Сон
Я иду к маленькой даче, где на месте старой беседки в окружении тополей покоятся стулья и столик. Вокруг всё зелено, ярко, гармонично, как будто в рощице. Шагаю и вдыхаю ароматы - странно так, они дурманят меня, но вместе с дурманом приходит спокойствие.
Откуда иду - не помню, хотя вспомнить пытаюсь. Первое время. Но добравшись до столика, забываю про всё постороннее, раскладываю на столешнице книги, присаживаюсь и погружаюсь в собственные мысли, играя с ними, как ребёнок играет с водой...
Берусь за ручку, раскрываю тетрадь - предыстория моей любимой трилогии - и начинаю медленно, осторожно писать, словно снизошедшее вдруг вдохновение - таинство, неподвластное человеку, и его нужно беречь.
Точно знаю, что прихожу сюда не в первый раз, не в первый раз пишу книги на открытом воздухе. Но эта мысль отбрасывается, заменяется вытканной паутиной моих творческих дум, и я снова послушно вывожу всё это на бумаге.
Но бумага трепещет, будто чего-то боится; я опасливо поднимаю голову и вижу - небо быстро хмурится, сердится, серыми своими тучами пытаясь наказать. За что? Ему виднее. И ещё виднее дождю. Но мне не хочется видеть размокшие страницы.
Быстро встаю из-за стола, левой рукой придерживаю книги - моя тетрадка с "Элиотом", учебник по русскому языку (и откуда он только появился?)... Было что-то ещё, - философия, кажется.
В правой руке - две половинки разных пирогов - один с рыбой и рисом. Второй - сладкий, с джемом (только с каким?).
Пироги бабушкины, румяные, с узорами - косички по бокам, чтобы тесто не распадалось, и цветы наверху в старо-русском стиле.
Потом обязательно хочу сказать ей спасибо. Я как-то и забыла на всё это время, что повадилась часто ссориться с ней.
Ветер между тем встрёпывает волосы, кожу холодит, а я лишь сильнее прижимаю книги. Ускоряю шаг, но начинаю путаться в желтизне опавших листьев - оранжевые, лунные цвета спорят друг с другом, а я только успеваю удивиться - осень?
- Быстро похолодало, да?
Я оборачиваюсь на голос - крепко-сложенный человек, лет пятьдесят пять - шестьдесят на вид. Кажется смутно знакомым, но где я могла его видеть?
Киваю, думаю одновременно о старике и простуде. Он внимательно следит за моей правой рукой, вдруг переспрашивая:
- Пироги?
- Ага, - словно китайский болванчик, повторяю утвердительное движение головой. - Один от проблем с желудком, а второй - для сердца.
Старик усмехается, а я припоминаю больницу - не там ли была до визита на дачу? Может, и там, но вспомнить уже ничего не могу.
- Проблемы со здоровьем, значит?
Угрюмо молчу, размышляя над бредовостью обстановки, но всё таки решаюсь добавить:
- Она ещё забыла для зрения испечь...
Дальнейшая моя речь, как и реакция старика, размываются музыкой. Громкая, до сих пор не надоевшая моему слуху мелодия.
Я просыпаюсь от звонка будильника с чётким понимаем - во сне я болтала с дедом. С умершим три (уже целых три?!) года назад дедушкой.
И судорожно прокручиваю в голове сон - пытаюсь понять и запомнить.
Откуда иду - не помню, хотя вспомнить пытаюсь. Первое время. Но добравшись до столика, забываю про всё постороннее, раскладываю на столешнице книги, присаживаюсь и погружаюсь в собственные мысли, играя с ними, как ребёнок играет с водой...
Берусь за ручку, раскрываю тетрадь - предыстория моей любимой трилогии - и начинаю медленно, осторожно писать, словно снизошедшее вдруг вдохновение - таинство, неподвластное человеку, и его нужно беречь.
Точно знаю, что прихожу сюда не в первый раз, не в первый раз пишу книги на открытом воздухе. Но эта мысль отбрасывается, заменяется вытканной паутиной моих творческих дум, и я снова послушно вывожу всё это на бумаге.
Но бумага трепещет, будто чего-то боится; я опасливо поднимаю голову и вижу - небо быстро хмурится, сердится, серыми своими тучами пытаясь наказать. За что? Ему виднее. И ещё виднее дождю. Но мне не хочется видеть размокшие страницы.
Быстро встаю из-за стола, левой рукой придерживаю книги - моя тетрадка с "Элиотом", учебник по русскому языку (и откуда он только появился?)... Было что-то ещё, - философия, кажется.
В правой руке - две половинки разных пирогов - один с рыбой и рисом. Второй - сладкий, с джемом (только с каким?).
Пироги бабушкины, румяные, с узорами - косички по бокам, чтобы тесто не распадалось, и цветы наверху в старо-русском стиле.
Потом обязательно хочу сказать ей спасибо. Я как-то и забыла на всё это время, что повадилась часто ссориться с ней.
Ветер между тем встрёпывает волосы, кожу холодит, а я лишь сильнее прижимаю книги. Ускоряю шаг, но начинаю путаться в желтизне опавших листьев - оранжевые, лунные цвета спорят друг с другом, а я только успеваю удивиться - осень?
- Быстро похолодало, да?
Я оборачиваюсь на голос - крепко-сложенный человек, лет пятьдесят пять - шестьдесят на вид. Кажется смутно знакомым, но где я могла его видеть?
Киваю, думаю одновременно о старике и простуде. Он внимательно следит за моей правой рукой, вдруг переспрашивая:
- Пироги?
- Ага, - словно китайский болванчик, повторяю утвердительное движение головой. - Один от проблем с желудком, а второй - для сердца.
Старик усмехается, а я припоминаю больницу - не там ли была до визита на дачу? Может, и там, но вспомнить уже ничего не могу.
- Проблемы со здоровьем, значит?
Угрюмо молчу, размышляя над бредовостью обстановки, но всё таки решаюсь добавить:
- Она ещё забыла для зрения испечь...
Дальнейшая моя речь, как и реакция старика, размываются музыкой. Громкая, до сих пор не надоевшая моему слуху мелодия.
Я просыпаюсь от звонка будильника с чётким понимаем - во сне я болтала с дедом. С умершим три (уже целых три?!) года назад дедушкой.
И судорожно прокручиваю в голове сон - пытаюсь понять и запомнить.