много языков, а почему в Европе и Азии так мало?
В самом деле, есть серьёзные основания полагать, что наше небольшое путешествие по Арнемленду отражает состояние человечества почти за всё время - не только те 99%, когда мы все были охотниками-собирателями 10 тысяч лет назад и раньше, но и почти всю последующую историю. Дело в том, что заря сельского хозяйства хотя и вызвала демографический взрыв, но не привела автоматически к появлению более крупных сообществ. Языковые сообщества немного выросли, но насчитывали в лучшем случае десятки тысяч носителей, способных сохранять единство без мощного государственного контроля, возникшего только после появления крупных централизованных политических единиц, таких как Римская Империя и современные государства. Если представить миллион или больше лет человеческой истории в виде часов, то крупные централизованные государства в первых человеческих сообществах возникли лишь за десять минут до полуночи (пять тысяч лет назад на землях Плодородного полумесяца). Для многих сообществ этот процесс начался только в последние секунды.
Остров Новая Гвинея и его меланезийское окружение ... даёт хороший пример региона, почти полностью заселённого неолитическими земледельцами, не имевших централизованных государств до недавней колонизации европейцами и индонезийцами. Его примерно 10-миллионное население говорит где-то на 1150 языках - меньше 10000 человек на один язык. В центральных высокогорьях, где плотность населения максимальна благодаря интенсивному сельскому хозяйству и свиноводству, сложные сети производственного и церемониального обмена постепенно объединили людей в более крупные языковые сообщества. Чем интенсивней хозяйствование, тем больше носителей у языка. Но даже в горных сообществах Новой Гвинеи с самым сложным и интенсивным хозяйством язык редко насчитывает больше 40 000 носителей. А во многих других регионах Меланезии языки такого размера непредставимы: в государстве Вануату (население 195 000 чел.), с преимущественно сельским фермерским населением, насчитывается 105 языков - в среднем менее 2000 носителей каждого языка во всей стране! Если не считать недавно возникший лингва-франка, бислама (Bislama), то на крупнейшем языке страны (ленакельском - Lenakel) говорят всего 11 500 человек, и только 13 языков насчитывают 5000 и больше носителей.
Мы видим малые языки всюду в мире, где сообщества остались вне унифицирующего влияния великих империй. Но ярче всего это проявляется в группах, способных существовать самодостаточно, не полагаясь на чужую щедрость. Село Арчиб с хуторами (1237 жителей) на Кавказе - единственное место в мире, где говорят на арчинском языке, морфология которого так сложна, что количество форм каждого глагола оценивается в полтора с лишним миллиона. Большинство его жителей рождаются, создают семьи и умирают в этом одном селе, в основе экономики которого лежит разведение адаптированных к высокогорью овец, которых морозными зимними ночами загоняют в специальные подземные овчарни, "марри" [правильную запись этого слова кириллицей я не нашла; в русскоязычных источниках я его не вижу, а вижу утверждения, что арчинцы всегда держали овец на втором этаже дома, над хлевом для КРС]
...
Во многих частях света есть подтверждения того, что маленькие сообщества на благополучных землях не полагаются только на время в вопросе расхождения языков. На севере Австралии господствует убеждение, что каждый клан должен говорить на своём особенном наречии. Это даёт старейшинам возможность вводить в свои языки особые черты, стимулируя расхождение.
Питер Саттон (Peter Sutton), изучающий клановую идентичность на полуострове Кейп-Йорк в Австралии, сообщает о случаях, когда за разделением кланов быстро следует появление новых разновидностей языка. В ситуациях, когда на "клановом наречии" говорит меньше ста человек, один-два уважаемых человека могут легко навязать всем то, что сначала могло быть индивидуальными особенностями речи, и тем самым заложить начало новой системе. В языке ивайдя во многих формах существительных и глаголов меняются начальные согласные: например, "его/её рука" будет "bawurr" от корня "mawurr", тогда как соответствующие слова в родственных языках, таких как ... ильгар, сохраняют исходное "m". Изменённые формы основаны на старом "прочем" роде, настолько редком во всех языках этой семьи, что они никогда не стали бы стандартной формой в ходе обычных изменений. Вероятно, в какой-то момент в прошлом носители ивайдя намеренно расширили сферу применения "прочего" рода, чтобы отличить свой язык от соседних по тому же принципу, который различает британское и американское произношение слова "tomato" [или "шаурму" и "шаверму"].
В Новой Гвинее расхождение языков иногда стимулируется ещё более решительно.
Если сравнить диалект уисаи (Uisai; 1500 носителей) языка буин (Buin) на острове Бугенвиль с другими диалектами буин (всего около 17000 носителей), мы увидим, что в нём полностью поменялись местами формы согласования по родам: все мужские формы стали женскими, а все женские - мужскими. Поскольку этот эффект нельзя объяснить никакими нормальными изменениями языка, Дон Лейкок (Don Laycock) предположил, что "некий влиятельный уисаи запустил лингвистическое изменение, чтобы отличить своё сообщество от остальных буин". Мы снова видим, как велико влияние одного человека в маленьком языковом сообществе. Для другого языка Новой Гвинеи, селепет (Selepet), у нас даже есть подтверждённый случай, засвидетельствованный лингвистом Кеном МакЭланоном (Ken McElhanon), когда одно сообщество на собрании решило заменить стандартное слово языка селепет "bia" ("нет") словом "bunge", чтобы отличаться от других посёлков селепет.
Хотя для наглядности мы говорили о решениях, затрагивавших всего одно слово или грамматическую особенность, это лишь верхушка айсберга. Уильям Тёрстон (William Thurston) изучал "эзотерогенез" - зарождение различий и лингвистической сложности - на примере носителей анема (Anem) с острова Новая Британия у берегов Новой Гвинеи. Он обнаружил, что "эзотерогенные" языки склонны смазывать произношение таким образом, чтобы скрыть общую структуру, как мы в английском говорим "dja" вместо "didja" вместо "did you" [или "дрась" вместо "драсти" вместо "здравствуйте" по-русски]. Они замещают прозрачные регулярные соответствия супплетивными (совершенно нерегулярными) формами, создавая такие соответствия как хороший/лучше вместо более прозрачной схемы большой/больше [в оригинале было, соответственно, good:better vs big:bigger]. Для них характерно огромное множество непонятных идиом вроде "kick the bucket" ["отбросить коньки"] и строгие предписания, ограничивающие гибкость языка: "чтобы быть одним из нас, говори именно так!" Также они разрабатывают терминологию для передачи тончайших различий, и носители гордятся тем, что их язык в этом отношении богаче соседнего языка луси (Lusi). Исследуя анем, Тёрстон описал, как "несколько мальчиков придумали словесное соревнование, целью которого было поймать другого на незнании названия для какой-нибудь редкой лианы или куста; ради победы мальчики тайком спрашивали у старших слова, которые можно было использовать, чтобы обойти других". Все эти силы направлены на увеличение различий между языком и его соседями - хотя надо оговориться, что пока у нас есть только разрозненные примеры, и остро необходимо систематическое изучение причин и процессов изменения малых языков. Малые сообщества в таких регионах экономически самодостаточны и гордо стоят в центре своих социальных вселенных, не страдая лишним почтением к мощным внешним сообществам. Намеренное взращивание ими различий - что ограничивает размер социальных групп, упрощая их организацию, и держит чужаков на расстоянии - не гасится потребностью распространить свой язык на множество других жителей мира. Великий швейцарский лингвист Фердинанд де Соссюр писал, что на язык действуют два противоположных стремления: "дух провинциализма" (определение "своих", знак того малого сообщества, к которому ты принадлежишь), и "дух широких контактов". Но в таких маленьких сообществах, способных самостоятельно себя обеспечивать, провинциализм доминирует.
В квадратных скобках мои примечания. Имена и языки я дублирую латиницей, чтобы проще было гуглить дополнительную информацию.
Язык даёт им [аборигенам Арнемленда] право и гарантию духовной безопасности во время странствий по земле предков. Приходя туда, где они давно не были, члены клана должны обратиться к духам на местном языке - в подтверждение своих прав на эти земли. От имени гостей это делает пригласивший их человек. Говорят, что ко многим ресурсам вроде родников можно подходить, только обратившись к ним на местном языке. Так возникают тесные эмоциональные и духовные связи между языком и землёй. Путники, идя по земле, поют песни с названиями мест и переходят с языка на язык, пересекая ручьи и клановые границы. В эпосе о странствиях предков место действия часто указывается просто сменой языка повествования - как если бы "Одиссея" была написана не только на греческом, но на полудюжине древних средиземноморских языков, которые встречались Улиссу по пути.
Для всех аборигенов Австралии знание правильного местного языка - это своего рода паспорт, показывающий - как местным жителям, так и духам местности - что вы "свой", вы вправе быть здесь. Однажды мы с Пэтом Габори (Pat Gabori) в компании нескольких разговорчивых пожилых женщин из племени каярдилд (Kayardild) и нескольких детей, не знавших языка своих предков, поплыли нанести на карту один значимый для каярдилд пункт в нескольких километрах от берега. Пэт и женщины обратились к предкам и духам этого места на каярдилд, представились сами, представили молчащих детей и мягко объяснили, что неспособность детей говорить на каярдилд не делает их чужаками - просто они пока не выучили язык.
Более яркую иллюстрацию этого принципа даёт история Плутона Бентинка (Pluto Bentinck), ещё одного старика из племени каярдилд, рассказанная во время суда о правах аборигенов на землю. Когда его спросили, предусматривают ли традиционные законы наказание за нарушение границы, он пересказал один случай времён Второй мировой, когда невезучий белый лётчик выплыл на берег острова Бентинк после крушения его самолёта в море. По словам Плутона, лётчик, выбравшийся на берег без каярдилд-английского разговорника, заявил ... "это моя земля, я говорю только на этом одном языке". На мой вопрос, как он понял лётчика, если сам не говорит на английском, Плутон ответил: ... "Он был безухий (сумасшедший), он говорил на вашем языке!". Для Плутона говорить на английском на острове Бентинк - то же самое, что объявить его собственностью англоязычных. "Ты выбрал не те слова! - сказал он лётчику. - Я всегда выбирал правильные слова. И я ударил его дубиной по загривку," - закончил Плутон.
Обычный член общества в Арнемленде многоязычен, ко взрослому возрасту они часто говорят на полудюжине языков. Этому способствует то обстоятельство, что брак нужно заключать с представителями других кланов, а значит, ваша жена или ваш муж, вероятно, будет говорить на языке, отличном от вашего. Также это значит, что ваши родители говорят на разных языках, а ваши бабушки и дедушки - в общей сложности на трёх или четырёх. Покойный Чарли Вардага (Charlie Wardaga), мой учитель ильгара (Ilgar) - типичный пример. Языки ильгар, манангкарди (Manangkardi), маррку (Marrku), ивайдя (Iwaidja) и кунвиньку (Kunwinjku) он узнал от своих родителей и их родителей. Хотя он жил на землях, где говорили на ильгар, маррку и ивайдя, он женился на носительнице языка кунвиньку из материкового клана и регулярно говорил на кунвиньку с ней и её родственниками или когда отправлялся в дальние посёлки как певец. В этой системе язык вашего клана - это правовой документ, подтверждающий ваши права на землю, ваше духовное благополучие и удачу в охоте на этих землях. А знание других языков дарит вам обширную сеть родственников, супругов - реальных и потенциальных, - товарищей во время церемоний и союзников, обеспечивает ваш статус в большом мире.
...
Мы мало знаем о том, как маленькие дописьменные сообщества достигают высокого уровня многоязычия, но первая в своём роде этнографическая работа Лесли Мур (Leslie Moore) ... частично объясняет, как это работает в сообществах Камеруна...
Помимо "обычного" усвоения родного языка, дети учат французский, а затем и английский - в школе; местный лингва-франка [общий региональный язык] фульфульде (fulfulde) - по вечерним рассказам стариков; языки соседних деревень - в общении друг с другом ... Уже самых маленьких детей родители просят запоминать послания на ещё не знакомых им языках, чтобы сбегать передать что-то людям в соседней деревне. Даже у маленьких детей развивается металингвистическое знание, например, использование когнатов [родственных слов], чтобы проще запомнить новые слова в родственных языках.
...
Носители больших языков ставят вопрос так: почему в мире / в Папуа - Новой Гвинее / в Австралии / и т.п. так много языков? Иногда это пытаются наивно объяснить взаимной изоляцией в труднодоступных долинах и ущельях, что не выдерживает никакой критики. В Арнемленде вовсе нет серьёзных географических преград. А брачные традиции - в Арнемленде или в Ваупесе в Амазонии - приводят к тому, что в одной семье повседневно говорят на нескольких языках. Сложно назвать это взаимной изоляцией.
Но, возможно, мы подходим к проблеме не с той стороны. Не логичней ли перевернуть вопрос с головы на ноги и спросить не почему в Меланезии, Амазонии, Арнемленде, Камеруне или на Кавказе так много языков, а почему в Европе и Азии так мало?
В самом деле, есть серьёзные основания полагать, что наше небольшое путешествие по Арнемленду отражает состояние человечества почти за всё время - не только те 99%, когда мы все были охотниками-собирателями 10 тысяч лет назад и раньше, но и почти всю последующую историю. Дело в том, что заря сельского хозяйства хотя и вызвала демографический взрыв, но не привела автоматически к появлению более крупных сообществ. Языковые сообщества немного выросли, но насчитывали в лучшем случае десятки тысяч носителей, способных сохранять единство без мощного государственного контроля, возникшего только после появления крупных централизованных политических единиц, таких как Римская Империя и современные государства. Если представить миллион или больше лет человеческой истории в виде часов, то крупные централизованные государства в первых человеческих сообществах возникли лишь за десять минут до полуночи (пять тысяч лет назад на землях Плодородного полумесяца). Для многих сообществ этот процесс начался только в последние секунды.
Остров Новая Гвинея и его меланезийское окружение ... даёт хороший пример региона, почти полностью заселённого неолитическими земледельцами, не имевших централизованных государств до недавней колонизации европейцами и индонезийцами. Его примерно 10-миллионное население говорит где-то на 1150 языках - меньше 10000 человек на один язык. В центральных высокогорьях, где плотность населения максимальна благодаря интенсивному сельскому хозяйству и свиноводству, сложные сети производственного и церемониального обмена постепенно объединили людей в более крупные языковые сообщества. Чем интенсивней хозяйствование, тем больше носителей у языка. Но даже в горных сообществах Новой Гвинеи с самым сложным и интенсивным хозяйством язык редко насчитывает больше 40 000 носителей. А во многих других регионах Меланезии языки такого размера непредставимы: в государстве Вануату (население 195 000 чел.), с преимущественно сельским фермерским населением, насчитывается 105 языков - в среднем менее 2000 носителей каждого языка во всей стране! Если не считать недавно возникший лингва-франка, бислама (Bislama), то на крупнейшем языке страны (ленакельском - Lenakel) говорят всего 11 500 человек, и только 13 языков насчитывают 5000 и больше носителей.
Мы видим малые языки всюду в мире, где сообщества остались вне унифицирующего влияния великих империй. Но ярче всего это проявляется в группах, способных существовать самодостаточно, не полагаясь на чужую щедрость. Село Арчиб с хуторами (1237 жителей) на Кавказе - единственное место в мире, где говорят на арчинском языке, морфология которого так сложна, что количество форм каждого глагола оценивается в полтора с лишним миллиона. Большинство его жителей рождаются, создают семьи и умирают в этом одном селе, в основе экономики которого лежит разведение адаптированных к высокогорью овец, которых морозными зимними ночами загоняют в специальные подземные овчарни, "марри" [правильную запись этого слова кириллицей я не нашла; в русскоязычных источниках я его не вижу, а вижу утверждения, что арчинцы всегда держали овец на втором этаже дома, над хлевом для КРС]
...
Во многих частях света есть подтверждения того, что маленькие сообщества на благополучных землях не полагаются только на время в вопросе расхождения языков. На севере Австралии господствует убеждение, что каждый клан должен говорить на своём особенном наречии. Это даёт старейшинам возможность вводить в свои языки особые черты, стимулируя расхождение.
Питер Саттон (Peter Sutton), изучающий клановую идентичность на полуострове Кейп-Йорк в Австралии, сообщает о случаях, когда за разделением кланов быстро следует появление новых разновидностей языка. В ситуациях, когда на "клановом наречии" говорит меньше ста человек, один-два уважаемых человека могут легко навязать всем то, что сначала могло быть индивидуальными особенностями речи, и тем самым заложить начало новой системе. В языке ивайдя во многих формах существительных и глаголов меняются начальные согласные: например, "его/её рука" будет "bawurr" от корня "mawurr", тогда как соответствующие слова в родственных языках, таких как ... ильгар, сохраняют исходное "m". Изменённые формы основаны на старом "прочем" роде, настолько редком во всех языках этой семьи, что они никогда не стали бы стандартной формой в ходе обычных изменений. Вероятно, в какой-то момент в прошлом носители ивайдя намеренно расширили сферу применения "прочего" рода, чтобы отличить свой язык от соседних по тому же принципу, который различает британское и американское произношение слова "tomato" [или "шаурму" и "шаверму"].
В Новой Гвинее расхождение языков иногда стимулируется ещё более решительно.
Если сравнить диалект уисаи (Uisai; 1500 носителей) языка буин (Buin) на острове Бугенвиль с другими диалектами буин (всего около 17000 носителей), мы увидим, что в нём полностью поменялись местами формы согласования по родам: все мужские формы стали женскими, а все женские - мужскими. Поскольку этот эффект нельзя объяснить никакими нормальными изменениями языка, Дон Лейкок (Don Laycock) предположил, что "некий влиятельный уисаи запустил лингвистическое изменение, чтобы отличить своё сообщество от остальных буин". Мы снова видим, как велико влияние одного человека в маленьком языковом сообществе. Для другого языка Новой Гвинеи, селепет (Selepet), у нас даже есть подтверждённый случай, засвидетельствованный лингвистом Кеном МакЭланоном (Ken McElhanon), когда одно сообщество на собрании решило заменить стандартное слово языка селепет "bia" ("нет") словом "bunge", чтобы отличаться от других посёлков селепет.
Хотя для наглядности мы говорили о решениях, затрагивавших всего одно слово или грамматическую особенность, это лишь верхушка айсберга. Уильям Тёрстон (William Thurston) изучал "эзотерогенез" - зарождение различий и лингвистической сложности - на примере носителей анема (Anem) с острова Новая Британия у берегов Новой Гвинеи. Он обнаружил, что "эзотерогенные" языки склонны смазывать произношение таким образом, чтобы скрыть общую структуру, как мы в английском говорим "dja" вместо "didja" вместо "did you" [или "дрась" вместо "драсти" вместо "здравствуйте" по-русски]. Они замещают прозрачные регулярные соответствия супплетивными (совершенно нерегулярными) формами, создавая такие соответствия как хороший/лучше вместо более прозрачной схемы большой/больше [в оригинале было, соответственно, good:better vs big:bigger]. Для них характерно огромное множество непонятных идиом вроде "kick the bucket" ["отбросить коньки"] и строгие предписания, ограничивающие гибкость языка: "чтобы быть одним из нас, говори именно так!" Также они разрабатывают терминологию для передачи тончайших различий, и носители гордятся тем, что их язык в этом отношении богаче соседнего языка луси (Lusi). Исследуя анем, Тёрстон описал, как "несколько мальчиков придумали словесное соревнование, целью которого было поймать другого на незнании названия для какой-нибудь редкой лианы или куста; ради победы мальчики тайком спрашивали у старших слова, которые можно было использовать, чтобы обойти других". Все эти силы направлены на увеличение различий между языком и его соседями - хотя надо оговориться, что пока у нас есть только разрозненные примеры, и остро необходимо систематическое изучение причин и процессов изменения малых языков. Малые сообщества в таких регионах экономически самодостаточны и гордо стоят в центре своих социальных вселенных, не страдая лишним почтением к мощным внешним сообществам. Намеренное взращивание ими различий - что ограничивает размер социальных групп, упрощая их организацию, и держит чужаков на расстоянии - не гасится потребностью распространить свой язык на множество других жителей мира. Великий швейцарский лингвист Фердинанд де Соссюр писал, что на язык действуют два противоположных стремления: "дух провинциализма" (определение "своих", знак того малого сообщества, к которому ты принадлежишь), и "дух широких контактов". Но в таких маленьких сообществах, способных самостоятельно себя обеспечивать, провинциализм доминирует.