Христианство сохраняет душевное здоровье
Давнее наблюдение: вера в христианского Бога способствует душевному здоровью и не дает сойти с ума. Вся Библия - это по сути апофеоз торжествующего здравого смысла, в котором мистике просто места нет. Наверное, именно поэтому я нигде не встречала христиан (речь не о лицемерах, обманывающих себя и других, а о людях, которые честно следуют Библии), у которых были бы проблемы с психикой. В Библии четко и последовательно пресекается все деструктивно-саморазрушающее: месть, недобрые мысли, ложь, вражда... Очень банально звучит, но если вдуматься - другие философские и религиозные источники не дают такую четкую инструкцию избегать подобных вещей, они их, зачастую, оправдывают. Библия является авторитетом, оперевшись на который, человек может пересилить себя, не скатиться в инерцию вражды. Одной лишь разумности для такого поведения человечеству пока еще, как правило, недостаточно, нужен дополнительный аргумент. Именно таким аргументом и становятся требования, записанные в Библии.
И на десерт отрывок из любимого Честертона:
"Церковь была аскетичной, но доказала, что пессимизма в ней нет, осудив пессимистов. Она признала, что человек - грешен, но никогда не говорила, что жизнь есть зло, и осудила тех, кто говорил так. Мы нетерпимы к ней, ибо она нетерпима к ересям первых веков. На самом деле именно эта нетерпимость и доказывает, что Церковь собиралась стать всеобщей и широкой. Потому и спешила она объяснить, что не считает человека безнадежно гнусным, мир - непоправимо дурным, брак - грехом, рождение ребенка - несчастьем. Христиане были аскетами, потому что только аскеза могла очистить от греха; но в громе своих анафем они провозвестили, что не борются ни против людей, ни против природы; что они очищают, а не разрушают мир. Ничто, кроме этих анафем, не очистило бы его в той мешанине, благодаря которой мы и сейчас путаем Церковь с ее смертельным врагом. Только догма могла сдержать разгулявшуюся фантазию пессимистов, восставших против природы, - противостоять их эонам, их демиургу, их странному Логосу и невеселой Софии. Если бы Церковь не настаивала на богословии, она растворилась бы в безумной мифологии мистиков, далекой от жизни и от любви к живому. Не надо забывать, что эта "мифология наизнанку" отменила бы все, что было естественного в язычестве. Плутон встал бы выше Юпитера, Гадес - выше Олимпа, Брахма и дыхание жизни подчинились бы Шиве, сверкающему оком смерти.
Церковь горела сама чистым огнем целомудрия, она умерщвляла плоть, но разница была от этого не меньше, а больше. Нам особенно важно понять, где именно догма провела Границу. Человек мог стоять день и ночь на столпе и прославиться аскезой. Но стоило ему сказать, что мир гадок или что жениться грешно, как его осуждали за ересь". (Вечный человек)
И на десерт отрывок из любимого Честертона:
"Церковь была аскетичной, но доказала, что пессимизма в ней нет, осудив пессимистов. Она признала, что человек - грешен, но никогда не говорила, что жизнь есть зло, и осудила тех, кто говорил так. Мы нетерпимы к ней, ибо она нетерпима к ересям первых веков. На самом деле именно эта нетерпимость и доказывает, что Церковь собиралась стать всеобщей и широкой. Потому и спешила она объяснить, что не считает человека безнадежно гнусным, мир - непоправимо дурным, брак - грехом, рождение ребенка - несчастьем. Христиане были аскетами, потому что только аскеза могла очистить от греха; но в громе своих анафем они провозвестили, что не борются ни против людей, ни против природы; что они очищают, а не разрушают мир. Ничто, кроме этих анафем, не очистило бы его в той мешанине, благодаря которой мы и сейчас путаем Церковь с ее смертельным врагом. Только догма могла сдержать разгулявшуюся фантазию пессимистов, восставших против природы, - противостоять их эонам, их демиургу, их странному Логосу и невеселой Софии. Если бы Церковь не настаивала на богословии, она растворилась бы в безумной мифологии мистиков, далекой от жизни и от любви к живому. Не надо забывать, что эта "мифология наизнанку" отменила бы все, что было естественного в язычестве. Плутон встал бы выше Юпитера, Гадес - выше Олимпа, Брахма и дыхание жизни подчинились бы Шиве, сверкающему оком смерти.
Церковь горела сама чистым огнем целомудрия, она умерщвляла плоть, но разница была от этого не меньше, а больше. Нам особенно важно понять, где именно догма провела Границу. Человек мог стоять день и ночь на столпе и прославиться аскезой. Но стоило ему сказать, что мир гадок или что жениться грешно, как его осуждали за ересь". (Вечный человек)