величайшее проявление человеческого духа из-за величайшего проявления человеческой дурости
«Полет Орла» (Ingenjör Andrées luftfärd, 1982) Яна Труэля
Летом 1897 года после относительно недолгой подготовки к такому авантюристическому предприятию, одной неудачи и длительных денежных сборов, в которых поучаствовали и Альфред Нобель со шведским королем, инженер-естествоиспытатель с двумя другими горе-путешественниками поднялся в бледное арктическое небо на «самом большом воздушном шаре в Европе» (построенном, впрочем, французами) и под гордые крики солдат «Да здравствует, Швеция! Долгой жизни Его Величеству» отправился на Северный полюс при попутном ветре. Полет продлился два дня, и завершился экстренным приземлением в арктических льдах в силу законов природы и логики, каковые высмеивал или опровергал первый шведский воздухоплаватель Саломон Андре на диспутах с учеными, крутившими в ответ пальцами у виска и предрекавшими ему катастрофу. Два месяца потом три несчастных недопокорителя полюса блуждали в потемках: неделями шли на Восток, в то время как льдина относила их к Западу, и наоборот - сюжет, как не крути, для комедии. Пока не устали. Шведская нация искала своих сынов 30 лет, а нашли их скелеты норвежцы, победить которых на исследовательском арктическом поле так мечтали подданные шведского короля, обиженные отсутствием собственных подвигов во имя нации и короны. Хоронила останки героев вся страна, на дворе были 1930-е, в моде по всей Европе была любовь к Отечеству, великим героям, нации, крови и свершениям во имя страны. Еще через 30 лет историю подвига новое поколение шведов, занятое больше сексуальным раскрепощением и хипповской свободой, нежели патриотическими авантюрными экспедициями во славу короны - пересмотрело, член либеральной партии (что весьма характерно) Пер Улоф Сундман выпустил скандальную книгу «Полёт инженера Андрэ», развенчавшую славу героического арктического воздухоплавательного путешествия, в которой по пунктам объяснялось, почему полет был обречен изначально. Старое поколение шведов, воспитанное на романтических книжках, чтило память участников экспедиции, считая их деяние высочайшим проявлением человеческого духа - младое племя шведов назвало его величайшим проявлением человеческой дурости. Гражданской войны, разумеется, не случилось. Труэль в 1980-х экранизировал книгу с самим Максом фон Сюдовым в роли инженера Андре, фильм немного прошумел на западных экранах и оказался на долгое время практически забыт. От всей трагедии и полемики патриотов с либералами осталась лишь горстка замечательных фотографий одного из членов экспедиции, Стриндберга, фактически задокументировавшего черно-белыми картинками гибельный поход, включая и удачную охоту на белых медведей, мясом которых он и его друзья питались, пока один белый медведь не оказался более удачливым, и не сожрал самого Стриндберга. Причина смерти двух остальных путешественников - до сих пор остается предметом споров и многочисленных исследований.
«Полет Орла» по понятным вышеперечисленным причинам не является исчерпывающим рассказом и описанием подготовки путешествия и закономерной трагедии, фильм по сути был в свое время аргументом в полемике, в которой Труэль занял сторону либералов. Историю арктической экспедиции Андре в героическом духе мог бы снять Вернер Херцог, хотел написать я, но вдруг подумал, что он ее фактически и снимал всю жизнь, «Фицкарральдо» и «Агирре» - ленты, вокруг которых можно долго и сегодня ломать копья, считая деяния здешних героев либо величайшими проявлениями человеческого духа, либо человеческой дурости, битвам романтиков со скептиками, патриотов с либералами, авантюристов с буржуа несть конца, и вряд ли они завершатся даже во времена смартфонного поколения зумеров, предпочитающих виртуальную удобную реальность неуютным похождениям во льдах. Визуально же картина - еще один шедевр Яна Труэля, автора великой дилогии о шведских иммигрантах в Америке (тоже, по сути, авантюристах, ницшеанских покорителях самих себя). И если в первой половине автор еще вяло полемичен, карикатурно рисует инженера, который, уже зная правду о том, что на воздушном шаре до полюса не добраться, был вынужден лгать, так как в него верила вся страна, и он стал символом патриотизма - то вторая половина картины, напоминающая первый сезон сериала «Террор», удивительным образом заставляет симпатизировать не только молодым персонажам, которых якобы обманом взял в экспедицию злонамеренный тщеславный Андре, но и самому инженеру. Парадокс, но именно человеческая дурость и фейл привели к тому, что из троих совершенно неопытных шведских интеллигентиков начали вырисовываться контуры настоящих мужей, которые проиграли в борьбе не столько даже природе и здравому смыслу, сколько Господу Богу, а это уже, согласитесь, совсем другой коленкор. Бессмысленное, нелогичное, дурное путешествие, о котором писали все европейские газеты, а потом перемалывали языки шведские либералы и патриоты - уходит на второй и третий план. На первом плане оказываются любимые Херцогом авантюристы, для которых нет разницы между дуростью и духом, и важнее не что, а как. Если бы невероятным образом воздушный шар достиг Северного полюса, и героев на руках носила бы вся Швеция - они бы не стали в настоящем смысле героями, скорее тщеславными персонажами газетных передовиц, со славой на 15 минут. И их экспедицию точно так же могли бы полвека спустя критиковать - ведь хотя подвиги и совершаются во имя кого-то или чего-то, героизмом и доблестью всегда считалось прежде всего преодоление себя, превращение из недо- в сверхчеловека на короткое время. И настоящий подвиг - почти всегда безымянный. И совершенно не имеет значение, и никогда не имело, оказался ли он осмысленным и удачным, или же бессмысленным и напрасным. Героическими сердца трех несчастных сделала неудача, трагедия, выживание и смерть. Не взлет воздушного шара, а его падение. Не патриотическая попытка сделать что-нибудь великое «как норвежец Амундсен» из понятного шведского ресентимента, свойственного многим странам и нациям с великим прошлом и мещанским настоящим. А слишком человеческая попытка просто выжить, и добраться до родины. Эти трое, которых потом будут поносить потомки («на хера было вообще лететь на воздушном шаре на полюс!? - дома, что ли, не сиделось, балбесы!?») два месяца смогли, нет, не так, СМОГЛИ, выжить там, где нет ничего, кроме Бога холода и голода, не будучи опытными арктическими путешественниками, совершенно не верно подготовившимися к походу (даже сани взяли не те), уже знавшие, что они проиграли и в Стокгольме им стыдно будет смотреть в глаза соотечественникам. Многие назовут, и за дело, их экспедицию величайшим проявлением человеческой дурости, но вы как хотите, а я не могу.
Арктическая экспедиция Андре поставила окончательную точку в романтическом столетии, воспитанном на операх Вагнера и романах Жюля Верна. В длинном ряду других раскритикованных впоследствии авантюрах XIX века она неслучайно оказалась именно неудачной, время романтиков уходило, наступал XX век, для которого и африканские экспедиции Генри Стэнли, отыскавшего в дебрях великого Ливингстона, уже не носили столь ослепительного героического ореола, ему припоминали расизм и многочисленные напрасные жертвы его команды, не говоря уже о создании бельгийского государства Конго, на концлагерных работах которого погибло до половины его чернокожих жителей. Но и Стэнли героем сделало вовсе не создание государства, отыскание Ливингстона или открытие Великих африканских озер - а его выживание вместе с несчастными африканцами в дебрях страны, где пигмеи атакуют их отравленными стрелами, а от голода члены экспедиции умирают почти ежедневно, и совместная бурная радость бледнолицых с чернокожими («они - братья все-таки наши!» - восклицает растроганный Стэнли со своим бременем белого человека), когда они все-таки доходят до озера. Тоже, конечно, можно задаться вопросом, на хера они вообще туда забрались?! Сидели бы дома! Господа, если бы на заре человечества люди сидели бы по домам, мы до сих пор грелись бы у костра в холодных пещерах.
Фильм про бессмысленную и обреченную экспедицию на воздушном шаре к Северному Полюсу мне напомнил еще биографию Кьеркегора, который нарочно отказался от своей любимой девушки Регины, в абсурдной вере, что Бог её ему вернёт, и они будут вместе счастливы (как Авраам, писал он, готов был убить своего сына, веруя, что Бог этого все равно не допустит, а если допустит, то вернет сына живым). Умер он без Регины. Регина прожила с другим человеком долгую счастливую жизнь, к ней многие годы спустя фанаты Кьеркегора совершали паломничество, к старушке, которая, чего уж там, искренне любила Серёна всю эту счастливую жизнь. Вот эта абсурдная вера в то, что логически невозможно, потрясла меня больше, чем все его или Ницше, тексты. И он прав, я считаю. На небесах, если они существуют, он встретился со своей Региной. А мы все, кто не отказался от любви, если и окажемся в раю, останемся без любимых. Ибо на Земле надо было от них отказаться, совершить подвиг. Вот и проживайте теперь бесконечную жизнь в одиночестве, неверующие, скажет нам Бог. Инженер Андре не был лжецом, он был верующим, проигравшим в борьбе с удушающей логикой мира. И все-таки оказался прав, по-моему. Это было пусть глупо, но красиво. А ведь со стороны, из нашего времени, решение Кьеркегора выглядит дикостью, дуростью, его бы к психоаналитику нынешние отправили бы. В лучшем случае. Но я его за такое решение люблю. А нынешних не очень.
Плюс запощу цитату из Генри Стэнли, из головы месяц уже не уходит. Про авантюризм и внезапное, обезоруживающее понимание человеческого. Если бы Достоевский или Христос такое написал, я бы не был так удивлён. Но написал уже пожилой циник, любитель приключений, для которого любая жизнь в его экспедициях недорого стоила, тем более, жизнь чернокожего. Когда я прочитал это, неделю не мог продолжать чтение его "В дебрях Африки" про, как выяснилось впоследствии, ненужный подвиг спасения Эмина-паши. Сотни людей погибло зря, как будто. Нет. Не зря. Этот золотой абзац тому пример.
"Придя в Аведжили, при впадении реки Непоко, жена барабанщика-маньема очень красивая женщина пошла в огороды нарвать зелени. Туземцы сидели в засаде и пустили в нее семь стрел. На крик прибежали люди и принесли ее в лагерь; но только что мы собрались спринцевать ее раны аммонием, как она упала, подняла руки, обвила ими шею своего молодого мужа, глубоко вздохнула и умерла. Все это было очень трогательно. Желал бы я знать, что бы на это сказали те путешественники, которые утверждают, что африканцы не ведают ни привязанности, ни любви, ни ревности. В отряде была другая женщина-маньемка, на которую нельзя было смотреть без отвращения: вся она была изуродована и покрыта оспенными язвами, издававшими невыносимое зловоние, однако ее муж все время ухаживал за ней и служил ей с безграничной преданностью и нежностью. Каждый день мы видели смерть во всех видах, но любовь - и любовь самая возвышенная - всякий раз сопутствовала ей, как настоящий ангел-хранитель, и украшала самую смерть. Бедные, невежественные, но кроткие создания, смирнейшие представители человечества, никто вас здесь не видит и не знает, никто не воспевает ваших благородных самопожертвований, вашей верности до гроба и нежнейших чувств. Но вы все-таки братья наши, потому что, так же как мы, умеете приголубить и успокоить в самые тяжкие минуты и при самых суровых условиях, умеете расточать перлы состраданий тем, кого вы любите."