Красавица
Свозить в клинику на томографию лежачего больного стоило каких-то неебических денег. Чи́сла уже стёрлись из памяти, но когда это всё планировалось, результат калькуляции заставил меня непроизвольно скрипнуть зубами. Ситуация осложнялась тем, что томографию следовало делать под наркозом, а после пробуждения, учитывая текущее состояние моей тёщи, ей требовалось как минимум час отлёживаться перед дальнейшими перемещениями. А это означало, во-первых, аренду палаты, а во-вторых, простой реанимобиля: несколько сотен рублей за минуту ожидания... Сама томография, к счастью, была бесплатной - по какой-то северной квоте.
Приехавшие парни в сине-белой униформе вкатили в квартиру какую-то диковинную конструкцию, оказавшуюся трансформируемой каталкой. После того, как совместными усилиями мама была загружена на неё и зафиксирована, парни нажатием пары каких-то рычагов превратили вполне себе горизонтальную каталку в кресло на колёсах с сидящей в нём изрядно удивлённой женщиной. Думаю, она ощущала себя кем-то вроде космонавта. Такой способ транспортировки был необходим, чтобы спустить пациента с девятого этажа в лифте. У меня были серьёзные сомнения, что буржуйская высокотехнологичная конструкция рассчитана на узкие, как врата добродетели, дверные проёмы лифтов панельных девятиэтажек семидесятых годов постройки; но оказалось - рассчитана.
Забравшись в блистающий жёлто-синий «Форд», в салоне которого - о чудо! - даже мне можно было стоять в полный рост, мы ощутили себя персонажами голливудского фильма. Маму трансформировали вновь в горизонталь и лёгким движением пары рук вкатили в салон. Этот момент меня, как инженера, буквально потряс. Не требовалось ничего поднимать, затаскивать, как-то особо устанавливать и даже центрировать: медбрат просто толкнул каталку к кузову и она, упёршись в край, автоматически отцентрировалась по направляющим на полу салона, затем её "передние ноги" подогнулись и, по мере движения конструкции вперёд, сложились по бокам каталки; та же участь ожидала вторую "пару ног", после чего каталка со щелчком зафиксировалась в направляющих. Вся кинетика этой процедуры чертовски напоминала движения конечностей насекомого на взлёте, что - моими глазами - добавляло ей ещё больше очарования. Я, приготовившийся к кряхтящему и неустойчивому затаскиванию носилок с мамой в салон, своё восхищение сумел выразить лишь нецензурно. Парни понимающе ухмыльнулись, а жена с мамой, осмотревшись, выдали что-то немногословно-экспрессивное, вроде "Да-а-а-а..." Всё-таки именно вот такая, хромовосияющая, лампочкомигающая, цифронепонятная и чемтотампыхтящая машинерия, и восхищает большинство людей как атрибут продвинутости цивилизации. Голливуд.
Что ж, не знаю, стоило ли оно таких денег, но ни в реанимобиле, ни в клинике мы, по крайней мере, не испытывали ни малейшего дискомфорта или раздражения из-за каких-нибудь дурацких неудобств. Это, наверное, была для меня первая (и, думаю, последняя) в жизни ситуация, когда я был искренне рад, что "за всё заплочено". Я крайне нетребователен к личному комфорту, поэтому, когда мне выпадает "честь" оказаться вип-персоной, это вызывает у меня лишь саркастическую усмешку. Но тогда мне открылось, что когда у тебя на руках умирающий человек, все вот эти элементы комфорта оказываются, в итоге, предназначены ему, и ощущение того, что все, кому заплачено, должны скакать вокруг вас, ловя каждое движение ваших бровей, и угадывать не произнесённые ещё вами слова, сильно способствует укреплению душевного равновесия. Это даёт вам иллюзию того, что всё будет хорошо. Несмотря ни на что...
Вернувшись домой, жена с доктором ушли на кухню что-то ещё обсуждать или подписывать, не помню, а мама была перемещена на её ложе. Я присел на постель, взял в руку её ладонь, ощутив слабое ответное пожатие:
- Ну что, путешественница?!
Её глаза за последние месяцы как-то поголубели (или, наоборот, выцвели?) и приобрели нестираемое уже выражение некоего тайного знания. Так бывает, когда ты беседуешь с кем-нибудь, допытываешься у него чего-то, просишь что-то тебе объяснить, но вдруг, взглянув в его глаза, видишь в них, что он и рад бы, но для этого ему придется сначала загрузить в тебя такой вагон знаний, что на это потребуется полжизни. Какое-то снисходительное сочувствие. Глаза говорят: "Эх, знал бы ты!.." Такое выражение глаз никогда не было свойственно ей раньше. Всю жизнь трудившаяся на производстве женщина. Пролетарий. Коммунистка. С левой стороны лицо немножко сползло вниз после инсульта, так что спокойная линия губ приобрела воздушный намёк на ироническую полуулыбку. В сочетании со взглядом лицо мамы теперь скрывало загадку, подобно лицу Джоконды... Что-то от Будды.
Спокойно глядя на меня своими светлыми глазами:
- А где твоя красавица?
- Э-э-э... на кухне, с доктором. Бумажки оформляют.
- Да нет, Мона!
Шутки умирающих людей бьют наотмашь, сбивают дыхание, орошают десятилетиями сухие глазницы. Я был вынужден отвернуться, сделав вид, что ищу Мону у неё в ногах. Ничего не пролилось, но мне нужно было продышаться и, проскрипев, что пойду поищу Мону, я вышел в коридор. Жена как раз провожала доктора. Пройдя с ней на кухню, рассказал про мамин вопрос. Разревелась. Измочила мне рубаху (я ещё не успел переодеться). Высморкалась, утёрла глаза и пошла ругаться:
- Та-а-ак!..
(устраивая повыше подушку)
- Так вот кто у нас, значит, красавица!
(расправляя пододеяльник и всё ещё шмыгая носом)
- Родная дочь у неё и не умница, значит, и не красавица, а это вот чёрное чудовище - красавица, да?!
(присев на постель и нарочито твёрдо взяв её руку)
- Ну, что скажешь? Дочь на кошку променяла, а?!
Мама спокойно смотрела на неё. Ей даже не нужно было улыбаться - у неё и так было очень подходящее к сцене лицо. "Расслабьтесь, дети, чего вы... всё будет хорошо" - вот именно такое.
Я стоял рядом с женщинами и, коль скоро всё наличное население квартиры собралось в одной точке пространства, Моне тоже непременно понадобилось тут быть. Она запрыгнула на постель у мамы в ногах; на её морде явственно читался вопрос: "А чё это вы тут делаете, а?!"
- А ну пошла нафиг отсюда!!! Брысь, кому говорю, чудовище!!! Что припёрлась, в права наследования вступать, да?! - шумела жена, обрадовавшись возможности подняться и ещё раз незаметно отереть лицо. - Смотри-ка, почти удочерили её уже! - улыбалась она, костеря давно уже зашкерившуюся под диваном Мону. - Ишь, краса-а-а-авица!
Нагнувшись и разглядев в поддиванном мраке два зелёных пятна, я им подмигнул.
С тех пор, когда есть потребность выразить своё восхищение Моной, но так, чтобы она об этом восхищении не догадалась, у нас в семье принято с крайне саркастической интонацией восклицать: "Ишь, краса-а-а-авица!"