Носки и судьба.
Моя латышская прабабка была мономан - она вязала. Всё время, везде и всегда - гуляла и вязала, болтала с друзьями и вязала, смотрела телек и вязала. Казалось вяжет не прабабка, а нечто в ней отдельное, берущее прабабкины руки в аренду. Или это было как сердцебиение: биологический процесс, не требующий сознательного контроля. А ещё она была сама себе Мойра - с прялкой и остреньким веретеном. Её окружали кучерявые тучи овечьей шерсти, пахнущие молоком и лугами, по которым текли кипящие анилиновые реки; из прабабкиных спиц падала в небо шерстяная радуга. Она считала своим долгом приумножить тепло в мире и снабжала носками, варежками, перчатками, шарфами, свитерами, шапками и прочими кофтами всех вокруг: родственников и друзей, друзей родственников и родственников друзей - шерстяная радуга стремилась от Краснодарского края до самой Сибири - Сургута и Каинска, лёгкой лентой обнимая тысячи километров, связывала пушистой нитью судьбы десятков людей, часто даже не знакомых друг с другом. У прабабки был волшебный талант угадывать размеры одариваемых: её свитера, носки и перчатки всегда были в пору - папе моему носкищи на "лыжи" сорок восьмого размера и маминому папе игрушечные носочки тридцать девятого. Мамины и папины родственники между собой не общались, папина бабка и мамин отец не виделись никогда, и вот, поди ж ты, мойриным чутьём она угадала аномально маленькие дедовские ноги. Помню, как он радовался и удивлялся однажды получив посылку с вязаными подарками. И вот уже почти двадцать пять лет не шуршит веретено, не стучит колесо прялки и прабабкино сердце не стучит, а шерстяная радуга всё ещё в небе. Взялась я вчера штопать свои "лыжные" носки, и вспомнила: это ж баба Нюра их вязала!
