Постановка вопроса 5
Изначально злое и вопрос о страстях
Теперь, рассмотрев учение Канта об изначально злом, мы можем вернуться к тому вопросу, который пытались поставить в начале: откуда берутся страсти, и как их преодолевать?
Говорит ли Кант о страстях в «Об изначально злом»? Напрямую - почти нет. Только один раз он говорит о страсти как о невозможности владеть собой. Но мы помним из вышесказанного, что понятие страсти гораздо шире. Поэтому скорее можно сказать, что вся статья «Об изначально злом» говорит о человеке, как о существе страстном. Кант даже дает некоторую классификацию проявлений злого предрасположения: «Во-первых, это слабость человеческого сердца в соблюдении принятых максим вообще, или хрупкость человеческой природы; во-вторых, предрасположение к смешению неморальных мотивов с моральными (даже если это происходит с добрым намерением и сообразно максиме добра), т. е. отсутствие чистоты; в-третьих, предрасположение к принятию злых максим, т. е. злонравность человеческой природы или человеческого сердца».
Страсть может реализоваться взамен задуманного действия, либо подмешаться к нему, либо сама лечь в основу замысла. Что мы можем этому противопоставить? По Канту, только утверждение нравственного закона во всей возможной чистоте. Говоря это, философ предполагает, что мы имеем незамутненное представление о нравственном законе, и о том, как ему следовать.
Кант уповал на выведенный им категорический императив, как на формулу, которая может существенно облегчить людям движение к добру. Одного он не видел: формула оказывается совершенно бесполезной, если ее не умеют применять. В «Критике способности суждения» Кант говорит о глупцах, которые не могут применить правило, но категорический императив, как полагал он, может правильно применять даже ребенок (или, добавим мы, закоренелый преступник). Именно этот пункт в учении Канта вызывает большие сомнения. Сохранился ли нравственный закон в человеке незамутненным? Творя зло, ясно ли люди понимают, что делают?
Рассмотрим категорический императив. Даже если предположить, что он сформулирован правильно, остается вопрос о правильном его применении. Здесь достаточно вспомнить критику категорического императива Гегелем или Брентано, где из одной и той же ситуации делаются два противоположных равнодоказуемых этических умозаключения.
Да и разве не такая же судьба ждала любую этическую формулу? «Возлюби ближнего своего как самого себя» - авторитет этой формулы остается весьма высоким и в наши дни, но кто из ее приверженцов дерзнет утверждать, что умеет правильно ее применить?
Перед нами остается вопрос: не коснулось ли изначально злое нравственных основ человека, свободны ли от страстей наши представления о должном?
Теперь, рассмотрев учение Канта об изначально злом, мы можем вернуться к тому вопросу, который пытались поставить в начале: откуда берутся страсти, и как их преодолевать?
Говорит ли Кант о страстях в «Об изначально злом»? Напрямую - почти нет. Только один раз он говорит о страсти как о невозможности владеть собой. Но мы помним из вышесказанного, что понятие страсти гораздо шире. Поэтому скорее можно сказать, что вся статья «Об изначально злом» говорит о человеке, как о существе страстном. Кант даже дает некоторую классификацию проявлений злого предрасположения: «Во-первых, это слабость человеческого сердца в соблюдении принятых максим вообще, или хрупкость человеческой природы; во-вторых, предрасположение к смешению неморальных мотивов с моральными (даже если это происходит с добрым намерением и сообразно максиме добра), т. е. отсутствие чистоты; в-третьих, предрасположение к принятию злых максим, т. е. злонравность человеческой природы или человеческого сердца».
Страсть может реализоваться взамен задуманного действия, либо подмешаться к нему, либо сама лечь в основу замысла. Что мы можем этому противопоставить? По Канту, только утверждение нравственного закона во всей возможной чистоте. Говоря это, философ предполагает, что мы имеем незамутненное представление о нравственном законе, и о том, как ему следовать.
Кант уповал на выведенный им категорический императив, как на формулу, которая может существенно облегчить людям движение к добру. Одного он не видел: формула оказывается совершенно бесполезной, если ее не умеют применять. В «Критике способности суждения» Кант говорит о глупцах, которые не могут применить правило, но категорический императив, как полагал он, может правильно применять даже ребенок (или, добавим мы, закоренелый преступник). Именно этот пункт в учении Канта вызывает большие сомнения. Сохранился ли нравственный закон в человеке незамутненным? Творя зло, ясно ли люди понимают, что делают?
Рассмотрим категорический императив. Даже если предположить, что он сформулирован правильно, остается вопрос о правильном его применении. Здесь достаточно вспомнить критику категорического императива Гегелем или Брентано, где из одной и той же ситуации делаются два противоположных равнодоказуемых этических умозаключения.
Да и разве не такая же судьба ждала любую этическую формулу? «Возлюби ближнего своего как самого себя» - авторитет этой формулы остается весьма высоким и в наши дни, но кто из ее приверженцов дерзнет утверждать, что умеет правильно ее применить?
Перед нами остается вопрос: не коснулось ли изначально злое нравственных основ человека, свободны ли от страстей наши представления о должном?