в этой бездне пляшут куклы, чьи-то руки, кто-то душит, и похожий на него улыбается легко
«Мучительная боль» (Angustia, 1987) Бигаса Луны и «Бостонский душитель» (The Boston Strangler, 1968) Ричарда Флейшера
«Angustia» - еще одна жемчужина испанского кинематографа, абсолютно штучная работа, не имеющая аналогов, насколько мне не изменяет память. В отличии от классической по языку и форме «Резиденции», напоминающей классические же готические романы, «Мучительная боль» - начинался как эксперимент, но, на мой взгляд, привел к совершенно непредсказуемым последствиям. Я даже больше скажу: лучше, чем «Angustia» Бигаса Луны, о природе кинематографа вам не расскажет и не покажет ни один другой фильм. Фактически, «Мучительная боль» скрывает в себе три фильма, тесно между собой пересекающихся, но они сшиты так, что невозможно одно кино отделить от другого. Во-первых, это, конечно, кино о природе того, что есть кино. Во-вторых, это кино о том, как кинонасилие переходит в насилие в реальном мире. В-третьих, самое исключительное в нем то, что это редкий фильм о безумии, раскрывающий потерю разума с редким изяществом, смелостью, но, тем самым, оказывающий сам по себе довольно опасное воздействие. Angustia - из породы тех фильмов, которые, как говорят в таких случаях опасливые зрители, способны заражать своим безумием (известна байка о том, что некоторые зрители после просмотра той самой «Суспирии» Дарио Ардженто сходили с ума прямо в кинотеатрах). Начиная со знаменитой сцены «Шокового коридора» (Shock Corridor, 1963) Сэмюэля Фуллера и заканчивая страшными эпизодами фильма «Магия, магия» (Magic Magic, 2013) Себастьяна Сильвы, где героиня-подросток медленно сходила с ума.
В этот список можно очень условно добавить, например, «В пасти безумия» (In the Mouth of Madness , 1994) Джона Карпентера (где целый мир сходит с ума, а герой смотрит кино с самим собой в главной роли) и уже безусловно вспомнить гениального «Бостонского душителя» (The Boston Strangler, 1968) Ричарда Флейшера, где, по-моему, можно увидеть вообще лучшую передачу кинематографическими средствами самого безумия, а именно, шизофрении и раздвоения личности. «Душитель» - один из самых страшных фильмов в истории кино как раз вовсе не потому, что стал одной из первых настояших лент о поисках серийного убийцы, предвосхитив всего Дэвида Финчера и многочисленные сериалы типа «Декстера» и «Ганнибала». А потому, что давал понять почти каждому зрителю с обезоруживающей простотой - быть серийным убийцей может каждый. Поверить в это довольно сложно, и неизвестно, насколько такой диагноз вправе режиссер был раздавать с медицинской точки зрения, но посмотрев один раз вторую часть «Бостонского душителя», вы никогда больше не будете твердо стоять на земле, и быть уверенным в сознании своей правоты, да и вообще в своем сознании. Поэтому-то я стараюсь не советовать в принципе фильмов о безумии, чем они талантливее и гениальнее, тем опаснее человек может заглянуть в свою собственную бездну.
Сложно говорить об Angustia, не вспоминая попеременно «Душителя», и вспоминать «Душителя», не говоря о «Мучительной боли». Но давайте попробуем. Впечатлительные и дети, пожалуйста, отойдите от экрана. Последняя фраза - идет почти прямым эпиграфом к «Мучительной боли», и, ох, как же Бигас Луны был прав. Начинается лента с довольно китчевого образца истории о какой-то странной семейной паре, стареющей женщины и ее сыне-глазном хирурге, который страдает близорукостью. По сюжету Мать гипнотизирует сына, чтобы тот убивал людей в их небольшом городке, и собирал глаза убитых. Довольно скоро камера отъезжает от киноэкрана, и мы понимаем, что минут 20 смотрели фильм вместе со зрителями в кинотеатре уже другого городка. Сюжет этого, второго фильма, заключается в ошеломляющей простой детали: попытке Матери и Бигаса Луны загипнотизировать (да-да!) самих зрителей с большого экрана кинозала. В ход идут традиционные трюки, которые, уверены мы, уж точно не подействуют на нас, сильных духом: повторяющиеся как мантры фразы, гипнотизирующий жуткий голос старухи, маятник в полэкрана, мигающая белая точка на черном фоне, мерно пульсирующий звук и так далее. По сюжету уже второго фильма зрители в кинотеатре реагируют на гипноз самым разным образом, многим просто физически становится плохо, дело доходит до головокружения (Вы же в курсе, что «Головокружение» Хичкока тоже о безумии, да? - нет? Ну, вот теперь в курсе!), кто-то просто засыпает или погружается в транс. Особенно сильная реакция у девушки-школьницы или студентки, которая пришла на сеанс дешевого хоррора с подружкой, а теперь постоянно просит ее уйти, потому что ей тупо плохо, та же просто считает ее трусихой, и чавкает поп-корном.
В кинозале почти все едят поп-корн, поп-корн поглощают внушительными дозами, как выясняется впоследствии, и билетерша с буфетчицей. Трудно не усмотреть в этом ядовитой сатиры: по Бигасу Луны сам поход в кинотеатр настоящее и ничем необъяснимое безумие, и с ним трудно не согласиться. Даже мой кот сначала удивлялся, чего это я по вечерам в полной темноте смотрю в светящийся экран, фактически в одну точку, в стену, не отводя глаз несколько часов. Не сошел ли я с ума - читалось уже в его все понимающих глазах. Мало того, здешние зрители пожирают поп-корн, наблюдая кривясь или с наслаждением за тем, как какой-то маньяк режет людей. Не является ли сам просмотр фильмов такого рода - определенного рода извращением, сублимацией тайных желаний самих зрителей? Вопрос, собственно, не праздный, и задается он еще со времен театральных постановок разных там Шекспиров и Софоклов, и на него до сих пор не найдено внятного ответа, который бы всех нас утешил. Кроме довольно идиотского от защитников компьютерных игр, переполненных графическим насилием: нет, мы не извращенцы, и кино или игры не заставляют нас убивать, убийцы такие уже с самого начала (почему - нет ответа), а игры и кино всего лишь триггеры в лучшем случае (в лучшем случае?!). Но трудно отмахнуться от такого вопроса, когда видишь, как в самом дешевом «Крике» или самом изысканном джалло смакуется кровавое убийство, чаще всего, красивой молодой девушки, и чаще всего в эротическом контексте и ракурсе. Бигас Луны от вопроса не отмахнулся. Он заставил своих зрителей выйти из собственных тел и посмотреть на самих себя со стороны. Вырвал их из зоны комфорта, как потом в игрушечном смысле проделывала серия ужасов «Крик» (где киношный маньяк терроризировал реальных кинозрителей).
В продолжении сюжета первого фильма мужик всячески пытался выйти из-под контроля своей матери (тут тоже явно прослеживались инцестуальные мотивы), но именно когда ему это окончательно удавалось, он сам оказывался в тупике, откуда не было выхода. В какой-то момент Бигас Луна делает изящный ход, он заставляет сына-маньяка из первого фильма зайти в местный кинотеатр в поисках жертвы! Сын смотрит старое немое черно-белое кино о каком-то монстре, тоже убивающем своих жертв. И тут сложно не вспомнить по меньшей мере два исторических случая или две байки: именно рядом с кино был расстрелян, вроде бы, бандит Диллинджер, и именно в кино пошел сразу после убийства Кеннеди Харви Освальд, что вдохновило потом Джима Моррисона на самые яркие моменты его эссе о киноглазе и насильственной природе кино. Одновременно в сюжете второго фильма предсказуемо появляется свой маньяк, как будто загипнотизированный Матерью из первого фильма - это один из кинозрителей, уже не в первый раз идущий смотреть именно этот фильм, он хочет переписать историю первого фильма, наказать Сына за его непослушания, но в результате и он вынуждено идет по стопам первого маньяка. Во всем этом даже не видишь ничего удивительного: довольно сложно передать то чисто физическое неуютное чувство, которое испытываешь, когда сам оказываешься не только в роли зрителя, но и в роли бандерлога, которого гипнотизирует удав. При этом в результате у Бигаса Луны получилось чисто животное кино, действующее в буквальном смысле на физиологическом уровне, что не мешало ему выдавать виртуозные образцы монтажа, операторской работы и какой-то то ли де-пальмовской, то ли уэллсовской кинорежиссуры. Тебя буквально вдавливает в кресло, и ты завороженно следишь глазами за маятником, и слушаешь тихий шепот старухи, что-то бормочущей про себя. Ты понимаешь, что тебя тоже пытаются ввести в транс, как и Сына в первом фильме, и кинозрителей во втором - но не готов сопротивляться такому насилию.
Рассказывать о самой визуальной ткани «Мучительной боли», наверное, попросту невозможно. Дело даже не в эффектных кадрах того, как тебе показывают экран с кинозрителями в кинотеатре, которые тупо смотрят кино, где сидят уже другие зрители в кинотеатре, которые в свою очередь тоже тупо смотрят кино, в обоих случаях дешевый трешевый фильм ужасов, каким притворяется и фильм Бигаса Луны. Таким образом, ты сам оказываешься внутри русской матрешки, в которой оказывается минимум три других матрешки - как в «Резиденции», к слову, перепутываются в сознании как минимум три киногероини, блуждая по мрачному особняку. Этот эффект, очевидно, нарочитый, и призван он вовсе не только и не столько для жесточайшей критики кино о насилии (да и кино как такового) как и самих нас, кинозрителей. Это можно было бы пережить. Бигас Луна идет дальше, пересекая ту опасную тонкую красную линию, которую не решались пересекать ни Брайан де Пальма, наверняка, посмотревший «Мучительную боль» кусая локти от ревности: «Почему этот фильм снял не я?!», ни Ингмар Бергман (почти пересекший ее в своей великой «Персоне»). Разве только автор «Магии, магии», и Фуллер в своем «Шоковом коридоре» рискнули войти в мрачный лабиринт, но и то на какое-то короткое время. Бигас Луна затащил в этот зеркальный лабиринт зрителя, заставив не героев кино, а его самого чувствовать те самые приступы головокружения и тошноты от разрушения реальности, распадения ее на гнилые куски и картонные заготовки, которые испытали персонажи.
Знаете, что проделал в итоге Бигас Луна? Ни за что не догадаетесь. Даю подсказку: это было похоже на тот изящный трюк, который проделали авторы «Резиденции», на глазах изумленных (и возмущенных) зрителей тасовавшие колоду главных героинь фильма, как тасовала ее Агата Кристи в «Девяти негритят», или Хичкок в «Психо». Только Луна сделал еще более захватывающий кульбит. Помните ту школьницу, которая испытывала головокружение, тошноту и мучительную боль в животе? Она, как и ее подружка - эпизодница, я даже забыл уже, как ее зовут. Главными героями сначала представлялись сын и старуха в первом фильме, затем главным героем был выставлен «реальный» убийца в кинозале во втором фильме. Вы можете представить, что с ней случилось, когда появился «реальный» убийца? Нет, вы не можете это представить. С ней случилась форменная истерика. И ведь все это время где-то на периферии твоего сознании Бигас Луна держал эту школьницу, точно заставляя зрителя (уже настоящего) присмотреться к ней. И я присмотрелся. Но слишком поздно: когда автор уже докрутил уровень безумия до немыслимых пределов, заставляя биться в истерике зрителей обоих кинозалов первого и второго фильма - что было со зрителями реального кинозала, мне хотелось бы испытать на себе самому (оглядываться с опаской на своих соседей с поп-корном, быть загипнотизированным старухой, быть внутри еще одного кинозала, и смотреть кино о кинозале, в котором смотрят кино о кинозале).
Понял я, что проделал Бигас Луна только в предфинальной уже сцене, когда девочка, крича от боли, ярости, ужаса, настоящей, непридуманной паники (актрису, сразу говорю, жалко - так же жалко мне было Изабель Аджани, которая в еще одном великом фильме о безумии, «Одержимой» Анджея Жулавски вынуждена была изображать самый настоящий припадок одержимости и безумия), пыталась выдернуть воткнутый в ее глаз скальпель маньяка, скальпель, которого в действительности не было - ведь скальпелем орудовал маньяк в первом фильме, во втором убийца убивал из огнестрельного оружия. Финал, который не понравился некоторым зрителям, только расставил окончательно точки по своим местам, но сделал это так, что вопрос, кто тут настоящий безумец, подвис в воздухе. Ибо в безумцы зрители первого, второго и «настоящего» фильмов записывали двух маньяков-мужиков и одну старуху. Тогда как в финале Бигас Луна, проделав головокружительный прыжок, заставил сомневаться в происходящем так же, как это когда-то смог гениально проделать Генри Джеймс в своем «Повороте винте» о гувернантке, которая видела призраков, но в действительности медленно сходила с ума, или не сходила? Нас тут с самого начала должно было смутить название фильма, в переводе Angustia означает тревогу, беспокойство, безотчетный страх, тяжелое гнетущее чувство, тоску, суицидальные мысли. Ведь в итоге больше всего это чувство испытывала несчастная девочка. Именно она, подсказывал Бигас Луна с самого начала, и была по-настоящему безумна. И вот именно поэтому сам фильм «Angustia» - вселяет в зрителя нечеловеческий ужас. Он страшен не самим экспериментом гипноза над зрителями кинотеатра (подобный фильм, что-то подсказывает, сегодня вообще запретили бы к прокату), не тем, что сатирически вводит насилие и убийство с киноэкрана в настоящую реальность, заставляя неуютно себя чувствовать и зрителей реального кинозала. Он страшен именно показом безумия, и того, что за ним стоит. А за ним стоит абсолютная уверенность девочки в том, что происходящее вокруг нее реально, ведь она - небезумна. Большинство людей вообще твердо уверены в собственном трезвом рассудке - точно так же, как в нем была уверена девочка (и зритель почти все время хронометража «Мучительной боли»). И осталась уверена в нем, разумеется, даже тогда, когда уже сошла с ума. Потеряв ощущение разницы между реальностью и иллюзией, собственным воображением и настоящим окружением, между бредовым кошмаром и скучной действительностью, где никаких маньяков нет (вспомним «Отвращение» Романа Полански и его «Жильца»).
Вот тут нам придется перейти к «Бостонскому душителю», о котором я намеревался написать вот уже полгода, но неизменно впадал в ступор, по-видимому, из какого-то подсознательного чувства самосохранения. Но чтобы его избежать и на этот раз, обложусь предварительно респектабельными литературными ссылками. О безумии в жанре ужаса писал, как известно, не только Генри Джеймс. Настоящими мастерами в разработке такой сложной темы был, однако, вовсе не Гоголь или Эдгар По, как может показаться на поверхностный взгляд. А два чуть менее известных литератора. Во-первых, британец М.Р. Джеймс, который проходит почему-то зачастую лишь по разряду «крупнейших мастеров рассказа о привидениях», что, конечно, правда, но чтобы понять, почему это вовсе не главное, рекомендую его рассказ «В назидание любопытным» и экранизацию Лоуренса Гордона Кларка «A Warning to the Curious» 1972 года. С виду это действительно рассказ о привидении, который защищает британскую корону, закопанную в провинциальной британской глуши. Но само повествование, вот это душное ощущение бредового липкого кошмара, от которого невозможно избавиться, потому что ты же сам его и сгенерировал во сне - однозначно указывает на то, что персонаж, укравший корону, как и герой, которому он все это рассказывает, безумны, или во всяком случае, безумен сам персонаж рассказа, который видит призрака совсем не тем привычным образом, каким якобы видят их персонажи японских или голливудских современных хорроров. Вторым писателем, блестяще передававшим безумие или же распад рациональной рассудочной реальности (что, согласитесь, в принципе одно и то же) был Роберт Эйкман, который по иронии судьбы, тоже вынуждено проходит по классу «мастера рассказа о привидениях». Проблема в том, что само видение вымышленных сущностей или сущностей, существование которых не доказано, причем видение это смешивается с чувством тошноты, ужаса, паники, преследования и даже головокружения - как раз прямо граничит с человеческим безумием, в частности, шизофренией, а именно параноидальной.
«Бостонский душитель» рассказывает о таком персонаже, причем реальной подоплеки с действительно существовавшим душегубом история фильма Флейшера, вроде бы, не имеет. Но для нас это не важно. «Душитель» делится ровно на две части, о первой части рассказывают в википедии и синопсисах, она пусть и неожиданна и оригинальна для той эпохи, и безусловно сразу же должна напоминать современному зрителю Финчера, «Ганнибала» и так далее, но не она делает это кино по-настоящему великим. Великим «Бостонского душителя» делает вторая часть, когда серийный убийца, душивший женщин, наконец-то пойман, и делают ее великой два человека. Один из них Флейшер и его гениальная попытка передать визуально то, что вообще непередаваемо для как будто небезумных людей (что творится в голове умалишенного не знает даже, наверное, его психиатр). А второй, вы не поверите, Тони Кертис. И, мне кажется, Кертис тут даже важнее. Дело в том, что я его тут даже не узнал. И вы его бы не узнали. Кертис известен большинству зрителей не своими драматическими ролями в нуаре «Сладкий запах успеха» или «Скованные одной цепью», а комичным амплуа, в том числе своей игрой в комедии Билли Уайльдера «В джазе только девушки» и таким же дуэтом с Джеком Леммоном в комедии «Большие гонки». Представьте теперь, что именно он сыграл бостонского душителя. Что еще страшнее, он гениально сыграл абсолютно безумного человека, страдающего раздвоением личности. Человека, мирного семьянина, любящего жену и детей, даже не знающего о том, что его вторая личность, персона, хладнокровно душила девушек. Согласитесь, это довольно близко к тому состоянию безумия, о котором говорят «Магия Магия» и «Мучительная боль». Тут весь ужас как раз в том, что твоя главная вроде бы персона, твоя личность, твой рассудок, твой разум, твоя душа, твое «я» - не имеют ни малейшего понятия о существовании другой части твоей же персоны, или другой персоны, которая тоже «ты» - и именно поэтому человек целиком оказывается в пасти безумия.
Здешнее лицо Тони Кертиса, того забавного парня, который волочился когда-то за Мэрилин Монро, вы не забудете никогда. В комнате, обитой чем-то мягким, сидит следователь-психиатр и простой милый слабовольный мужик, обыкновенный американец, только не из высокой страты. К нему на свидание приходят жена и дети, он хочет их обнять, и не понимает, почему жена шарахается от него. Он не понимает, и чего хотят от него полицейские - ведь он ничего не совершал. Он совершенно точно бы запомнил, если бы кого-то убил, но он же ничего не помнит. И это страшная правда, с которой сталкивается психиатр и наш герой. Ведь он хороший, думаем мы, мы же видим, что это просто глубоко страдающий человек. Вот только проблема в том, что он не помнит именно те куски своей жизни, в которые, по мнению следователей, он и убивал. Психиатр мягко подводит нашего героя к этому парадоксу. Почему же ты не помнишь, что случилось в тот вечер, когда была задушена женщина? А что ты помнишь? А что именно ты помнишь в тот день, вспомни ту минуту и сцену, которую ты точно еще помнишь? А что произошло после, попытайся вспомнить, не сразу, а потихонечку? И Тони Кертис, милый обаятельный комедиант, подаривший нам часы кинематографических восторгов, искренне, честно, изо всех сил силится вспомнить - ведь он хочет к своей жене и своим малюткам, к той мирной уютной мещанской и такой спокойной жизни, его арестовали по ошибке, он уверен (как в этом был уверен герой «Процесса» Кафки - а точно ли мы уверены, кстати, что он не был безумен?). Что же ему мешает? Вы не поверите, все та же Angustia, душное мучительное чувство головокружения и тошноты. Как только он близок к прозрению, тому прозрению, что его самого почему-то ввергает в ужас за секунду до воспоминания, он испытывает Angustia, тревогу, непонятную, необъяснимую тревогу, что с ним тогда что-то произошло, что он сделал что-то ужасное. И он отшатывается от этого воспоминания как от разверзнувшейся бездны, в которую не хочет смотреть. В этой бездне пляшут куклы, чьи-то руки, кто-то душит, и похожий на него улыбается легко.
В истории криминологии, конечно, известны случаи, когда - по уверению самого убийцы, а то и по мнению самих психиатров - убивала вторая личность, об этом сняты десятки фильмов, хотя до сих пор, кажется, так и непонятно, как это вообще может происходить хотя бы чисто теоретически. Непонятно, конечно, тем, кто небезумен (вроде бы). Когда в уголовном судопроизводстве мы встречаемся с приговорами, отправляющими настоящих мерзавцев в дома умалишенных, нас даже гложет чувство глубочайшей несправедливости: ведь его должны были казнить! Что это он говорит странное: не помнит, как убил одну, вторую, третью? Да он врет просто! Как врал серийный убийца Сын Сэма про какую-то собаку, которая приказывала ему убивать - и делал он это исключительно для того, чтобы его не посадили на электрический стул. На вопрос, как серийный убийца или просто убийца может не помнить, что он натворил, простого ответа, наверное, вообще нет. Но какие-то ответы можно получить от Бигаса Луны, автора «Магия Магия» и фильма «Бостонский душитель». И эти ответы, боюсь, мало кому понравятся. Потому что лучшие фильмы о безумии гораздо более страшны лучших фильмов о серийных убийцах - ведь с последними очень легко «разделаться», отодвинув их рукой в сторону со словами «ну, вот я уж точно не такой монстр». Я точно не безумная, могли сказать о себе героини «Магия магия» и «Мучительной боли». Я точно не убивал, честно говорил герой «Бостонского душителя». И вот Тони Кертиса вряд ли бы кто отправил на электрический стул. Просто потому, что он в действительности не был убийцей, им был кто-то или что-то еще (раньше бы это определили по разряду дьявольской одержимости), который и навел на него морок, свел с ума.
Крупный план лица Тони Кертиса. Белая-белая комната в клинике. И тяжелое всхлипывающее дыхание. Его страшные глаза, они страшны и потому, что в них бесконечное страдание маленького раздавленного и больного человека, и потому, что в них прочитываешь взгляд настоящего подонка, убийцы, маньяка. И еще потому, что это глаза человека, глубоко и навсегда погруженного в безбрежный океан безумия, из которого уже нет возврата. Магия, магия… Шоковый коридор….Мучительная боль…Истерические всхлипы раздирающего стены и собственную голову человечка, девочка-школьница эта или бостонский душегуб. Сворачивание клубком на белой-белой постели в белой-белой комнате с белыми-белыми стенами. Пустые глаза. Мир на куски медленно разваливается, расшивается, расширяется, все падает в какую-то муторную пустоту. Я хочу перестать смотреть это кино, кричит кто-то внутри тебя, я не могу больше наблюдать за собой как за персонажем на киноэкране, уведите меня отсюда! Камера как слепой щенок тыкается в угол, в стены, в потолок. Все заливается белым-белым светом или черным-черным как сажа цветом слева направо и сверху вниз. Крупный план лица Тони Кертиса. Его пустые-пустые глаза. Всё.
«Angustia» - еще одна жемчужина испанского кинематографа, абсолютно штучная работа, не имеющая аналогов, насколько мне не изменяет память. В отличии от классической по языку и форме «Резиденции», напоминающей классические же готические романы, «Мучительная боль» - начинался как эксперимент, но, на мой взгляд, привел к совершенно непредсказуемым последствиям. Я даже больше скажу: лучше, чем «Angustia» Бигаса Луны, о природе кинематографа вам не расскажет и не покажет ни один другой фильм. Фактически, «Мучительная боль» скрывает в себе три фильма, тесно между собой пересекающихся, но они сшиты так, что невозможно одно кино отделить от другого. Во-первых, это, конечно, кино о природе того, что есть кино. Во-вторых, это кино о том, как кинонасилие переходит в насилие в реальном мире. В-третьих, самое исключительное в нем то, что это редкий фильм о безумии, раскрывающий потерю разума с редким изяществом, смелостью, но, тем самым, оказывающий сам по себе довольно опасное воздействие. Angustia - из породы тех фильмов, которые, как говорят в таких случаях опасливые зрители, способны заражать своим безумием (известна байка о том, что некоторые зрители после просмотра той самой «Суспирии» Дарио Ардженто сходили с ума прямо в кинотеатрах). Начиная со знаменитой сцены «Шокового коридора» (Shock Corridor, 1963) Сэмюэля Фуллера и заканчивая страшными эпизодами фильма «Магия, магия» (Magic Magic, 2013) Себастьяна Сильвы, где героиня-подросток медленно сходила с ума.
В этот список можно очень условно добавить, например, «В пасти безумия» (In the Mouth of Madness , 1994) Джона Карпентера (где целый мир сходит с ума, а герой смотрит кино с самим собой в главной роли) и уже безусловно вспомнить гениального «Бостонского душителя» (The Boston Strangler, 1968) Ричарда Флейшера, где, по-моему, можно увидеть вообще лучшую передачу кинематографическими средствами самого безумия, а именно, шизофрении и раздвоения личности. «Душитель» - один из самых страшных фильмов в истории кино как раз вовсе не потому, что стал одной из первых настояших лент о поисках серийного убийцы, предвосхитив всего Дэвида Финчера и многочисленные сериалы типа «Декстера» и «Ганнибала». А потому, что давал понять почти каждому зрителю с обезоруживающей простотой - быть серийным убийцей может каждый. Поверить в это довольно сложно, и неизвестно, насколько такой диагноз вправе режиссер был раздавать с медицинской точки зрения, но посмотрев один раз вторую часть «Бостонского душителя», вы никогда больше не будете твердо стоять на земле, и быть уверенным в сознании своей правоты, да и вообще в своем сознании. Поэтому-то я стараюсь не советовать в принципе фильмов о безумии, чем они талантливее и гениальнее, тем опаснее человек может заглянуть в свою собственную бездну.
Сложно говорить об Angustia, не вспоминая попеременно «Душителя», и вспоминать «Душителя», не говоря о «Мучительной боли». Но давайте попробуем. Впечатлительные и дети, пожалуйста, отойдите от экрана. Последняя фраза - идет почти прямым эпиграфом к «Мучительной боли», и, ох, как же Бигас Луны был прав. Начинается лента с довольно китчевого образца истории о какой-то странной семейной паре, стареющей женщины и ее сыне-глазном хирурге, который страдает близорукостью. По сюжету Мать гипнотизирует сына, чтобы тот убивал людей в их небольшом городке, и собирал глаза убитых. Довольно скоро камера отъезжает от киноэкрана, и мы понимаем, что минут 20 смотрели фильм вместе со зрителями в кинотеатре уже другого городка. Сюжет этого, второго фильма, заключается в ошеломляющей простой детали: попытке Матери и Бигаса Луны загипнотизировать (да-да!) самих зрителей с большого экрана кинозала. В ход идут традиционные трюки, которые, уверены мы, уж точно не подействуют на нас, сильных духом: повторяющиеся как мантры фразы, гипнотизирующий жуткий голос старухи, маятник в полэкрана, мигающая белая точка на черном фоне, мерно пульсирующий звук и так далее. По сюжету уже второго фильма зрители в кинотеатре реагируют на гипноз самым разным образом, многим просто физически становится плохо, дело доходит до головокружения (Вы же в курсе, что «Головокружение» Хичкока тоже о безумии, да? - нет? Ну, вот теперь в курсе!), кто-то просто засыпает или погружается в транс. Особенно сильная реакция у девушки-школьницы или студентки, которая пришла на сеанс дешевого хоррора с подружкой, а теперь постоянно просит ее уйти, потому что ей тупо плохо, та же просто считает ее трусихой, и чавкает поп-корном.
В кинозале почти все едят поп-корн, поп-корн поглощают внушительными дозами, как выясняется впоследствии, и билетерша с буфетчицей. Трудно не усмотреть в этом ядовитой сатиры: по Бигасу Луны сам поход в кинотеатр настоящее и ничем необъяснимое безумие, и с ним трудно не согласиться. Даже мой кот сначала удивлялся, чего это я по вечерам в полной темноте смотрю в светящийся экран, фактически в одну точку, в стену, не отводя глаз несколько часов. Не сошел ли я с ума - читалось уже в его все понимающих глазах. Мало того, здешние зрители пожирают поп-корн, наблюдая кривясь или с наслаждением за тем, как какой-то маньяк режет людей. Не является ли сам просмотр фильмов такого рода - определенного рода извращением, сублимацией тайных желаний самих зрителей? Вопрос, собственно, не праздный, и задается он еще со времен театральных постановок разных там Шекспиров и Софоклов, и на него до сих пор не найдено внятного ответа, который бы всех нас утешил. Кроме довольно идиотского от защитников компьютерных игр, переполненных графическим насилием: нет, мы не извращенцы, и кино или игры не заставляют нас убивать, убийцы такие уже с самого начала (почему - нет ответа), а игры и кино всего лишь триггеры в лучшем случае (в лучшем случае?!). Но трудно отмахнуться от такого вопроса, когда видишь, как в самом дешевом «Крике» или самом изысканном джалло смакуется кровавое убийство, чаще всего, красивой молодой девушки, и чаще всего в эротическом контексте и ракурсе. Бигас Луны от вопроса не отмахнулся. Он заставил своих зрителей выйти из собственных тел и посмотреть на самих себя со стороны. Вырвал их из зоны комфорта, как потом в игрушечном смысле проделывала серия ужасов «Крик» (где киношный маньяк терроризировал реальных кинозрителей).
В продолжении сюжета первого фильма мужик всячески пытался выйти из-под контроля своей матери (тут тоже явно прослеживались инцестуальные мотивы), но именно когда ему это окончательно удавалось, он сам оказывался в тупике, откуда не было выхода. В какой-то момент Бигас Луна делает изящный ход, он заставляет сына-маньяка из первого фильма зайти в местный кинотеатр в поисках жертвы! Сын смотрит старое немое черно-белое кино о каком-то монстре, тоже убивающем своих жертв. И тут сложно не вспомнить по меньшей мере два исторических случая или две байки: именно рядом с кино был расстрелян, вроде бы, бандит Диллинджер, и именно в кино пошел сразу после убийства Кеннеди Харви Освальд, что вдохновило потом Джима Моррисона на самые яркие моменты его эссе о киноглазе и насильственной природе кино. Одновременно в сюжете второго фильма предсказуемо появляется свой маньяк, как будто загипнотизированный Матерью из первого фильма - это один из кинозрителей, уже не в первый раз идущий смотреть именно этот фильм, он хочет переписать историю первого фильма, наказать Сына за его непослушания, но в результате и он вынуждено идет по стопам первого маньяка. Во всем этом даже не видишь ничего удивительного: довольно сложно передать то чисто физическое неуютное чувство, которое испытываешь, когда сам оказываешься не только в роли зрителя, но и в роли бандерлога, которого гипнотизирует удав. При этом в результате у Бигаса Луны получилось чисто животное кино, действующее в буквальном смысле на физиологическом уровне, что не мешало ему выдавать виртуозные образцы монтажа, операторской работы и какой-то то ли де-пальмовской, то ли уэллсовской кинорежиссуры. Тебя буквально вдавливает в кресло, и ты завороженно следишь глазами за маятником, и слушаешь тихий шепот старухи, что-то бормочущей про себя. Ты понимаешь, что тебя тоже пытаются ввести в транс, как и Сына в первом фильме, и кинозрителей во втором - но не готов сопротивляться такому насилию.
Рассказывать о самой визуальной ткани «Мучительной боли», наверное, попросту невозможно. Дело даже не в эффектных кадрах того, как тебе показывают экран с кинозрителями в кинотеатре, которые тупо смотрят кино, где сидят уже другие зрители в кинотеатре, которые в свою очередь тоже тупо смотрят кино, в обоих случаях дешевый трешевый фильм ужасов, каким притворяется и фильм Бигаса Луны. Таким образом, ты сам оказываешься внутри русской матрешки, в которой оказывается минимум три других матрешки - как в «Резиденции», к слову, перепутываются в сознании как минимум три киногероини, блуждая по мрачному особняку. Этот эффект, очевидно, нарочитый, и призван он вовсе не только и не столько для жесточайшей критики кино о насилии (да и кино как такового) как и самих нас, кинозрителей. Это можно было бы пережить. Бигас Луна идет дальше, пересекая ту опасную тонкую красную линию, которую не решались пересекать ни Брайан де Пальма, наверняка, посмотревший «Мучительную боль» кусая локти от ревности: «Почему этот фильм снял не я?!», ни Ингмар Бергман (почти пересекший ее в своей великой «Персоне»). Разве только автор «Магии, магии», и Фуллер в своем «Шоковом коридоре» рискнули войти в мрачный лабиринт, но и то на какое-то короткое время. Бигас Луна затащил в этот зеркальный лабиринт зрителя, заставив не героев кино, а его самого чувствовать те самые приступы головокружения и тошноты от разрушения реальности, распадения ее на гнилые куски и картонные заготовки, которые испытали персонажи.
Знаете, что проделал в итоге Бигас Луна? Ни за что не догадаетесь. Даю подсказку: это было похоже на тот изящный трюк, который проделали авторы «Резиденции», на глазах изумленных (и возмущенных) зрителей тасовавшие колоду главных героинь фильма, как тасовала ее Агата Кристи в «Девяти негритят», или Хичкок в «Психо». Только Луна сделал еще более захватывающий кульбит. Помните ту школьницу, которая испытывала головокружение, тошноту и мучительную боль в животе? Она, как и ее подружка - эпизодница, я даже забыл уже, как ее зовут. Главными героями сначала представлялись сын и старуха в первом фильме, затем главным героем был выставлен «реальный» убийца в кинозале во втором фильме. Вы можете представить, что с ней случилось, когда появился «реальный» убийца? Нет, вы не можете это представить. С ней случилась форменная истерика. И ведь все это время где-то на периферии твоего сознании Бигас Луна держал эту школьницу, точно заставляя зрителя (уже настоящего) присмотреться к ней. И я присмотрелся. Но слишком поздно: когда автор уже докрутил уровень безумия до немыслимых пределов, заставляя биться в истерике зрителей обоих кинозалов первого и второго фильма - что было со зрителями реального кинозала, мне хотелось бы испытать на себе самому (оглядываться с опаской на своих соседей с поп-корном, быть загипнотизированным старухой, быть внутри еще одного кинозала, и смотреть кино о кинозале, в котором смотрят кино о кинозале).
Понял я, что проделал Бигас Луна только в предфинальной уже сцене, когда девочка, крича от боли, ярости, ужаса, настоящей, непридуманной паники (актрису, сразу говорю, жалко - так же жалко мне было Изабель Аджани, которая в еще одном великом фильме о безумии, «Одержимой» Анджея Жулавски вынуждена была изображать самый настоящий припадок одержимости и безумия), пыталась выдернуть воткнутый в ее глаз скальпель маньяка, скальпель, которого в действительности не было - ведь скальпелем орудовал маньяк в первом фильме, во втором убийца убивал из огнестрельного оружия. Финал, который не понравился некоторым зрителям, только расставил окончательно точки по своим местам, но сделал это так, что вопрос, кто тут настоящий безумец, подвис в воздухе. Ибо в безумцы зрители первого, второго и «настоящего» фильмов записывали двух маньяков-мужиков и одну старуху. Тогда как в финале Бигас Луна, проделав головокружительный прыжок, заставил сомневаться в происходящем так же, как это когда-то смог гениально проделать Генри Джеймс в своем «Повороте винте» о гувернантке, которая видела призраков, но в действительности медленно сходила с ума, или не сходила? Нас тут с самого начала должно было смутить название фильма, в переводе Angustia означает тревогу, беспокойство, безотчетный страх, тяжелое гнетущее чувство, тоску, суицидальные мысли. Ведь в итоге больше всего это чувство испытывала несчастная девочка. Именно она, подсказывал Бигас Луна с самого начала, и была по-настоящему безумна. И вот именно поэтому сам фильм «Angustia» - вселяет в зрителя нечеловеческий ужас. Он страшен не самим экспериментом гипноза над зрителями кинотеатра (подобный фильм, что-то подсказывает, сегодня вообще запретили бы к прокату), не тем, что сатирически вводит насилие и убийство с киноэкрана в настоящую реальность, заставляя неуютно себя чувствовать и зрителей реального кинозала. Он страшен именно показом безумия, и того, что за ним стоит. А за ним стоит абсолютная уверенность девочки в том, что происходящее вокруг нее реально, ведь она - небезумна. Большинство людей вообще твердо уверены в собственном трезвом рассудке - точно так же, как в нем была уверена девочка (и зритель почти все время хронометража «Мучительной боли»). И осталась уверена в нем, разумеется, даже тогда, когда уже сошла с ума. Потеряв ощущение разницы между реальностью и иллюзией, собственным воображением и настоящим окружением, между бредовым кошмаром и скучной действительностью, где никаких маньяков нет (вспомним «Отвращение» Романа Полански и его «Жильца»).
Вот тут нам придется перейти к «Бостонскому душителю», о котором я намеревался написать вот уже полгода, но неизменно впадал в ступор, по-видимому, из какого-то подсознательного чувства самосохранения. Но чтобы его избежать и на этот раз, обложусь предварительно респектабельными литературными ссылками. О безумии в жанре ужаса писал, как известно, не только Генри Джеймс. Настоящими мастерами в разработке такой сложной темы был, однако, вовсе не Гоголь или Эдгар По, как может показаться на поверхностный взгляд. А два чуть менее известных литератора. Во-первых, британец М.Р. Джеймс, который проходит почему-то зачастую лишь по разряду «крупнейших мастеров рассказа о привидениях», что, конечно, правда, но чтобы понять, почему это вовсе не главное, рекомендую его рассказ «В назидание любопытным» и экранизацию Лоуренса Гордона Кларка «A Warning to the Curious» 1972 года. С виду это действительно рассказ о привидении, который защищает британскую корону, закопанную в провинциальной британской глуши. Но само повествование, вот это душное ощущение бредового липкого кошмара, от которого невозможно избавиться, потому что ты же сам его и сгенерировал во сне - однозначно указывает на то, что персонаж, укравший корону, как и герой, которому он все это рассказывает, безумны, или во всяком случае, безумен сам персонаж рассказа, который видит призрака совсем не тем привычным образом, каким якобы видят их персонажи японских или голливудских современных хорроров. Вторым писателем, блестяще передававшим безумие или же распад рациональной рассудочной реальности (что, согласитесь, в принципе одно и то же) был Роберт Эйкман, который по иронии судьбы, тоже вынуждено проходит по классу «мастера рассказа о привидениях». Проблема в том, что само видение вымышленных сущностей или сущностей, существование которых не доказано, причем видение это смешивается с чувством тошноты, ужаса, паники, преследования и даже головокружения - как раз прямо граничит с человеческим безумием, в частности, шизофренией, а именно параноидальной.
«Бостонский душитель» рассказывает о таком персонаже, причем реальной подоплеки с действительно существовавшим душегубом история фильма Флейшера, вроде бы, не имеет. Но для нас это не важно. «Душитель» делится ровно на две части, о первой части рассказывают в википедии и синопсисах, она пусть и неожиданна и оригинальна для той эпохи, и безусловно сразу же должна напоминать современному зрителю Финчера, «Ганнибала» и так далее, но не она делает это кино по-настоящему великим. Великим «Бостонского душителя» делает вторая часть, когда серийный убийца, душивший женщин, наконец-то пойман, и делают ее великой два человека. Один из них Флейшер и его гениальная попытка передать визуально то, что вообще непередаваемо для как будто небезумных людей (что творится в голове умалишенного не знает даже, наверное, его психиатр). А второй, вы не поверите, Тони Кертис. И, мне кажется, Кертис тут даже важнее. Дело в том, что я его тут даже не узнал. И вы его бы не узнали. Кертис известен большинству зрителей не своими драматическими ролями в нуаре «Сладкий запах успеха» или «Скованные одной цепью», а комичным амплуа, в том числе своей игрой в комедии Билли Уайльдера «В джазе только девушки» и таким же дуэтом с Джеком Леммоном в комедии «Большие гонки». Представьте теперь, что именно он сыграл бостонского душителя. Что еще страшнее, он гениально сыграл абсолютно безумного человека, страдающего раздвоением личности. Человека, мирного семьянина, любящего жену и детей, даже не знающего о том, что его вторая личность, персона, хладнокровно душила девушек. Согласитесь, это довольно близко к тому состоянию безумия, о котором говорят «Магия Магия» и «Мучительная боль». Тут весь ужас как раз в том, что твоя главная вроде бы персона, твоя личность, твой рассудок, твой разум, твоя душа, твое «я» - не имеют ни малейшего понятия о существовании другой части твоей же персоны, или другой персоны, которая тоже «ты» - и именно поэтому человек целиком оказывается в пасти безумия.
Здешнее лицо Тони Кертиса, того забавного парня, который волочился когда-то за Мэрилин Монро, вы не забудете никогда. В комнате, обитой чем-то мягким, сидит следователь-психиатр и простой милый слабовольный мужик, обыкновенный американец, только не из высокой страты. К нему на свидание приходят жена и дети, он хочет их обнять, и не понимает, почему жена шарахается от него. Он не понимает, и чего хотят от него полицейские - ведь он ничего не совершал. Он совершенно точно бы запомнил, если бы кого-то убил, но он же ничего не помнит. И это страшная правда, с которой сталкивается психиатр и наш герой. Ведь он хороший, думаем мы, мы же видим, что это просто глубоко страдающий человек. Вот только проблема в том, что он не помнит именно те куски своей жизни, в которые, по мнению следователей, он и убивал. Психиатр мягко подводит нашего героя к этому парадоксу. Почему же ты не помнишь, что случилось в тот вечер, когда была задушена женщина? А что ты помнишь? А что именно ты помнишь в тот день, вспомни ту минуту и сцену, которую ты точно еще помнишь? А что произошло после, попытайся вспомнить, не сразу, а потихонечку? И Тони Кертис, милый обаятельный комедиант, подаривший нам часы кинематографических восторгов, искренне, честно, изо всех сил силится вспомнить - ведь он хочет к своей жене и своим малюткам, к той мирной уютной мещанской и такой спокойной жизни, его арестовали по ошибке, он уверен (как в этом был уверен герой «Процесса» Кафки - а точно ли мы уверены, кстати, что он не был безумен?). Что же ему мешает? Вы не поверите, все та же Angustia, душное мучительное чувство головокружения и тошноты. Как только он близок к прозрению, тому прозрению, что его самого почему-то ввергает в ужас за секунду до воспоминания, он испытывает Angustia, тревогу, непонятную, необъяснимую тревогу, что с ним тогда что-то произошло, что он сделал что-то ужасное. И он отшатывается от этого воспоминания как от разверзнувшейся бездны, в которую не хочет смотреть. В этой бездне пляшут куклы, чьи-то руки, кто-то душит, и похожий на него улыбается легко.
В истории криминологии, конечно, известны случаи, когда - по уверению самого убийцы, а то и по мнению самих психиатров - убивала вторая личность, об этом сняты десятки фильмов, хотя до сих пор, кажется, так и непонятно, как это вообще может происходить хотя бы чисто теоретически. Непонятно, конечно, тем, кто небезумен (вроде бы). Когда в уголовном судопроизводстве мы встречаемся с приговорами, отправляющими настоящих мерзавцев в дома умалишенных, нас даже гложет чувство глубочайшей несправедливости: ведь его должны были казнить! Что это он говорит странное: не помнит, как убил одну, вторую, третью? Да он врет просто! Как врал серийный убийца Сын Сэма про какую-то собаку, которая приказывала ему убивать - и делал он это исключительно для того, чтобы его не посадили на электрический стул. На вопрос, как серийный убийца или просто убийца может не помнить, что он натворил, простого ответа, наверное, вообще нет. Но какие-то ответы можно получить от Бигаса Луны, автора «Магия Магия» и фильма «Бостонский душитель». И эти ответы, боюсь, мало кому понравятся. Потому что лучшие фильмы о безумии гораздо более страшны лучших фильмов о серийных убийцах - ведь с последними очень легко «разделаться», отодвинув их рукой в сторону со словами «ну, вот я уж точно не такой монстр». Я точно не безумная, могли сказать о себе героини «Магия магия» и «Мучительной боли». Я точно не убивал, честно говорил герой «Бостонского душителя». И вот Тони Кертиса вряд ли бы кто отправил на электрический стул. Просто потому, что он в действительности не был убийцей, им был кто-то или что-то еще (раньше бы это определили по разряду дьявольской одержимости), который и навел на него морок, свел с ума.
Крупный план лица Тони Кертиса. Белая-белая комната в клинике. И тяжелое всхлипывающее дыхание. Его страшные глаза, они страшны и потому, что в них бесконечное страдание маленького раздавленного и больного человека, и потому, что в них прочитываешь взгляд настоящего подонка, убийцы, маньяка. И еще потому, что это глаза человека, глубоко и навсегда погруженного в безбрежный океан безумия, из которого уже нет возврата. Магия, магия… Шоковый коридор….Мучительная боль…Истерические всхлипы раздирающего стены и собственную голову человечка, девочка-школьница эта или бостонский душегуб. Сворачивание клубком на белой-белой постели в белой-белой комнате с белыми-белыми стенами. Пустые глаза. Мир на куски медленно разваливается, расшивается, расширяется, все падает в какую-то муторную пустоту. Я хочу перестать смотреть это кино, кричит кто-то внутри тебя, я не могу больше наблюдать за собой как за персонажем на киноэкране, уведите меня отсюда! Камера как слепой щенок тыкается в угол, в стены, в потолок. Все заливается белым-белым светом или черным-черным как сажа цветом слева направо и сверху вниз. Крупный план лица Тони Кертиса. Его пустые-пустые глаза. Всё.