"И когда проснулся, я увидел море, только море было кроваво-красным" [вулканы как протобоги]
«В самое пекло» (Into the Inferno, 2016) Вернера Херцога
Херцог, ницшеанец арийской наружности и романтический авантюрист, всю карьеру снимавший преимущественно о сверхчеловеческом, о человеке рискующем, о мирах, принципиально противоположных буржуазной городской цивилизации, нередко обвинялся (кем именно, сейчас и не вспомню) в определенной квази-фашистской эстетике. Между ним и поздней Лени Рифеншталь, в своем восхищении доходившей чуть ли до эротического экстаза, фотографируя мускулистые тела африканских дикарей, далеких от белой западной цивилизации, можно провести если не сплошную, то извилистую пунктирную линию. Сходен с радикальными традиционалистскими взглядами, в частности, приведшими к строительству Третьего Рейха (но только этим, разумеется, не исчерпывающимися) он и любовью к первобытному, языческому, дикарскому началу, и, как следствие, к магическому и апокалиптическому мышлению. Его, в целом, можно представить Воином Традиции, даже если он сам с этим не согласится. Именно поэтому его ленты, в особенности, документальные, уникальны: его оптика заставляет вас либо признать за ним правоту, либо напрочь отказаться от знакомства. Даже в своем документальном фильме про интернет он уделил немало времени разговорам о возможной катастрофе, который несет в себе прогресс (опять же, привет традиционалистам), а главный вопрос, который он задал смущенному Илону Маску, был «снятся ли ему сны и какие»: «Честно говоря, мне вообще не снятся сны. Хорошие, я имею в виду. Я запоминаю только кошмары», - ответил ему Маск и задумался.
Into the Inferno - кино не только и не столько про вулканы и их демоническую завораживающую красоту. Это удивительная лента по использованию как визуальных образов, так и музыки и моментальной - монтажной - смене декораций. Сопровождаемая преимущественно церковными православными песнопениями монашеского хора Киево-Печерской Лавры и великим «Всенощным бдением» Рахманинова, она под суровый, аскетический и магический голос Херцога, точно призывающего все вулканы мира уничтожить это ослабевшее, деградировавшее вследствие цивилизованности человечество, переносит зрителя от океанических племен, еще не давно бывших каннибалами, в Восточную Африку, на плато Эртале, где 100 тысяч лет назад зародилось человечество, и до сих пор на территории всего в несколько квадратных километров ученые-антропологи находят останки первых наших предков. Сколько их было тогда? Сотня, другая, тысяча? Привлек гоминидов сюда вулкан, грандиозное извержение которого подарило первому человеку (или сделало из проточеловека - человека прямоходящего) обсидиан, материал, идеально подходящий к наконечникам для стрел, возможно, первого в мире оружия. Человек начался с войны - этого прямо не говорит Херцог, но это очевидно само собой. И сегодня на этом плато лучше не появляться без сопровождающего: тут до сих пор воюют местные племена до последней капли крови.
Херцог с кембриджским профессором переносится в Исландию, сотворенную вулканами, показывает погребенный 40 лет назад под пеплом городок, рассказывает о свято чтимой исландцами реликвии, Кодексе, в котором описывается конец языческого мира в духе Старшей Эдды. И описывается он так, что мы с Херцогом почти одновременно понимаем: это описание вулканической катастрофы. «Я породил тебя, человек, я тебя и убью», - рокочет вулкан. Попутно вулканолог Оппенхаймер упоминает теорию об извержении одного грандиозного по своим размерам вулкана, его нынешние очертания можно увидеть только из космоса, где-то в Индонезии: сторонники теории считают, что этот вулкан 70 тысяч лет назад уничтожил большую часть видов животных и растений, и существовавших на тот момент людей. Число выживших человечков измерялось жалкими 600-700-ми, которые могли исчезнуть напрочь, и тогда человечество не появилось бы на свет. Из Исландии Херцог, презрительно не замечающий никаких границ и парий, переносится… в Северную Корею, куда по какой-то международной программе изучения вулканов ему дали разрешение приехать. Призывающий Бога хор из «Всенощного бдения» сопровождает бравых корейских студентов и паломничество простых корейцев к священной для них горе Пэктусан на границе с Китаем, давно остывшем вулкане, превратившемся в огромное озеро: вулкан породил корейцев, верят даже коммунисты-корейцы, у которых комок в горле встает, когда они видят «места, где стоял с партизанами у горы Ким Чен Ир». Оттуда под монашеский хор Херцог возвращается в Океанию, чтобы встретиться с реальным племенем, которое верит… в американского солдата, когда-то давно спустившегося с небес (еще до Второй мировой ), как в воплощение Иисуса, как в Бога: они веруют, что он вернется еще раз, и принесет новые дары. Они считают этого Джона Фрума вратами в Последнее Царствие (средневековое Третье Царствие Святого Духа в изложении Иоахима Флорского - немецкий перевод «Третий Рейх» и дал название и идею нацистской Германии, кстати), и его дух существует внутри местного - действующего - вулкана, где провести ночь необходимо, чтобы стать шаманом.
Into the Inferno - фильм не о вулканах и их воздействии на человеческую культуру и верования, а кино о живом и угрожающе дышащем Боге, всеми порами Земли, о божественном, нуминозном ужасе, который охватывает всех живущих при его извержении, и священном трепете, который пронизывает каждого, кто видел, как разламывается на куски земля, и все уничтожается, и поглощается лавой, вынесенной из самых-самых недр планеты. Текущая лава подобно чешуе дракона, легендарного Змия, известного по сказаниям и верованиям многим народам. «Как-то я провел ночь внутри вулкана, - вспоминает один темнокожий старик на камеру, - И когда проснулся, не сразу понял, где я нахожусь. Я увидел перед собой море, только море было кроваво-красным, и жарким. Я верую, что все вулканы мира связаны между собой. И когда-нибудь, когда-нибудь обязательно они проснутся все вместе. И лава, это багровое море, погребет нас и все живущее под собой. Так наступит конец света». И когда слушаешь его, вспоминаешь и исландскую реликвию, и знаменитую цитату из Откровения Иоанна Богослова, называемого обычно Апокалипсисом: «Третий Ангел вылил чашу свою в реки и источники вод: и сделалась кровь». И еще: «И пустил змий из пасти своей вслед жены воду как реку, дабы увлечь ее рекою. Но земля помогла жене, и разверзла земля уста свои, и поглотила реку, которую пустил дракон из пасти своей».
Херцог единственный в мире режиссер, способный самыми современными средствами, не ударяясь в кликушество, вызвать у тебя какую-то древнюю, полузабытую дрожь, показав мир как священное таинство, и природу как тайну, которую она не собирается выдавать. И как псы Артемиды разорвали когда-то того, кто увидел ее обнаженной, этот спящий Цербер где-то в страшных глубинах Земли может, в ответ на наши попытки проникнуть в тайну, проснувшись одним своим рыком испепелить, пока нас не останется жалкие 600 или 700 человечков, какая-то горстка. А может, и вообще ничего и никого не останется.