(no subject)
Трощенков был старше. Трощенков был циничен. Трощенков мог « нажраться» и Трощенков играл на гитаре по-настоящему. В Трощенкова влюблялись. Ему льстило обожание свежей пионерской плоти, но трахал Трощенков только бывших в употреблении комсомолок, кандидатов в члены партии и беспартийных « системных» герл… как они там склоняются - герлов, герлей?
Не то чтобы Трощенков был диссидентски благороден, скорее он просто чтил уголовный кодекс, а еще скорее, не столько чтил, сколько стремался.
Трощенков был сероглаз, концептуально небрит задолго до того, как пара миллиметров обработанной сенокосилкой Браун щетины стали гламурным фетишем. Трощенков был снисходителен. Одного его слова было достаточно, чтобы белокурая обожательница сделала стрижку , исправила неустранимую по мнению логопеда картавость или избавилась от заикания, посеребрившего виски родителей белокурой еще до ее полового созревания. Трощенков отечески общался, разъяснял в терминах профессионального детского психолога, почему отношения невозможны даже при наличии стрижки и без заикания. Потом, стругая пальцы об гитарные струны под разрывные тексты Баша и прочих современников, бросал на обожательницу взгляды, полные затаенной и глубокой, как гримпенская трясина тоски и горечи.
У метро задорно-настороженно тусовалась стайка бродячих псов. Псы были запущенные, пытались выглядеть бывалыми, но задорно пушистые морды и упругий вскид голов на любое движение, выдавали их борзую молодость. Вдоволь нагавкавшись на избранную ими машину, они отошли на прежние позиции. Лишь один, поддавшись внезапному порыву, повалился в свежий снег прямо посреди тротуара и со вкусом вывалялся в нем, невзирая на редких, но все же шурующих у метро прохожих.
В квартиру напротив жильцы въехали как-то вдруг и без особой помпы. Просто, в какой то момент появились там и стали жить. В глазок было видно, что их трое - муж, жена и ребенок не старше лет 4-х. По утрам, можно было слышать, как дверь квартиры открывается и все семейство вываливается оттуда под вопли или нытье ребенка, чтобы разойтись - разъехаться по своим пунктам назначения. Вечером они возвращались в квартиру в обычное для рабочего человека время, я не заставала этого момента, так как приходила позже.
В первом часу ночи, топая от машины к дому, я издалека увидела, что кто-то пытается набрать код и войти в наш подъезд. Чтобы не толкаться в дверях, я замедлила шаг - подождать пока человек войдет. Минута наблюдения ясно дала понять, что висящий на дверной ручке мужчина не вполне трезв. Он снова и снова пытался набрать код , разговаривал с дверью и вяло матерился. Пока я в раздумьях дышала свежим воздухом, он начал бодать дверь, пытаясь, видимо, метафорически применить интеллект для открытия двери. Ночь была чудесная, снег пушистый, холод мягкий и бодрящий, но мне стало жаль мужика. Я достала магнитный ключ и из-под его руки приложила к двери. Кажется, он не зафиксировал мое присутствие, потому что пьяно покачивая головой почти без интонации сказал: «О, как интересно». Уже миновав первый лестничный пролет, я оглянулась и за стеклом двери «предбанника» увидела лицо Трощенкова. Одутловатое, землистого цвета, с тусклыми глазами. Прическа под «сябры», залысины на лбу. Уже погрузившись в безопасность собственного логова, я услышала шум на лестнице. Трощенков, танцуя пьяный фокстрот по площадке, доставал ключи и отпирал дверь напротив.