осенняя элегия памяти друга Серёжи, во имя Девы Марии и великого Старика
Когда мой друг умирал недалеко от меня в своей квартире, я встречал осень, всей своей открытой душой и уставшим от жаркого лета сердцем. И, думаю, хотелось бы думать, он, лёжа на полу у балкона, улыбаясь и задыхаясь, и умирая, отдавая Небу измученную изболевшую постаревшую душу, тоже эту осень встречал и радовался про себя. Как при военном параде вытянувшись во всю струнку, и щёлкнув каблуками. Во дворе, холодным вечером осенью, в тишайшем сентябре. Удивительный мир вокруг и в душе в смысле "мира" как радости и спокойствия. Точно ты византийский монах, средневековый пустынник, ушедший от мира, ты долго молился, и тут мимо тебя прошёл Боженька. А потом вернулся к тебе и попросил прикурить. И ты, великодушно так, щелкнул для него зажигалкой. «Старик, старина - всё хорошо, старина!», - скажет в ответ этот древний старик. И закурит, сладко вдыхая дым.
Для меня осень священное время года. Осень, особенно ранняя - это время свободы и одиночества. Когда тебе никто не нужен. Кроме старого хорошего кино, такой же музыки и, тем более, книг. Не нужен никто, засыпаешь счастливым, думая, что утром тебя ждут вкусные сигареты, свежезаваренный кофе и крепкий, очень крепкий, чёрный чай, и отличная книга давно мёртвого автора (осенью как-то не до живых), и прекрасная музыка (лучше всего если Бах, или что-то совсем уже средневековое). И холодный, леденяще-холодный воздух. И к вечеру тишина и спокойствие во дворе, где нет никого, кроме тебя и великого чёрного неба над головой или волшебных сумерек, превращающих быт сухой и скучную жизнь в сон и туман, и в арабские сказки. И тонкая та же арабская вязь сигаретного дыма, так похожего на паутинки, плывущие в воздухе для того только, чтобы ласково провести тебя по щеке, по глазам, утешая. И горячий глоток крепкого виски из старенькой фляжки. И нежность, разлитая вокруг, только черпай из океана её, она вся и для всех доступна. Она - вся твоя. Только рукой протяни.
И великая и высокая и радостная какая-то осенняя печаль. Точно Дева Мария взглянула из небесного теремка своего, на тебя посмотрела, поймала твой взгляд, и задумчиво пробормотала: "Жизнь все-таки не так хороша, но и не так плоха, как о ней принято думать". И помахала ладошкой, закрывая с улыбкой на ночь ставни своего теремка. Мол, Серёж, "посмотри, какой святой и тихий мир вокруг тебя и в тебе. Цени же его. А я уж, конечно, тебя не оставлю." Да, так и есть, Мария, любимая моя Мария! Осенью это особенно понимаешь, и слышишь Тебя, сладкой ночи Тебе и спокойного сна!
Осенью, как-то нехотя, но принимаешь всю печаль этого мира всем своим сердцем.
Шума нет. Сплошная лесная тишина вокруг. И небесная музыка.
Только сердце болит.
Для меня осень священное время года. Осень, особенно ранняя - это время свободы и одиночества. Когда тебе никто не нужен. Кроме старого хорошего кино, такой же музыки и, тем более, книг. Не нужен никто, засыпаешь счастливым, думая, что утром тебя ждут вкусные сигареты, свежезаваренный кофе и крепкий, очень крепкий, чёрный чай, и отличная книга давно мёртвого автора (осенью как-то не до живых), и прекрасная музыка (лучше всего если Бах, или что-то совсем уже средневековое). И холодный, леденяще-холодный воздух. И к вечеру тишина и спокойствие во дворе, где нет никого, кроме тебя и великого чёрного неба над головой или волшебных сумерек, превращающих быт сухой и скучную жизнь в сон и туман, и в арабские сказки. И тонкая та же арабская вязь сигаретного дыма, так похожего на паутинки, плывущие в воздухе для того только, чтобы ласково провести тебя по щеке, по глазам, утешая. И горячий глоток крепкого виски из старенькой фляжки. И нежность, разлитая вокруг, только черпай из океана её, она вся и для всех доступна. Она - вся твоя. Только рукой протяни.
И великая и высокая и радостная какая-то осенняя печаль. Точно Дева Мария взглянула из небесного теремка своего, на тебя посмотрела, поймала твой взгляд, и задумчиво пробормотала: "Жизнь все-таки не так хороша, но и не так плоха, как о ней принято думать". И помахала ладошкой, закрывая с улыбкой на ночь ставни своего теремка. Мол, Серёж, "посмотри, какой святой и тихий мир вокруг тебя и в тебе. Цени же его. А я уж, конечно, тебя не оставлю." Да, так и есть, Мария, любимая моя Мария! Осенью это особенно понимаешь, и слышишь Тебя, сладкой ночи Тебе и спокойного сна!
Осенью, как-то нехотя, но принимаешь всю печаль этого мира всем своим сердцем.
Шума нет. Сплошная лесная тишина вокруг. И небесная музыка.
Только сердце болит.