(no subject)
Вчера поздно вечером копался в своих старых записях на компьютере, нашел заметку от 13 августа 10 года (почти год назад) в продолжение предыдущего поста. Тогда я наткнулся на "Манифест школы своевременного искусства" выпущенный уже несуществующей арт-группы CAT («Contemporary Art Terrorism»), которая собственно в 2004 году и организовала первую Монстрацию (об этом теперь позабыто почемуто, авторство по умолчанию преписывается Лоскутову, которому в то время было 17 лет и он был лишь один из участников группы) и набросал пришедшие на ум мысли. Наткнулся я на английский перевод манифеста (можно найти, например, здесь), поэтому цитаты из него будут на английском, первоначально он был написан на русском (здесь). Снова подчеркну, этот и мои предыдущие подобные посты не являются полноценными статьями или работам, но заметками, которые не доведены до конца, косноязычны, кратки, хотя, я надеюсь, содержат достаточно верные выводы.
А вот и сама заметка:
Искреннее, наивное подражание чисто западным претензиям на прекраснодушный пацифизм и антибуржуазный нон-конформизм в духе 60-х. «We will not learn your culture, the CULTURE of making war with peaceful goals, the CULTURE of making weapons of mass destruction, the CULTURE that transmits the truth live on primetime without any right to dissent.»
Постсоветская школа становится при помощи наложения умозрительной кальки оплотом капитализма и буржуазного мышления. Узнается старая добрая пинкфлойдовская риторика о школе как репрессивном институте и проч. В отношении европейских лицеев это еще хоть как-то оправдано, но по отношению к нашей нищей школе.
Несмотря на неприятия разномастных «школ» общества: университеты, институты, просто школы как таковые, арт-террористы хотят создать собственную школу. Видимо, идея «школы» - институт промывки мозгов (в их определении), их очень даже интригует, беда в том, что им не нравится ее теперешнее практическое воплощение, а именно то, что за преподавательским столом не они.
Далее следует развитие теории Диалога, в которой вырисовываются понятия «одностороннего диалога» и «двустороннего», хотя Диалог сам по себе подразумевает двусторонность (диа). Первым оперируют, естественно, «школы» и прочие гитлеры, вторым, демократичным, современные арт-террористы, да и не просто оперируют, а открывают целую Эпоху двустороннего диалога. И в этом контексте интересен следующий отрывок:
«“So what can you offer instead,” says the bureaucrat once again, bloated with cultural consumption, a volume of Pushkin in his pocket.
“Ы-ы-ы-ы-ы-ыть!”** will be the only answer. Pushkin is confined to the prisonhouse of his books, and if he were free, he would scream “ Ы-ы-ы-ы-ы-ыть!” louder than anyone else.»
Т.е. вот он наглядный пример двустороннего диалога: катовец отвечает только на ему понятном (в лучшем случае) языке. Он одновременно вроде как дает ответ и вместе с тем отказывается отвечать. Он не говорит на языке реципиента, но и не предлагает ему говорить на своем собственном языке (если не отрицает право реципиента на это). Двусторонний диалог оказывается прагматичнее и суше одностороннего - чисто утилитарная потребность в реципиенте. Реципиент нужен для элементарного комфорта - с ним “Ы-ы-ы-ы-ы-ыть!” - «смех, которому принадлежит будущее» или заявление своих прав на свободу выражения - без реципиента - вой отчаяния в пустоте.
Еще интереснее к кому адресует арт-террорист свой зычный «Ы-ы-ы-ы-ы-ыть!». А адресует он - bureaucrat, bloated with cultural consumption; и бюрократ - это не обязательно чиновник, но любой член нашего буржуазного общества - винтик репрессивной системы, выполняющий директивы и предписания сверх-я. Казалось бы - все точка в описании, но нет, затесалась запятая, «a volume of Pushkin in his pocket», а вот теперь точка. Преинтереснейшее дополнение, вишенка, водруженная на горку сливок. Обычно для нас понятия «среднестатистический человек общества потребления» и «томик Пушкина» не пересекаются, потому что мы наивно полагаем, что поэзию Пушкина общество потребления отвергает органически. Полагаем мы не просто наивно, но и ошибочно, ибо насквозь продажны, в отличие от адептов «двустороннего диалога», для которого завсегдатый Макдональдса и утонченный ценитель лирики равно буржуазны. Для арт-террориста что Пушкин, что гламурные журналы, все единое порождение общества потребления. У арт-террориста нет изначально своего языка, он принужден все той же школой говорить на чужом языке Пушкина, Толстого, Маяковского (смешно, Маяковского - авангардисат, главного ниспровергателя устоев, и того во враги записали) (т.е. не мой язык - не наш с Пушкиным язык, а навязанный мне под соусом авторитетов Пушкина и банды). И в этом есть своя логика, раз все общество развращено буржуазной идеологией (видимо, еще со времен Александра Сергеевича), то и язык этого общества изначально репрессивен по своей сути. Арт-террорист, следовательно, (заметим, здесь опять же нет свободы творчества, наш герой словно некое значение, переходящее из одного арифметического действия в другое следует внеположной, заранее установленной логике) должен изобрести собственный язык. Ничего особенного, известное дело: у заговорщиков должен быть собственный тайный шифр, иначе какие они заговорщики. И именно при помощи своего языка он собирается влиять на общество и не столько обращаться к обществу, сколько подрывать его.
Итак, потребность в реципиенте чисто утилитарная? Что это может означать, какие влечет последствия? А означает это, что данная идеология глубоко буржуазно, под толстым спудом красивых и равно обтекаемых слов о нонконформизме, свободе, творчестве и проч., проч. покоится утробное желание потреблять, потреблять именно Другого.
Раньше языком пользовались, что бы тебя лучше понимали, теперь что-бы тебя не понимали вовсе.
Не буду удивлен, если арт-террористы под вдохновением коана «Ы-ы-ы-ы-ть» начнут искать в восточной философии союзника, и это тоже логично: знакомое, до обыденности привычное отрицание человека, а так же одновременная деконструкция и профанация.
Поражает не столько сам Лоскутов, сколько отношение к нему, все или почти все не задумываясь признают за ним статус художника, только странный он художник и на это никто не обращает внимание: он не говорит, по крайней мере, я не слышал и не читал ни единого его слова, о Человеке, его роли в искусстве, общественной жизни, он не говорит о людях как личностях, люди важны для него только в своих социальных одеждах - как участники монстрации (соратники), как менты и так далее, важны роли. Ни звука про философию искусства. Людям, выросшим на хрестоматийных образах Художников - выразителей высот духа, не кажется странным, подозрительным скудная речь Лоскутова: его мысль ровно вращается в карусельки шаблонных тем.
Великий самообман интеллектуалов: разглагольствуя о постструктурализме, симиотике, языке, дискурсах, нарративах, не обращают внимание на собственную речь.
А вот и сама заметка:
Искреннее, наивное подражание чисто западным претензиям на прекраснодушный пацифизм и антибуржуазный нон-конформизм в духе 60-х. «We will not learn your culture, the CULTURE of making war with peaceful goals, the CULTURE of making weapons of mass destruction, the CULTURE that transmits the truth live on primetime without any right to dissent.»
Постсоветская школа становится при помощи наложения умозрительной кальки оплотом капитализма и буржуазного мышления. Узнается старая добрая пинкфлойдовская риторика о школе как репрессивном институте и проч. В отношении европейских лицеев это еще хоть как-то оправдано, но по отношению к нашей нищей школе.
Несмотря на неприятия разномастных «школ» общества: университеты, институты, просто школы как таковые, арт-террористы хотят создать собственную школу. Видимо, идея «школы» - институт промывки мозгов (в их определении), их очень даже интригует, беда в том, что им не нравится ее теперешнее практическое воплощение, а именно то, что за преподавательским столом не они.
Далее следует развитие теории Диалога, в которой вырисовываются понятия «одностороннего диалога» и «двустороннего», хотя Диалог сам по себе подразумевает двусторонность (диа). Первым оперируют, естественно, «школы» и прочие гитлеры, вторым, демократичным, современные арт-террористы, да и не просто оперируют, а открывают целую Эпоху двустороннего диалога. И в этом контексте интересен следующий отрывок:
«“So what can you offer instead,” says the bureaucrat once again, bloated with cultural consumption, a volume of Pushkin in his pocket.
“Ы-ы-ы-ы-ы-ыть!”** will be the only answer. Pushkin is confined to the prisonhouse of his books, and if he were free, he would scream “ Ы-ы-ы-ы-ы-ыть!” louder than anyone else.»
Т.е. вот он наглядный пример двустороннего диалога: катовец отвечает только на ему понятном (в лучшем случае) языке. Он одновременно вроде как дает ответ и вместе с тем отказывается отвечать. Он не говорит на языке реципиента, но и не предлагает ему говорить на своем собственном языке (если не отрицает право реципиента на это). Двусторонний диалог оказывается прагматичнее и суше одностороннего - чисто утилитарная потребность в реципиенте. Реципиент нужен для элементарного комфорта - с ним “Ы-ы-ы-ы-ы-ыть!” - «смех, которому принадлежит будущее» или заявление своих прав на свободу выражения - без реципиента - вой отчаяния в пустоте.
Еще интереснее к кому адресует арт-террорист свой зычный «Ы-ы-ы-ы-ы-ыть!». А адресует он - bureaucrat, bloated with cultural consumption; и бюрократ - это не обязательно чиновник, но любой член нашего буржуазного общества - винтик репрессивной системы, выполняющий директивы и предписания сверх-я. Казалось бы - все точка в описании, но нет, затесалась запятая, «a volume of Pushkin in his pocket», а вот теперь точка. Преинтереснейшее дополнение, вишенка, водруженная на горку сливок. Обычно для нас понятия «среднестатистический человек общества потребления» и «томик Пушкина» не пересекаются, потому что мы наивно полагаем, что поэзию Пушкина общество потребления отвергает органически. Полагаем мы не просто наивно, но и ошибочно, ибо насквозь продажны, в отличие от адептов «двустороннего диалога», для которого завсегдатый Макдональдса и утонченный ценитель лирики равно буржуазны. Для арт-террориста что Пушкин, что гламурные журналы, все единое порождение общества потребления. У арт-террориста нет изначально своего языка, он принужден все той же школой говорить на чужом языке Пушкина, Толстого, Маяковского (смешно, Маяковского - авангардисат, главного ниспровергателя устоев, и того во враги записали) (т.е. не мой язык - не наш с Пушкиным язык, а навязанный мне под соусом авторитетов Пушкина и банды). И в этом есть своя логика, раз все общество развращено буржуазной идеологией (видимо, еще со времен Александра Сергеевича), то и язык этого общества изначально репрессивен по своей сути. Арт-террорист, следовательно, (заметим, здесь опять же нет свободы творчества, наш герой словно некое значение, переходящее из одного арифметического действия в другое следует внеположной, заранее установленной логике) должен изобрести собственный язык. Ничего особенного, известное дело: у заговорщиков должен быть собственный тайный шифр, иначе какие они заговорщики. И именно при помощи своего языка он собирается влиять на общество и не столько обращаться к обществу, сколько подрывать его.
Итак, потребность в реципиенте чисто утилитарная? Что это может означать, какие влечет последствия? А означает это, что данная идеология глубоко буржуазно, под толстым спудом красивых и равно обтекаемых слов о нонконформизме, свободе, творчестве и проч., проч. покоится утробное желание потреблять, потреблять именно Другого.
Раньше языком пользовались, что бы тебя лучше понимали, теперь что-бы тебя не понимали вовсе.
Не буду удивлен, если арт-террористы под вдохновением коана «Ы-ы-ы-ы-ть» начнут искать в восточной философии союзника, и это тоже логично: знакомое, до обыденности привычное отрицание человека, а так же одновременная деконструкция и профанация.
Поражает не столько сам Лоскутов, сколько отношение к нему, все или почти все не задумываясь признают за ним статус художника, только странный он художник и на это никто не обращает внимание: он не говорит, по крайней мере, я не слышал и не читал ни единого его слова, о Человеке, его роли в искусстве, общественной жизни, он не говорит о людях как личностях, люди важны для него только в своих социальных одеждах - как участники монстрации (соратники), как менты и так далее, важны роли. Ни звука про философию искусства. Людям, выросшим на хрестоматийных образах Художников - выразителей высот духа, не кажется странным, подозрительным скудная речь Лоскутова: его мысль ровно вращается в карусельки шаблонных тем.
Великий самообман интеллектуалов: разглагольствуя о постструктурализме, симиотике, языке, дискурсах, нарративах, не обращают внимание на собственную речь.