wy_tzu
in
verona1302
Предпостверонское: про Шекспира, постмодернизм, актёра и автора
Забавно, но этот текст я написал, когда и думать не думал, про поездку на игру, да и концепта её не знал ни йоту.
Простите, если он перекликается с мастерскими идеями и самой игрой только для меня.
По закоулкам сна в моей Вероне крадутся ночью тени.
И тишина. Лишь когти точит забитый кот у тёмной подворотни. "Кыш!" - вышепчет устало бретёр сквозь толстый ворот, клинок в руке. Чу! С грязных тротуаров причмокнут каблуки - шагают трое. Плащи. И маски.
Опытное ухо в шагах мужских привычно различает уютных женских туфель скерцо. Страшась глухих проулков, миньоны осторожно за знатной незнакомкою шагают, и руки на эфесах держат.
Они не слышат, как убийца в их шаг вплетает свой.
А в перелесках сна в моей Карелии зима сорокового.
Вспорхнёт синица из кустов калины. Её спугнул усталый финский снайпер. Он задремал и, вздрогнув, огляделся - не виден белый маскхалат, не виден ствол, прицел, обмотанный тряпицей.
В землянке комиссар читает раз за разом телеграмму, и, положив её в планшет, махорку сыплет на квадрат газеты, слюнявит край, цигарку крутит. Шинель накинув, в ночь выходит, замирает, на звёзды глядя.
Он не слышит, что снайпер задержал дыханье.
По лабиринту сна в моём Одайбо спешат в тоннель машины.
Сараримен - уставший, пьяный, по пятничному весел - с коллегами садится в вагон бесшумной линии Юрикакомэ. В его портфеле - из сейфа взяты - документы. На выходных проверить. Не впервые.
Они сойдут в Аоми, в парк аттракционов. В ста метрах над столицей в обзорное окно кабинки глядя, сараримен, портфель не обнаружит, протрезвеет... К полуночи он будет дома. Меры примет. На кухне газ откроет.
Он не слышит, как соседи стучат по стенке.
А в каталогах снов моей арены есть образы иные.
Но ими тоже движет сценарий, рок, судьба, удача, карма... Мне скажут фат и шут, злодей, любовник - любой герой, в любом из амплуа, что так ложатся карты: "Законы сцены - нас пишет драматург".
Как всякий здешний житель, они боятся двух открытий. Из первых - страх узнать, что каждый миг един и им лишь можно жить. А во-вторых, что стоит вдруг глаза открыть, и сны прервутся.
Они не слышат, как я их будить пытаюсь.
Простите, если он перекликается с мастерскими идеями и самой игрой только для меня.
По закоулкам сна в моей Вероне крадутся ночью тени.
И тишина. Лишь когти точит забитый кот у тёмной подворотни. "Кыш!" - вышепчет устало бретёр сквозь толстый ворот, клинок в руке. Чу! С грязных тротуаров причмокнут каблуки - шагают трое. Плащи. И маски.
Опытное ухо в шагах мужских привычно различает уютных женских туфель скерцо. Страшась глухих проулков, миньоны осторожно за знатной незнакомкою шагают, и руки на эфесах держат.
Они не слышат, как убийца в их шаг вплетает свой.
А в перелесках сна в моей Карелии зима сорокового.
Вспорхнёт синица из кустов калины. Её спугнул усталый финский снайпер. Он задремал и, вздрогнув, огляделся - не виден белый маскхалат, не виден ствол, прицел, обмотанный тряпицей.
В землянке комиссар читает раз за разом телеграмму, и, положив её в планшет, махорку сыплет на квадрат газеты, слюнявит край, цигарку крутит. Шинель накинув, в ночь выходит, замирает, на звёзды глядя.
Он не слышит, что снайпер задержал дыханье.
По лабиринту сна в моём Одайбо спешат в тоннель машины.
Сараримен - уставший, пьяный, по пятничному весел - с коллегами садится в вагон бесшумной линии Юрикакомэ. В его портфеле - из сейфа взяты - документы. На выходных проверить. Не впервые.
Они сойдут в Аоми, в парк аттракционов. В ста метрах над столицей в обзорное окно кабинки глядя, сараримен, портфель не обнаружит, протрезвеет... К полуночи он будет дома. Меры примет. На кухне газ откроет.
Он не слышит, как соседи стучат по стенке.
А в каталогах снов моей арены есть образы иные.
Но ими тоже движет сценарий, рок, судьба, удача, карма... Мне скажут фат и шут, злодей, любовник - любой герой, в любом из амплуа, что так ложатся карты: "Законы сцены - нас пишет драматург".
Как всякий здешний житель, они боятся двух открытий. Из первых - страх узнать, что каждый миг един и им лишь можно жить. А во-вторых, что стоит вдруг глаза открыть, и сны прервутся.
Они не слышат, как я их будить пытаюсь.