(no subject)
Это прекрасная, спокойная ночь без обязательств. Ночь, легко впитавшаяся в кожу и навсегда оставившая в ней легкий запах хвои, ананаса, мандариновых долек, старого ковра, свежего постельного белья и теплую щекотную нотку юности.
Ночное московское шоссе, равномерными штрихами занесенное грязью. Желтое многоглазье окрестных домов, мутные фары редких машин. С каждым выхрустом колес из дорожной холодной хляби, все реальное и тяжелое уходит куда-то назад, в ретроспективное сужение коридора фонарных столбов. Долги, обязанности, недвижимость и имущество, родственные связи, суеверия и страхи. Остается форма машины, и нас двое в ней, как в карете, которая вообще то тыква, но нам на это наплевать, нам надо ехать. Нам надо остаться вдвоем, на одно ночное навсегда.
И потом, когда время и пространство бесшумно схлопывается у нас за спинами с мягким шлепком входной двери, появляется этот запах. Жесткая пружина плеча под головой, ровное гудение грудной клетки под ухом от звука голоса, ровные стены серебристого света отделяющие наш диван от всего остального мира, только через одну из стен нагло подглядывает непомерно разросшийся на подоконнике кактус.
Ток каждого прикосновения, подушечки пальцев смешливо вибрируют, нет двоих, есть что-то одно, влюбленное в себя до полного самопоглощения и закукливания.
Чудесная ночь, не оставляющая после себя ни слова. Лишь живую память тела и сердца. Волшебная ночь, звенящая в каждом атоме здесь и сейчас, каждое мгновение, в тебе, во мне, вокруг, даже в клавишах клавиатуры. Невоплощенная, невоплотимая. Никогда не проходящая. У нее нет никакого « перед» и никакого «потом». Есть легкий ветер где-то там, в окружающей ее большой тяжелой иллюзии. И смех. Высокий, звонкий и вкрадчивый, заразительный поток смеха. Смех ночи перекрывает шум ветра. И тихо сходит на нет. Оставляя только глубоко в коже запах хвои, ананаса, мандариновых долек, старого ковра, свежего постельного белья и теплую щекотную нотку юности.