Только номера и стихи. Не пугайтесь, не мои :)
Просто текстом, без имен и комментариев.
Полный список был мной скопирован до, потому здесь можно увидеть также и то, что было снято с конкурса после.
Но поезд уходит, исправлять некогда. Да и зачем?! :)
http://stihi.lv/firsttour-2016/33579-polnyj-spisok-proizvedenij-kubka-mira-2016.html* * * * *
301
ГОРОД-СПУТНИК
Местность, в которой не за что зацепиться
сентиментальным взором, чуткой душой.
К площади - свежевыпеченной, как пицца,
липнут тропинки каменною лапшой.
Пыльные пустыри поросли люпином,
блочные зданья - клетчаты, как тетрадь.
Город-бастард, мечтающий быть любимым,
императрице-столице спутником стать.
Микрорайон народом нафарширован,
лишь вдалеке - пуста и едва жива,
стонет избушка, страдая артритом брёвен,
кутаясь в деревянные кружева.
Здесь пожилым не место, здесь невозможен
скрежет тележки рядом со стариком.
Новый бульвар расчищен для молодёжи, -
с плейером мальчик мчит, скейтбордом влеком.
Сколь от него далёк неизбежный финиш!
Сколь широка перспектива - поди, ушей!
Кажется он бессмертным, пока не вынешь
щупальца электронные из ушей.
Сдуется отрок и упадёт, скукожен,
жалок, безбожен, выдернут из сети,
в городе-эмбрионе с прозрачной кожей,
где изначально был обречён цвести.
* * * * *
302
ГРОЗА
Нас гроза застала на диком пляже.
Потемнело небо, с водой смешалось.
Пригорел костёр, не оставив даже
шанса на пирушку, на флирт, на шалость.
От стихии в молниях и раскатах
убежали, спрятались под обрывом,
чтоб следить поверх берегов распятых
за перемещением хлопотливым
ошалелых волн, что подобно рыбам
на погибель мчатся, спешат на нерест,
прогибаясь, рушась, вставая дыбом,
словно бы стремясь перепрыгнуть через
травы и ракушки до той поляны,
где следов от нашего пикника нет...
Между нами стены дождя стеклянны.
Скоро разобьётся картина, канет.
Отразится небо в цветных осколках,
разлетимся мы за листвою следом,
о друзьях сезонных забыв - о скольких?
Не припомнить даже... Вот так же с летом
не успев в союзе пожить законном,
примеряет Флора хламиду вдовью.
Распластался лес сражённым драконом,
истекая сизой черничной кровью.
С подгоревших туч облетает копоть,
облетают следом иголки с сосен
на песок, пытаясь его заштопать...
Високосен год, и прогноз несносен.
* * * * *
303
НА ЭТОТ МИГ
так экономно пить с устатку!
душа болит - а ты ей ватку
намочишь - и она твоя
не будет взятого с наскока
ни изгнанного всуе бога
ни минимально алтаря
так... в полутрезвом полусне
в полуоткрыты глянешь вежды
а там вчера -
воззренья улицы, и в звёздах кивера
парад планид... и мы с тобой одне
всех этих между
как бабы, право) яблок на двоих
и облак без подрясника не в руку
зато реально каплет змеевик
для нас твоих...
ну, в общем за подругу!
на этот миг
* * * * *
304
ДОМ ТВОРЧЕСТВА
Что там за пир в ампирном жёлтом дому?
Кто эти люди - нетрезвы, полураздеты?
Здесь собрались поэты лишь потому,
что в старину здесь тоже жили поэты.
Тучи раздвинув, под солнцем место найдут, -
тотчас заселят, засалят, намолят, намылят
и по периметру вмиг возведут редут.
Всякий чужак для них - кандидат на вылет.
Местный фольклор - неведом, необъясним, -
кличут раденьем то, что зовётся пьянкой.
Ловят седого мэтра, и селфи с ним
делают дружно, как с ручной обезьянкой.
Дама в панаме липнет, как пастила,
всматриваясь в кумира проникновенней.
Приобняла его, на плечо стекла,
что-то лопочет, хочет благословений.
Поздно! В глазах собеседника скорлупа
треснула, и зрачки в паутине жилок
бьются, как мухи... Поэта любовь слепа.
Сам он - былого осколок, верней, обмылок.
Весь запелёнатый, как фараон, в стихах,
читанных то задорно, то похоронно.
Редкий случайно застрянет в памяти, как
клавиша допотопного <Роботрона>.
Классику снится - он ото всех ушёл,
как колобок свернулся, и оттого-то
смуглые сосны им играют в футбол,
мчит на простор душа, пропоров ворота.
* * * * *
305
ПОСЛЕДНИЙ БОЙ ИОГАННЕСА БРАМСА*
Был ранний, лучший для победы час.
Застыла кавалерия на флангах,
Артиллерийская томилась часть
В тылах по центру, под раскрытым флагом.
<Вас, адьютант, я передать прошу:
Гвардейцы начинают из-за такта -
На тему Шумана возникнет шум
В пехоте, перейдя в мажор атаки,
Пойдут полки экспромтом ми-бемоль,
Подняв штандарты, со словами гимна...>
<Мой генерал, прошу вас, боже мой:
Страшны не столько в этот час враги нам,
Сколько боязнь в бою вас потерять.
От имени всех старших офицеров,
Я умоляю: не бросайте рать,
Останьтесь в штабе, чтоб остаться целым!>
Главнокомандующий резко встал:
<Пустое, адьютант! Цена удачи -
Вся жизнь, обычно; и на пьедестал
Тому взойти, кого судьба не прячет.>
Ему подали чёрного коня,
Он прочитал глазами партитуру
В последний раз, и дрожь в руках уняв,
<Трагическую> начал увертюру.
Сорвались тут же конники в галоп,
Сняряды разрывались где попало:
Из тех солдат, кому не повезло,
Кровь с оловом на землю вытекала.
И пуля-нота, попадая в такт,
Навылет через грудь прошла - мгновенно
Расплавились редуты, адьютант,
Апрельский вид на утреннюю Вену.
Вплывали кучевые из окна
Рапсодиями внутрь фортепиано.
<Мой генерал! Я вас просил....> - и на
Глазах исчез солдатик оловянный.
____________________
* Композитор Брамс с детства играл с оловянными солдатиками.
- Вы не жалеете свое время! - удивлялись друзья.
- Господа, вы не понимаете ни в творчестве, ни в оловянных солдатиках, - отвечал маэстро. - Стоит мне выстроить мою верную армию и скомандовать ей: "Вперед!" - ко мне немедленно приходит вдохновение, и в то время, как мои солдаты бегут на штурм, я бегу к роялю...
* * * * *
306
* * * * *
307
СТАЛКЕР
Опустел внезапно бензобак,
и колеса вмиг окоченели.
Посреди пустыни два столба,
а на поперечине - качели.
Под ногами сахарный песок,
саксофон лежит, в пустыню вмятый
под передним правым колесом,
и дрожат пеньковые канаты.
Покатал во рту воды глоток,
вышел из машины, хлопнув дверцей.
Загорелся веером восток,
но в пустыне никуда не деться.
Ветер отдувает тишину,
глянец неба скрыт листами кальки.
Бог к себе качели притянул,
отпустил... Ушел в барханы сталкер.
* * * * *
308
Я ЗНАЮ
Я знаю, ты не вернешься.
Ты снова будешь сильным,
Выберешь правильную дорогу
И забудешь, сколько ключей в кармане.
Ты решишь все задачи,
Придумаешь новые правила,
Вспомнишь старые адреса,
И не повторишь глупых ошибок.
Ты снова станешь собой.
Я знаю, ты справишься.
Потому, что меня не будет рядом,
И я не смогу тебе помешать.
* * * * *
309
АНЕЧКА ГОРЕНКО
<Только не надо в меня влюбляться!
Мне это уже не нужно!>
Анна Андреевна Ахматова
Еще не слава - сладкая известность
в богемных и разымчивых кругах,
и эта магнетическая внешность,
уже запечатлённая в веках
в Париже вечно нищим Модильяни,
которого, как кокаин, дурманит
твой нос с горбинкой (вот она - античность!)
Тоща?
Стройна!
Кто ляпнет - неприлична
твоя эпоха женского триумфа,
была б дурнушкой - слушали в пол-уха
твои стихи сердечного помола...
Так все расставит время.
А пока
вытягиваешь на спор спички с пола
зубами ровными из чрева коробка,
скрутившись, как веревка бельевая.
Но первая нагрянет мировая,
и окаянные придавят времена.
А кто останется - ну разве их вина,
что недозгинули.
Так всем, поди, непросто...
Ты ж вырабатываешь царственную поступь
не между будуаром и молельной -
в галактике какой-то параллельной,
где правишь навсегда и безраздельно.
* * * * *
310
НЕ ПРИДУ
Я тебя не приду проводить -
Мы с тобою уже не знакомы.
Нашей связи разорвана нить.
Сбиты наших сердец метрономы.
Наших судеб размыты пути.
Наших писем разорваны строки.
Для того, кто решает уйти,
Не имеет предательство срока.
Мы друг другу не верим теперь.
Ничего не осталось нам больше,
Как внести в список вечных потерь
Имена, и не думать о прошлом.
Да, наверное, проще забыть.
А искать виноватых, что толку?
Я тебя не приду хоронить.
Только ты проживи долго-долго.
* * * * *
311
НЕБО
Где-то, в невесомых облаках,
Солнце утонуло в тишине.
Небо - это древняя река,
Россыпь звёзд хранящая на дне.
Укрывая призрачный чертог,
Словно Лета вечная, течёт.
И едва ты сделал первый вдох,
Время начинает свой отсчёт
Дней твоих счастливых и других...
А когда растают голоса
Любящих, единственных, живых,
Ты уйдешь обратно - в небеса.
И поймёшь, как мир огромный мал -
Все к одной реке ведут пути,
Сколько бы дорог не выбирал.
Дважды в это небо не войти.
* * * * *
312
ДВОЕ
напрощались они до беспамятства
расходились кривыми дорогами
раздвигались холодными сроками
на далёкие обстоятельства
не справляясь поодиночеству
опускались руками до омутов
тяжелей молчаливого золота
в невесомости тающей ночи звук
отстояв автоматную очередь
в разных точках, остались отпетыми
но живыми, подросшие дочери
оттеняли песочное здание
монолитной любви, в воскресение
как обычно случайно осеннее
навстречались до воспоминания
* * * * *
313
ГОРОДА
город Я встречает тебя собой
и ведёт по каменным узким тропам,
говорит - торопится, вразнобой,
как смешной торговец из конотопа.
чердаки, подвалы, разломы плит -
улыбаться пробует, улыбаться.
а внутри-то теплится? - говорит.
сколько лет? - наверное, всё же двадцать.
ещё полон хрупких ретортных дум,
разгоняет ветер до самой сути,
надевает свой выходной костюм
и выходит вечером - "выйти в люди".
город ТЫ встречает меня тобой,
и ведёт тайком к вернисажам, книгам,
говорит с припухлостью над губой,
вспоминая детство, фонтаны, ригу.
заслоняя вывески, тень для глаз,
улыбаться пробует, улыбаться.
что снаружи? - тёплое напоказ.
сколько лет? - наверное, девятнадцать.
ещё "эр" грассирует в слове двор,
и причёска сбита навстречу ветру,
что ломает замки и сущий вздор
и уносит шляпки и сны из фетра.
город МЫ встречает ревниво нас
и идёт за нами, виляя следом,
и молчит старательно битый час,
словно наш язык для него неведом.
обнесён стеною. там - ров. там - вал.
а внутри-снаружи - толпа народа.
узелок на память бы завязал.
сколько лет? - наверное, нет и года.
ещё редок утренний холодок
за мембранной гранью дверного скрипа,
и пытает золото оселок,
чтобы нас по мелочи не рассыпать.
* * * * *
314
КОТЯ
Приходит тварь - и больше ничего.
Мурчит-урчит ... от счастья или злобы?
На точках болевых живёт тепло.
Давай, подвинься влево, чтобы... чтобы...
Не хрустнуло от нервности толчка,
Не сбилось от неясности подвоха.
Урчащий зверь - мошенник и ловкач,
Ведь вроде спит, а вроде щурит око.
Но точно лег.
Теперь и не привстать,
Вечерний свет не притушить на лампе...
А где-то рядом ручка и тетрадь.
Да дела нет мохнатой рыжей лапе,
Что тянется под сладкое <мур-мяв>
К артерии - той самой, вроде - сонной...
И безмятежно-мирный вид приняв,
Пронзает когтем кожу, вену, стон мой.
Так ревности больное существо
С противным хлюпом рвется вон - наружу,
Но спотыкается о стул и стол,
О пару стирок, несколько утюжек.
И понимаешь - есть порог и быт,
И тот, кто был, тот носит имя - <небыль>.
Возможно здесь - твой мир еще бескрыл,
Возможно, завтра бросит в новый ребус...
А тварь шипит. Потеряно родство.
И безмятежность стала многозначной.
Что капли крови? - Просто озорство.
И что там когтя? - Сантиметр невзрачный.
Ему простишь. Ведь что там с твари взять...
Ну - кот, котище, киса, котик, котя...
И вслух еще раз несколько про мать,
Которая погибла на охоте...
Он сдуру мышь притянет - хозрасчёт!
Погладишь мех - на ощупь - горностаев!
Царапинка на шее - зарастет...
На сердце, мать ити... - не зарастает.
* * * * *
315
ЛИСТ КЛЕНОВЫЙ МОЕЙ КОРОЛЕВЫ
Лист кленовый моей королевы лёг закладкой в осеннем псалме.
Все дорожки больничного сада вновь и вновь нас уводят к зиме.
Всё болеет, болит, увядает. Чьи-то души уносятся ввысь,
Где земная с небесною чашей вдруг сошлись, и опять разошлись.
Там, где небо последней надежды, там, где рыбка златая плыла,
Я забрасывал невод и плакал, и мечтал, и кружил без весла.
Я ведь мог останавливать солнце! Сколько силы растратил я встарь,
А теперь с каждым днём убываю, как листвы отрывной календарь.
Королева, за нами погоня! Мы наследники гибнущих царств.
Запах осени в наших ладонях превращается в запах лекарств.
Как хотел принести я улыбку! Но тобою я сам отогрет.
Так - трава, пробиваясь весною, ловит ласковый солнечный свет.
По весенней воде, королева, ты пойдёшь и меня позовёшь.
Будем жить, проповедовать птицам, будем слушать их бодрый галдёж.
Нет, не в капельницах, а в капели исцеленья живая вода.
Всё болеет, и ты заболела, всё исчезнет, а ты никогда..
* * * * *
316
МУЗЫКА
Моцарт листвы и Бетховен норд-оста,
Бах среднерусских равнин,
не закрывайте свои партитуры,
чтобы читать их с листа,
чтобы прожить их прекрасно и остро
(мелос их неповторим),
гоголем, соколом - вслед за Овлуром -
в отчие сердцу места.
Странноприимные ваши пространства -
там, что ни нота, то дом,
там никогда не бывает исхода
и прекращенья пути.
Музыка, верное непостоянство,
море с текучим огнём,
только в твою всеобъятную воду
можно повторно войти.
Так сочетается с сердцем природа,
стоя под божьим венцом,
в кроне осенней, что неопалима
давний расслышится глас,
так улыбается Дева Свобода,
так перед смерти лицом
вечная родина неотдалима,
неотделима от нас.
* * * * *
317
КОЕ-ЧТО О ПРИОРИТЕТАХ
Он говорит, что рифма тут вторична
и надо бы её пересмотреть.
А у неё стакан наполнен "Ричем"
густым, оранжевым, и полон он на треть.
Он говорит, что тут беда с героем:
бесцветный, равнодушный - никакой,
А у неё коты и пчёлы роем,
и шея пахнет мёдом с молоком.
Он курит и не тушит. Вниз кометой
летит бычок и падает на лёд.
Ей критика пуста и беспредметна,
когда младенец пальцы тянет в рот.
* * * * *
318
* * * * *
319
СВЕТ
Память старой беды сотворима из сна,
В вязком омуте всё перемелется
И докрутит-довертит до самого дна,
A всплывёшь, как и прежде, безделицей
Горизонт, точно шрам, залатает рассвет,
Что скользит из Пандорина ящика...
И поймёшь: у беды даже прошлого нет,
У беды и вчера - настоящее...
* * * * *
320
СЕЛФИ
В саду воскресном праздник и веселье -
под яркой круглой крышей из нейлона
бегут олени, лани, кони, пони,
и музыка кружит над каруселью;
вокруг веранд кафе в тени деревьев
витает запах кофе и ванили,
на заднем плане пара мельниц древних
ворочает свои косые крылья,
а дальше лес истоптанный, в котором
и зелени-то мало чахлой жалкой -
там луна-парк кончается забором,
за ним укрылась мусорная свалка;
и там наверно, лет через десяток -
дожить бы мне - и, может быть, увижу -
средь куч песка, камней и дряни всякой
найдут приют обломки круглой крыши,
обрывки ткани в пёструю полоску,
фрагменты металлических конструкций,
заросшие побегами настурций,
и нижний круг из полусгнивших досок -
по кругу пони некогда бежали,
и музыка играла, и блестели
начищенные медные детали
живой ещё сегодня карусели...
Ну а пока она вовсю в движенье,
пока огни скользят по позолоте
украсивших карниз изображений
звёзд, птиц, лисиц, цветов и оцелотов
среди гирлянд, флажков и лент кисейных,
пока ещё звучат канкан и буги -
давай с тобой на память щёлкнем селфи,
любовь моя - и выложим в фейсбуке -
когда всё кончится, и хлам ненужный
укроют мхи и заросли калужниц,
настурции и кустики бархоток,
останется от нас хотя бы фото...
* * * * *
321
ПЛЮС-МИНУС
ходил намедни к богу
календарно - в двадцать пять
(плюс-минус)
относительно недавно
эм цэ квадрат?.. - да побоку
чай, на себя пенять
привычно было
но осталось там оно...
то чувство соглашения
с нехваткой на полях
их нотабены в рецептуре мира -
не галочки, с крылами на кровях
воздвиженки над запахами миро..
досками памятными выложен окрест
вознёсся крест честной и обнял небо
банкиры в доску, как клинок в эфес
вонзались жить от нэпа и до нэпа
и не хватило места в тех досках
сожителям от димы рогачёва
христа невестам...
как-то ильичёво
нам светит яблочкова солнце на мысках
нас вопрошающих: ну чё... ну чё ещё вам?
* * * * *
322
ЗАБЛУДИВШИЙСЯ
Как лаковы сидения в трамваe!
Как ласково окошки дребезжат!
Кондуктор видит всех, и не вставая,
Суров, плечист и вагоновожат.
Он каждого измерит трафаретом,
На рифму, стиль, банальность и сюжет,
И всех, кто просочился без билета,
Заставит выканючивать билет...
Вот женщина, с любовью не до гроба,
А вон мужчина, он - наоборот,
Вот бабушка толкает парня, чтобы
Ответил ей, сойдёт, иль не сойдёт,
У кассы, справа, тётя пилит дядю
Верлибром, за утраченную страсть,
А слева, в кассу смерть суют, не глядя,
Пытаясь ею в щёлочку попасть
У поручня - немного философской,
И чуточку военной - у дверей,
Здесь лирикой играют, как насосом,
Выкачивая дым из пузырей
Кондуктор хмур, придирчив, полон пыла,
Всем правдой-маткой шваркает в глаза:
<Всё это сотни раз уж было! Было!
Брось рифмовать! На следующей слезай!
Всё было про любовь и апельсины,
Про море, про собаку, про "умру",
Про бабочек, про Deus из машины,
Про снег, про хлеб, про мир, про кенгуру...
Слезайте все! Вы рельсы мне прогнёте! >
Вскряк тормозов, унылый поворот...
И в мрачной тишине, на повороте,
В трамвай заходит
Толстый
Серый
Кот...
Да. В той ночи раздался крик поэтов...
Мораль сей басни сказочно проста :
В искусстве было всё - про то и это,
Пусть будет, чтобы не было кота!..
* * * * *
323
ПО ОДНОМУ
С тех пор, как стало модным
Ходить по одному,
Добавилось забот нам.
За что вот, не пойму.
Смотрю я ролик. Диво!
Беспечный господин
Вдали от коллектива
Шагает сам, один.
И холодею ажнак,
Когда вдруг вижу, как
Над ним гигантский бражник
Разматывает шланг.
Никто ему не крикнет,
Мол, <воздух! берегись!>
Людей-то с ним других нет,
А сам не глянет ввысь.
А тот бесшумно, вон как,
Притямился всерьёз
И хоботом тихонько
Высасывает мозг.
Товарищ, в этой сказке
Не правда, а намёк:
Живи один, но в каске,
Коль в обществе не смог.
* * * * *
324
НАРЦИССИЧЕСКОЕ
- Какой прелестный цветок! - сказала женщина
и поцеловала красивые пестрые лепестки.
Г.Х. Андерсен
Было их невеликое множество,
лепестков на расцветшем тацете.
Одного я терпела по-божески,
удивляясь, откуда в нём эти
злые комплексы, неподходящие
к нашей жизни, простой и пригожей.
И растила нарциссы не в ящике,
а под собственной ласковой кожей.
Одного я любила отчаянно,
всё готова была, до кровинки...
Одного я убила нечаянно:
он порвался на две половинки
между той, что была, и что - выбыла
в направлении праздного рая.
Вот нарциссы не гибнут от выбора,
а мужчины легко умирают.
Одного я поила отварами
тайных трав придорожного лета.
Одного я стишатами старыми
приручала. А после, раздета,
переломана и обокрадена,
примеряла не платья - верёвку,
изумляясь, что ловкая гадина
из меня же и лепит воровку.
Но тацеты цвели жёлтым пламенем
и звенели, подобно червонцам,
строя глазки моим моногамиям,
столь недолгим под солнцем. Под солнцем,
что рождается безостановочно,
просто так, ради красок восхода.
Мне не жаль. У меня есть Дюймовочка.
И в июле ей было три года.
* * * * *
325
ШТАМП
Скрипка сломалась. Бьётся в висках оргАн
И заунывную тянет, стараясь - громче.
В корни твои когда-то вплёлся цыган,
Вот и бредёшь из дома выгуливать ночи.
Я отнимаю себя у тебя по частям:
Сердце и разум, тело и полквартиры.
И без отцов-привидений детей растят,
Не пропадая в душевных озоновых дырах.
Стены разделят мою и твою кровать
И жизни
в прямом и переносном смысле.
Я одиночка-жена и нормальная мать.
Если понадобится, и медведица гризли.
В свете уставших от крайностей загсовых ламп
Определят нас друг другу, как лишнее в почках.
Шлёпнут, как жирную точку, конвеерно штамп
Официальной матери-одиночке.
* * * * *
326
ОБЕЩАВШИЙ СЧАСТЬЕ
Ангельские руки в солнечной долине бабочку ловили,
Бабочку ловили, а поймали душу, душу отпустили.
Добываю радость в ясных недрах неба, нахожу - печали.
Перебои сердца, ставшие прибоем, лодку раскачали.
Как тебя забуду на ином причале, у иного брега?
Трудно мне даётся альфа и омега вечного ночлега.
Рассказать кому бы о волне поющей, о мечте пьянящей?
<Слушайте!..> - не слышат... Где же ты мой голос, голос настоящий?
Устаю быть ветром, устаю быть снегом, устаю быть глиной.
Если заскучала, скуку прогоняю клином журавлиным.
Если одиноко, и душа озябла, как тебя согрею?
Тот, кто любит больше, вспоминает чаще, и простит скорее...
Ты стоишь на пирсе, ждёшь меня и смотришь, смотришь, как слепая,
Осязая звёзды, осязая вечность, волны осязая.
Уплывает лодка, ёлка машет лапой, ветер гладит кожу.
Обещавший счастье, если снюсь тебе я, ты мне снишься тоже.
Загляни в глаза мне! Ласковые руки положи на плечи.
Время - старый доктор, неумелый доктор, нас напрасно лечит.
* * * * *
327
НЛО
Приветствую тебя, Гондвана!
Пишу тебе панигирИк.
Тебе, богатая поляна,
Тебе, великий материк!
Предметы внеземной природы,
Ещё невиданный народ...
Ты забрала с собой под воды,
Увы, погибший звездолёт.
Хранится диск во тьме глубокой,
Граниты - в качестве улик
До связи со звездой далёкой
Во избежание интриг.
И ныне люди - исполины -
Зажаты в редкостный металл:
Его не видят субмарины,
Не потревожит мощный трал.
* * * * *
328
* * * * *
329
ЧЕЛОВЕК
Ты помнишь: скалы, облака
На нас смотрели свысока,
Они сочувствовали нам,
Ногам, рукам и головам -
Ногам, рукам - лишь человек.
А сердце ускоряет бег,
И время ускоряет ход.
Вся наша жизнь - лишь эпизод.
Я первым снегом обернусь
Растаю - пусть, исчезну - грусть.
Ведь я всего лишь человек.
Что остается? Только ждать,
Любить, грустить, ходить, искать
В пыли чужих библиотек.
* * * * *
330
ИСХОД ОСЕНИ
Уходила прямо по поверью
За моря без тени хвастовства
Осень, ночью хлопнувшая дверью
Так, что в полдень сыпалась листва
С крыш домов. И дворничиха Вера
Расчищала улицы вдоль сквера.
По-бульдожьи лаяли собаки,
По фен-шую прятались коты,
И по-бабьи мусорные баки
Открывали скривленные рты.
А фрагмент прокуренного года
Караулил сумерки у входа
В шалый сквер густых воспоминаний
Под навесом поредевших крон.
Копошилась в порванном тумане
Стая непричёсанных ворон.
Воробьи в сомнительных наколках
Собирали дань на остановках.
Птичий гай, помеченный на карте
Города обломанным пером,
Холодов нордический характер
Чувствовал дубеющим нутром.
И до пят от самого порога
Покрывалась панцирем дорога.
* * * * *