Страна 404. 08
Только номера и стихи. Не пугайтесь, не мои :)
Просто текстом, без имен и комментариев.
Полный список был мной скопирован до, потому здесь можно увидеть также и то, что было снято с конкурса после.
Но поезд уходит, исправлять некогда. Да и зачем?! :)
http://stihi.lv/firsttour-2016/33579-polnyj-spisok-proizvedenij-kubka-mira-2016.html
* * * * *
191
СОЧЕЛЬНИК
Всю ночь шёл дождь. Туманилась тоска
Над слякотным уныньем серых улиц.
Грачей неутомимые войска
Кружили в небе, хоть едва проснулись.
Мой пёс, узрев грачиный променад,
Взрывался нервной бранью спозаранку.
Разбужен лаем, сам себе не рад,
Надев спросонок свитер наизнанку,
Я вышел в сад и крикнул псу: "Молчи!"
Печально осознал, что сна не будет,
Ругнулся в небо: "Чёртовы грачи..."
С ночной работы возвращались люди.
И я, лишённый всяческих работ,
Вздохнул: " А мог бы спать, хоть понедельник..."
Но мыслей неотвязный хоровод
Напомнил мне: венки, кутья, веселье...
И сразу всё вдруг стало по местам,
Лилась над садом не вода, а миро,
Мой дом, собачий лай, грачиный гам,
Слились в одной родной картине мира.
Я сделался частицей божества,
Январь-бунтарь стал друг мне и подельник,
И дивный свет святого Рождества
Забрезжил сквозь клубящийся Сочельник.
* * * * *
192
В КАФЕ БЕЗАЛАБЕРНЫХ НА УЛИЦЕ ФОНТЕН, 16-БИС
<Я могу пить, не опасаясь, ведь мне, увы, не высоко падать!>
Граф Анри Мари Раймон де Тулуз-Лотрек-Монфа
Рельефны ноги у Лулу.
А ночь спела и безразмерна.
Да что Лулу, здесь на углу
полк шлюшек вышел на маневры.
В кафе за столиком Анри
углём рисует на салфетках
ребенка в парке Тюильри,
охоту, лошадей, левретку,
бега, где так невмоготу
от злых смешков аристократов,
портрет Жюстины Дье в саду,
бордель, бродячих акробатов,
как на Монмартре фонари
в каштановой двоятся гамме,
себя - усатого Анри,
но с полноценными ногами.
(Лулу полюбит и таким
всего за пару жалких франков).
Натурщиц юных и нагих,
Ван Гога и друзей-подранков,
девиц, танцующих канкан,
Мадам Пупуль за туалетом,
и постаревшую маман.
Прогулку позапрошлым летом
на яхте масти пьяной сливы,
что в такт со временем плывет
по Аркашонскому заливу,
увы, не задом-наперёд.
* * * * *
193
ПЕРЕИГРАЕМ
Переиграем, сбросим,
Перевернем назад.
Пусть будет снова осень,
Старый забытый сад,
Яблочных нот стакатто -
Вызревших, золотых.
От января девятый -
Лучший для нас двоих.
Что завязалось в мае -
Падает в листобой.
Вот уж и день растаял.
Где же ты ходишь, мой?
Жимолость шепчет тихо,
С ветром качаясь в такт:
<Ох, уже лихо, лихо,
Что разминулись так>.
Ахнет далекий филин
Где-то на рубеже:
<Глупые... разрубили...
Не завязать уже...>
Липа дрожит чуть слышно
Худшею из примет.
Как же такое вышло,
Что до тебя сто лет?...
* * * * *
194
АСПИРАНТ
Он, куря на лестнице, снова прожёг пиджак. <Ты женись!>, - говорит соседка, - <Чудишь от скуки!>. И не спит аспирант с четвёртого этажа, запивая чаем холодный гранит науки. На граните этом выбиты имена - не хватает места, впритирку, зато - <навечно>. Аспирант на них таращится: <Ни хрена ж!..>, простодушно срываясь с места, хоть ветер - встречный. В гараже у него - <старый друг> ветеран-мопед. И свободна дорога, гони себе - нет предела. Всё равно куда, лишь бы только оставить след. (Уходить бесследно - прерогатива зрелых). Оперились снегом мокрые небеса. Запорошенный город пуст и смертельно бледен... Как бела дороги чёрная полоса! По-эйнштейновски - есть равновесие, значит, едешь! И неважно, когда вернётся он, заскучав...
...как глухой Бетховен, расслышавший утро кожей, он рассветом дышит, макая баранку в чай, ко всему безучастный, как будто он здесь - прохожий. Как устал доцент с четвёртого этажа, ободравший душу о мёрзлый гранит науки... За окном снежинки падают, чуть кружа. Прихватило сердце. За стенкой - чужие внуки. Детский смех похож на тающий леденец... Заметелило начисто слякотный день вчерашний. - Никаких следов. Он подумать успел: <Конец?>... И страшнее всего, что было не очень страшно.
* * * * *
195
ВСЯ ЖИЗНЬ ВПЕРЕДИ
старик-бродяга
толкает воздух перед собой,
как жук-навозник - грязный хрустальный шар.
взгляд мутный и злой:
черные маслины вымочены в керосине.
вот он, негерой своего времени,
плетется с дребезжащей тележкой по набережной
поперек заасфальтированного моря.
пневмония, как барракуда, зевает в груди...
интересно, а внутри
старика все еще прячется маленький мальчик
под обломками безобразного бытия?
жив ли он? да и был ли он?
на кухне обнимал маму за колени,
ждал мультфильмы по воскресениям,
мечтал, играл, хмурился.
утомившись, сладко засыпал,
летал на розовой кобыле сновидений
в ореоле тьмы и звезд,
звезд и тьмы...
так сколько же тупиков у эпохи?
иные судьбы - слепые рыбины в пещерных озерах:
их глаза белы, будто мячики для пинг-понга,
а холодные тела прозрачны:
стеклянные скрипки, и внутрь завернули кишки.
мне не жаль падших людей, но угли
еще обдают призрачным жаром
несуществующего:
когда-то здесь была настоящая жизнь.
пылал костер из тысячи восковых сердец, жестов, лиц -
огненный, опрокинутый водопад
ниспадал в холодные, черные небеса...
теперь же сей мир разрушен,
высушен, как мумия, похож на застывший
оранжевый жир...
серое утро. джин в бутылке
протирает рукавом зеленое стекло изнутри.
в вазе сознания
раньше стояли ромашки, а теперь - старая моча.
он хочет выйти из себя,
стать кем-то другим, как в детстве.
но это невозможно.
Бог совсем не похож на Чебурашку:
он не ищет новых друзей, но уничтожает старых.
благоразумный Сталин
прячется в природе,
будто зародыш упыря в трехлитровой банке
с желтой жидкостью.
Господи, сколько же еще уродцев невыразимых
ты сметешь со стола, как ребенок,
наигравшись <в людей>?
* * * * *
196
МЕЖДУ ВОЙНОЙ И МИРОМ
Между войной и миром
Не выровняв балласт,
Он вздорным конвоирам
Полцарства не отдаст.
Жесток, немногословен,
Бесстрашен, как бандит,
Нуждой взращённый воин
Весь мир поработит.
Вгрызаясь дерзко, слепо
В кремлёвский перепляс -
Громил врагов в Алеппо,
С землёй сровнял Кавказ.
Он врос в легенды... Даже -
Был свят, как божество...
Но - жизнь без камуфляжа
Промчалась сквозь него.
* * * * *
197
БЫЛИ НОЧИ ПЛОТНЫЕ И КРУЧИНИСТЫЕ...
Были ночи плотные и кручинистые,
домочадцы меркли во сне непрочном,
на задворках вымазали горчицей
березняк и травы, и сквер у почты.
Отражались насупленными ключицами
в зеркалах, присыпанных пылью дачной,
и в зеницах луж, и глухих колодцах,
листья были, слушай, совсем прозрачными,
будто полный жалости взор уродца.
И душа, душа - один всплеск мозаичный,
к телу горестному привязанный.
А вокруг октябрь, деревья тлели,
и заборьи зубы губами вязовыми
прикрывали гниль и свое старенье.
Стерегли аптекари долговязые
дубью кожу, календулу, почки вербные,
запасали для плачущих жен пустырник.
Что нужней всего, уходило первым.
Но хранимы китайские шлепки с рынка,
пережившие столько, что и меня... наверное.
* * * * *
198
НЕПОДКУПНЫЙ, КАК КОМИССАР КАТАНЬО...
Неподкупный, как комиссар Катаньо,
романтичный , как Жан-Поль Бельмондо,
я целую тебя в губы, моя рыбка-пиранья,
хоть до этого это не делал никто.
Ты обнимешь меня, превратившись в царевну,
позабыв, что об этом не могла и мечтать,
ну а я ухожу по заданию вселенной,
чтоб подобных тебе - целовать и спасать...
* * * * *
199
ЗА НЕБЕСНЫМ МОЛОКОМ
Луна свободным жестом отогнала облака.
Дома зубчатым кантом изломали горизонт.
Стена кромешной тенью застелила тротуар.
Лучи туманным нимбом обрамили силуэт.
Бреду, с луной толкуя о струистой красоте.
Вхожу в подъезд, отмывшись от унылой трескотни.
Гляжу в окно, добравшись до шестого этажа.
Лечу, с ветвей ныряя за небесным молоком.
Ложатся крыши наискось, и свет поит простор.
Напилось небо досыта, и сон унес кувшин.
Примолкла темень трепетно, и сквер укрыл следы.
Сияет вечер благостно, а я вяжу слова.
* * * * *
200
ВЫГОВОРИТЬСЯ
выговориться - будто есть что сказать
хочется, да? перехочется
эти кончики губ и непрошеные глаза
(называйте меня по имени-отчеству)
дёргает за ниточки танцующий чёрт
пальцы выстукивают навязчивую каденцию
было тепло, становится горячо
как будто никто никуда не денется
неразборчивость средств, неразборчивость слов
придётся испробовать позвоночником
ничего ещё - правда? - не произошло
дай мне сил, чтоб на этом и кончилось
каждый по-своему замолчав
так и будем стоять посреди предложения
если рубить, то рубить сплеча
думал, это просто чужая женщина
если не пугаться восхитительной лжи
пытка оборачивается приключением
может, ради этого стоило жить
чтобы стать ничем - и ничем иным
...небо заполнилось осколками стекла
такие последние, такие звонкие почести
и персиковый ужас ничего не помнящих глаз
умирать надо - в пустом одиночестве
* * * * *
201
МОБИ ДИК
I
Вода,
накрывающая волной,
не даёт напиться.
Слепнут глаза,
прозревая глубинную
мглу.
Сорвана дверь,
расколот сосуд,
сломана спица...
Свет нестерпим,
играющий на полу...
Вздымается на поверхность
засоленная махина
древнего корабля,
что пропитался злом...
Призрачные гребцы
восстанут,
одетые в чёрные схимы,
и спустят вельботы
на воду
за дублон.
Мысли единой целью -
око за око -
живут, собираются,
не разлетаясь на сор,
вербуют матросов,
стучат молотками -
корабль в доке...
Нитями мысли вьются -
ткут полотно парусов...
Становятся мачтами,
палубой, килем,
кормой Пекода.
Из закоулков души
с идолом и гарпуном
выходит язычник,
ибо для небосвода
рождённый христианин
не отправляет
врагов
на дно.
Нужен безумец,
чтобы зажечь команду
за чуждым ей монстром
погоню начать, убить
воплощение зла и бед,
исчадие ада...
Но кит - орудие, средство,
возмездие, бич...
II
Китовый фонтан на горизонте
близко...
Склеит глаза
предрассветной дымки
камедь...
В Нантакете камни тверды,
лучезарны улыбки близких...
Ни проповедь бывшего моряка
не остановит,
ни смерть...
Трое суток погони,
как муки распятья...
Под свист заряжённой команды
разворачиваться -
позор.
Мир станет чист,
как только
левиафан - заплатит...
Мысли стучат,
убеждают,
плетут узор.
Молниеносен рывок
мускулистой
туши,
к которой
примотан линем
отменный гребец,
взглядом Медузы
остекляющий -
лучше
остановись,
остынь,
прости,
наконец.
Иона, Иона,
остерегавший в порту
полоумный,
помолись за меня,
раз оказался
врачом...
Поздно мне отступать,
не отпустит погоня
думы...
Хвостом перерублено судно,
и я обречён.
Рассвет
суров и прекрасен,
будто постиран...
Погрузились обратно призраки,
затаились
меж донных камней.
Должно кита отпустить,
и гроб унесёт
язычника
мёртвым для мира
и принесёт
спасение,
может быть,
мне.
* * * * *
202
ИГГДРАСИЛЬ
В час недобрый, когда с головой накрывает упадок сил,
с недостижимой для взгляда кроны дерева Иггдрасиль
срывается птица, царапает воздух, садится тебе на плечо -
и начинает петь.
Если птичий язык распознал как родной - ты, увы, обречён.
Обречён молчать во веки веков и владеть ключом.
Молчать, даже если тянулся к небу, но пальцы попали в гниль
и на спину обрушилась плеть.
Птица, клюв наклонив, пропоёт, что Земля - это ком,
ком налипшей земли на корнях, что укрыты песком,
ствол томится в волнах, что дают свою зелень листве -
в ней покоится шар золотой.
В этом мироустройстве таится печальный ответ -
то, что мы испокон принимали за солнечный свет,
есть лишь сон, ибо тьма поутру распускается хищным цветком,
обволакивая слепотой.
Видят люди во сне, что летят над Землёй высоко,
что идти и бежать, и дышать - широко и легко,
дети видят во сне, что по дереву лезут вверх
и сидят на тяжёлых ветвях.
Рыбы спят - видят сны, как выпрыгивают из рек
и скользят в облаках, где идёт и бежит человек,
человек забирает руками, плывёт на восток,
обжигаясь о шар второпях.
Мрак дневной убивает живое - и множится гниль.
Каждый погибший становится семенем Иггдрасиль.
Вырастают деревья. Шатаясь, к плечу плечо,
из корней выплетают сеть.
Мой язык распознал как родной? Знай, что ты обречён.
Обречён молчать во веки веков и владеть ключом.
...Открывается дверь, за которой раскинулся лес Иггдрасиль.
Ты начинаешь петь.
______________
Иггдрасиль - мифическое Мировое Дерево, пронизывающее Вселенную.
* * * * *
203
ИДИОТ
На небе солнца нет - скупая правда,
не видно глазом - значит, нет его,
такой подход к реальности оправдан,
конечно, если ты не идиот.
Я - идиот, к примеру, ибо знаю,
оно там есть - за тучами, вверху,
нагие птицы, boeing ли, embraer,
докажут - я нисколько не брехун.
Когда в грозу ни одного просвета
и дождь стеной, и снег идет, и град,
погожий день все думают, что где-то,
а он - вот здесь, он с нами, просто - над.
На высоте за девять километров
светло и ясно, если это день,
а ночью видно звезды и кометы
над Костромой, над Питером, - везде,
и непогода, стало быть, условна
во всех широтах, зонах, поясах,
как и любое названное слово -
и жизнь, и смерть, и дно, и небеса.
Закрой глаза и видь: повсюду - лето,
на стеблях трав - цветочная пыльца,
и не метель сечет по щекам, это
павлиний глаз касается лица.
* * * * *
204
ПРО ЁЛОЧНЫЙ ШАР ИЛИ МОЁ ПРЕДНОВОГОДНЕЕ
и мешкаю, и не решаюсь,
страшусь случайно обронить,
тебя, как новогодний шарик,
держа за тоненькую нить,
легко и безмятежно ёлка
ладонь доверила свою,
и рядом я с сознаньем долга,
заворожённая, стою
и размышляю: вешать выше,
а может ниже - с глаз долой
в ночном окне сияют крыши -
в одно мгновенье замело!
и снег летит, летит, ликуя,
такой пушистый и большой,
от ледяного поцелуя
на лбу твоём горит ожог,
а губы горячи и немы,
и медлю, и теряюсь я,
не понимая, кто мы, где мы,
зачем соприкасаемся
в жестокой снежной круговерти
с трудом даётся каждый шаг,
и у меня мечтает ветер
из рук рвануть заветный шар,
разбить, сломать и уничтожить,
разрушить праздничную суть,
но ты не бойся, мой хороший,
я всё равно тебя спасу!
тонка стеклянная скорлупка,
казалось, просто суд вершить,
но этот свет, но эта хрупкость,
но неприкаянность души...
* * * * *
205
ЭЛЕГИЯ
Если в Питере пить да петь -
То в Твери вниз по Волге плыть,
Поездам дольше вслед смотреть,
Усмиряя к поездкам прыть.
Отрывать лист календаря,
Ждать весны, половодья, птах,
Штопать дыры до декабря
В крышах, в небе, в своих мечтах.
Если в Питере ярче медь
Во дворцах и на площадях,
То в Твери бы - не умереть
В эту зиму, родных щадя.
Спросишь, глядя на образа:
От чего свет идёт сейчас?
Бог ответит с тоской в глазах:
<От меня и чуть-чуть от ... <газ>
* * * * *
206
ОЖИДАНЬЕ ГОРЫ
вместе с домом и матерью -
в божьем праве решать,
где в холст выпаду
и кричащим младенцем
объявлю о рожденье своем;
вместе с небом в глазах
и волос домотканою платиной,
из наследства нехитрого -
получила души водоем...
если выбрать до недр,
до соленого карста и донности -
о дождях не молясь,
буду мерить триаса слои:
этот - был до любви;
а другой рухнул
в призрачной давности:
на краю
без неё
никогда не остаться двоим...
если мутной водой
вдруг затянет земли раны - трещины.
март отправит апрель,
половодьем оправдывать снег.
соберу валуны,
из Сизифов - единственной женщиной.
(ожиданье горы -
непременно приводит к возне...)
и тогда божий промысел
вдруг откроется
мыслью неистовой:
поспешив собирать,
не заметила, что подобрав...
от обрыва души
отдирая лед, холодом стиснутый,
разоряла ее ...
водоем - превращая в овраг...
* * * * *
207
СОНЕТ 55.
К исходу лета, над осенним склоном,
у августа на кромке замереть
и кубарем в оставшуюся треть
скатиться без остатка, округленным.
Не правя, не противясь, всё быстрей
проматывать нечаянный избыток,
резвиться, как коты с клубками ниток,
до сумерек на дне календарей.
И там, в низинах, слабый и слепой,
но собранный под крепкой скорлупой,
надежно можешь от зимы укрыться
под многоуважаемый диван,
откуда закатившийся каштан
не вытащит её стальная спица.
* * * * *
208
APOGAION
Когда мы доходим до края земли,
(а, может, нас черти сюда принесли,
виновные в нашем альянсе),
обнявшись, мы падаем. Жарко душе,
и телу почти невозможно уже
таскать эти дробные стансы
из жерла желанья. Открою глаза:
о, лик предо мною! Над ликом и за -
свечение в двести июлей.
Но мука такая на этом лице,
как-будто я легкая пуля, ты - цель,
и пуля сейчас полыхнула
по сердцу. Кричи, мой любимый, кричи.
Неужто друг другу мы не палачи?
Повязаны кровью и плахой
постели, отсюда мы вниз или вверх?
Но вверх - невозможно, там чистый четверг
и святость под белой рубахой.
Что ж, вниз. Но тогда почему облака,
и солнце такое, что страшно слегка,
и райская птица щебечет,
и крик твой бросается в кудри мои.
Кричи, мой родной. Ничего не таи
от рыжих безумных колечек,
от горьких росинок на розах-щеках,
от грешных бровей, воспаряющих - ах -
под своды растрепанной чёлки.
Я крест. Истекая пурпурной смолой,
готова я стать и костром, и золой.
Хоть не понимаю, о чём ты,
когда улетаешь со мной до небес.
Со мною. Со мною и без.
* * * * *
209
САГА ПРО ЙЕТИ
На далёкой и странной планете
правоногих нормальных людей
жил бессменно загадочный Йети
неизвестных доселе мастей.
Обожал больше прочего горы.
Ненавидел пейзаж городской.
Всё гулял, попирая просторы...
каждой в точности левой ногой.
Он не пел никакую осанну,
не придумывал агницких йог.
Просто влево шагал неустанно,
потому что иначе не мог.
Против стрелки часов, неизменно,
беспощадному времени вспять...
Йети шёл от рожденья вселенной,
умудряясь в ней не умирать.
На далёкой и странной планете
(вам на карте её не найти) -
обитатели (те, что не Йети)
утомились направо идти
и решили, что будучи левым,
Йети был исключительно прав.
И пошли по следам его белым,
должность гуру ему навязав...
На далёкой и странной планете
до уюта обжитых вершин
за водой не склоняются к Лете,
моционы блюдут от души.
Оппозиции там быть не может:
каждый - в партии левой судьбы.
Только где же тот Йети? Похоже,
он сбежал от несносной толпы.
* * * * *
210
82 УНИЧТОЖЕННЫМ ДЕТЯМ, ЖЕРТВАМ ФАШИСТОВ В ЛИДИЦЕ (ЧЕХИЯ)
"Времена не выбирают
В них живут и... убивают."
Почти по А.Кушнеру
Если бы каждого убиенного в прошлом веке ребёнка -
В неизвестной деревне, гетто, безымянной речонке,
Решили бы вылить в чёрной печальной бронзе,
То не хватило бы бронзы для памятников грозных.
С Неизвестным Солдатом - стелу Безвестно Погибшей Деревне!
Было бы больше в тепле и добре потребность.
И всё человечество горько смотрело бы в землю,
Глаз поднять не смея, сея взглядом совести семя.
Если б на каждом выжженном месте, бывшем лагере смерти,
Выстроить всех отравленных, расстрелянных на рассвете.
Представляю как эта бронза пронзила бы розовые закаты -
Новому поколению обывателей гадкой загадкой.
Второе пришествие началось? Вернулись Мёртвые в сёла,
Но бога не видно, лишь скорбь в их глазах невесёлых,
Застывших, запечатленных у рвов, душегубок,
С отпечатками на лицах убийц, их оскалов грубых.
Мне приснился сон, что потрескалась земля, полопалась. Как грибы
Вырастают бронзовые девочки, мальчики, корку земную пробив.
Выплавляются сами из благородных элементов и сплавов.
Металл в ребяческих формах - то индевеет с мороза, то... плачет.
* * * * *
211
РИСУНОК
Больничный двор. С крестом карета.
Ограда. Липы чёрный ствол.
Под красным буйством бересклета
Пустует одноногий стол.
На подоконных досках - склянки,
На стёклах туалетов - мел,
У входа просят валерьянки
Коты, свободные от дел.
В траве рассыпан спелый штрифель -
Дары умершего врачу,
А почему холодный грифель
Затушевал их - умолчу.
* * * * *
212
КАКИХ-ТО ЖИЗНЕЙ ЦЕННОСТЬ...
Я выросла; и тем, уменьшив дом,
Дерн уплотняю, под его основой.
Не детское занятие: тоска ...
Сочувствием не встретил домовой...
Он умер... колыбелил и хранил;
Добрейший - нравом не носил обновок.
Заплаты разноцветьем заменял.
Исчезновенье - поднимало вой...
Я выросла - здесь больше не живу.
В углу горох пророс до древа жизни.
Молящие о чистоте глаза
все так же смотрят с почерневших стен.
Киоты иерархии икон:
Под ними, хоть сейчас, на стол ложись,
и -
Покойно смерти оставайся ждать...
Так здесь уютно...но стелю постель...
И будет сниться белая шуга,
предательски накрывшая излуку.
Пощечины по ледяным щекам:
отец уверен: жалость - тот же ил...
Потом явленье ангела - в бреду,
но сердцем, не согласным на разлуку,
отмаливала бабушка всегда,
а говорила только: Бог, хранил...
Она в слезе и в жесте мягких рук.
Мой дом снесут, когда визит последний
оставит догорающей - свечу
в день памяти - без фото на столе...
Оторваны в альбоме уголки.
Не верит подрастающий наследник
в привязанность каких-то домовых...
Каких-то жизней ценность на сто лет...
* * * * *
213
НЕЗАМЕНИМАЯ
Лес смыкается, поглощая тебя на ужин,
Съедая сладкую твою тень,
А я стою отутюженная,
Машу рукой, ковыряю ногой землю,
Плачу навзрыд, хотя улыбаться велит
Бабушка, это станет привычкой чуть позднее -
Улыбаться, когда очень сильно болит. Вокруг зеленеет
Лето, прыгает кузнечиком, ластится травой.
Вон полетела бабочка, наверное, за тобой,
Поймает или нет, или останется точкой? Темнеет.
Как правильно устроена память!
Провал, провал, опять провал,
Я тебя, так и знай, догоню когда-нибудь,
Подберу с дороги самые злые, непрочные слова
И, изо всей своей мочи, валом тебе на голову
Незаменимую, главную, гордую,
Уходящую в ночь,
- Я твоя дочка, слышишь, я твоя дочка.
* * * * *
214
СУКЫР
имя мое сукыр* ведала только мама.
не износить до дыр, имя мое упрямо
помнится мне, живёт в бездне реинкарнаций,
просится в чей-то рот, чтоб с языка сорваться.
это оно - печаль, это оно - тоска мне,
с ним здесь нужна свеча, чтоб не упасть на камни...
мама, в нём нет любви, нет в нём тепла и света.
имя не назови, если с тобою где-то
встретимся наяву в будущих жизнях, прошлых,
где я тебя зову ласковой и хорошей...
мама, мне с ним темно, ты же протянешь руку,
если наступит ночь? станешь хотя бы звуком,
чтоб на него идти? и, возродясь из пепла,
в новом земном пути ты мне не дашь ослепнуть.
* * * * *
215
СИКВЕЛ
Нужно не брать в расчет сумерки, чёртову вьюгу,
удалённость парковки, да много чего еще, много;
забуриться в бульвары у кампуса или на стадион,
который был где-то здесь, мой любимый загон...
Вот наконец-то и он, мой выпас.
Тут можно увидеть разминку человека с мячом,
но я не о том, что время суток и года ему нипочём.
Знаешь, браза, он очень похож на Клоуна Бозо*,
сына, как его представлял себе я раз от раза,
если бы он родился тогда и вырос.
Беседуя, наблюдаю за его мимикой, за мелочами:
сетуя про облажавшийся <Питтсбург>, как я он поводит плечами...
И мы обсуждаем версии проигрыша, вплоть до вуду,
продажность судей, погоду, температурную амплитуду,
и я про себя размышляю про снегопад.
Про то, чей сюжет - этот вечер, чья оптическая причуда -
эти снежинки с ночного неба, битые пиксели ниоткуда.
А человек на стадионе пасует мне мяч, улыбаясь,
стряхивает их со своей бейсболки и, не прощаясь,
уходит от фонарей, отступает назад.
* * * * *
216
ЛЮСЬЕН, ВНУК ЗИГМУНДА...
гениальному художнику Lucian Michael Freud
Мой юный Фрейд ломает мастехин:
не сила рук, не хрупкость черной стали...
Страсть мрачная набросилась быком
на узкий холст, готовый под rouge...
Ружейным маслом может рисовать
пока любовь лежит на пьедестале...
С подошвы- грязью, кровью и вином,
швыряя опрокинутый фужер!
В беспамятстве садиста - мудреца
твердит одно: Прозрачное не прочно...
И лупит... лупит-лупит голый торс!
Не юной девы...- этой не стерпеть...
Заплывшей жиром - выберет мослы,
ощупывая мальчиком порочным.
Припав к груди, добьется молока.
Опустошив синюшную - на треть.
Мой юный Фрейд избалует собак
Бросая им ошметки крайней плоти.
Он - master... сухожилие ноги -
от куклы деревянной прочный шнур...
Потянет, и заставит разойтись,
так широко, что виден анус - потен...
А, может быть, он находил слова,
не опуская тем, двоим кошму?
Бравируя бесстыдством, вел в алтарь.
Уничтожая страх перед Всевышним.
На подиум - безвольных возвращал,
и развращал про Вечность болтовней.
Он был так бодр, что иней по вискам,
пришедшему казался чем-то лишним...
мой юный Фрейд подписывал холсты,
пока собаки метят ваз майоль...
А Вечность принимала позы дев;
перебиралась через спины спящих...
Подкладывала валиком матрас,
лордоз еще сильнее изогнув...
Одну... ее оставили одну -
Пандору, заколоченную в ящик...
Бесчисленны любовники твои,
мой юный Фрейд,
...но не забудь о нас...
* * * * *
Просто текстом, без имен и комментариев.
Полный список был мной скопирован до, потому здесь можно увидеть также и то, что было снято с конкурса после.
Но поезд уходит, исправлять некогда. Да и зачем?! :)
http://stihi.lv/firsttour-2016/33579-polnyj-spisok-proizvedenij-kubka-mira-2016.html
* * * * *
191
СОЧЕЛЬНИК
Всю ночь шёл дождь. Туманилась тоска
Над слякотным уныньем серых улиц.
Грачей неутомимые войска
Кружили в небе, хоть едва проснулись.
Мой пёс, узрев грачиный променад,
Взрывался нервной бранью спозаранку.
Разбужен лаем, сам себе не рад,
Надев спросонок свитер наизнанку,
Я вышел в сад и крикнул псу: "Молчи!"
Печально осознал, что сна не будет,
Ругнулся в небо: "Чёртовы грачи..."
С ночной работы возвращались люди.
И я, лишённый всяческих работ,
Вздохнул: " А мог бы спать, хоть понедельник..."
Но мыслей неотвязный хоровод
Напомнил мне: венки, кутья, веселье...
И сразу всё вдруг стало по местам,
Лилась над садом не вода, а миро,
Мой дом, собачий лай, грачиный гам,
Слились в одной родной картине мира.
Я сделался частицей божества,
Январь-бунтарь стал друг мне и подельник,
И дивный свет святого Рождества
Забрезжил сквозь клубящийся Сочельник.
* * * * *
192
В КАФЕ БЕЗАЛАБЕРНЫХ НА УЛИЦЕ ФОНТЕН, 16-БИС
<Я могу пить, не опасаясь, ведь мне, увы, не высоко падать!>
Граф Анри Мари Раймон де Тулуз-Лотрек-Монфа
Рельефны ноги у Лулу.
А ночь спела и безразмерна.
Да что Лулу, здесь на углу
полк шлюшек вышел на маневры.
В кафе за столиком Анри
углём рисует на салфетках
ребенка в парке Тюильри,
охоту, лошадей, левретку,
бега, где так невмоготу
от злых смешков аристократов,
портрет Жюстины Дье в саду,
бордель, бродячих акробатов,
как на Монмартре фонари
в каштановой двоятся гамме,
себя - усатого Анри,
но с полноценными ногами.
(Лулу полюбит и таким
всего за пару жалких франков).
Натурщиц юных и нагих,
Ван Гога и друзей-подранков,
девиц, танцующих канкан,
Мадам Пупуль за туалетом,
и постаревшую маман.
Прогулку позапрошлым летом
на яхте масти пьяной сливы,
что в такт со временем плывет
по Аркашонскому заливу,
увы, не задом-наперёд.
* * * * *
193
ПЕРЕИГРАЕМ
Переиграем, сбросим,
Перевернем назад.
Пусть будет снова осень,
Старый забытый сад,
Яблочных нот стакатто -
Вызревших, золотых.
От января девятый -
Лучший для нас двоих.
Что завязалось в мае -
Падает в листобой.
Вот уж и день растаял.
Где же ты ходишь, мой?
Жимолость шепчет тихо,
С ветром качаясь в такт:
<Ох, уже лихо, лихо,
Что разминулись так>.
Ахнет далекий филин
Где-то на рубеже:
<Глупые... разрубили...
Не завязать уже...>
Липа дрожит чуть слышно
Худшею из примет.
Как же такое вышло,
Что до тебя сто лет?...
* * * * *
194
АСПИРАНТ
Он, куря на лестнице, снова прожёг пиджак. <Ты женись!>, - говорит соседка, - <Чудишь от скуки!>. И не спит аспирант с четвёртого этажа, запивая чаем холодный гранит науки. На граните этом выбиты имена - не хватает места, впритирку, зато - <навечно>. Аспирант на них таращится: <Ни хрена ж!..>, простодушно срываясь с места, хоть ветер - встречный. В гараже у него - <старый друг> ветеран-мопед. И свободна дорога, гони себе - нет предела. Всё равно куда, лишь бы только оставить след. (Уходить бесследно - прерогатива зрелых). Оперились снегом мокрые небеса. Запорошенный город пуст и смертельно бледен... Как бела дороги чёрная полоса! По-эйнштейновски - есть равновесие, значит, едешь! И неважно, когда вернётся он, заскучав...
...как глухой Бетховен, расслышавший утро кожей, он рассветом дышит, макая баранку в чай, ко всему безучастный, как будто он здесь - прохожий. Как устал доцент с четвёртого этажа, ободравший душу о мёрзлый гранит науки... За окном снежинки падают, чуть кружа. Прихватило сердце. За стенкой - чужие внуки. Детский смех похож на тающий леденец... Заметелило начисто слякотный день вчерашний. - Никаких следов. Он подумать успел: <Конец?>... И страшнее всего, что было не очень страшно.
* * * * *
195
ВСЯ ЖИЗНЬ ВПЕРЕДИ
старик-бродяга
толкает воздух перед собой,
как жук-навозник - грязный хрустальный шар.
взгляд мутный и злой:
черные маслины вымочены в керосине.
вот он, негерой своего времени,
плетется с дребезжащей тележкой по набережной
поперек заасфальтированного моря.
пневмония, как барракуда, зевает в груди...
интересно, а внутри
старика все еще прячется маленький мальчик
под обломками безобразного бытия?
жив ли он? да и был ли он?
на кухне обнимал маму за колени,
ждал мультфильмы по воскресениям,
мечтал, играл, хмурился.
утомившись, сладко засыпал,
летал на розовой кобыле сновидений
в ореоле тьмы и звезд,
звезд и тьмы...
так сколько же тупиков у эпохи?
иные судьбы - слепые рыбины в пещерных озерах:
их глаза белы, будто мячики для пинг-понга,
а холодные тела прозрачны:
стеклянные скрипки, и внутрь завернули кишки.
мне не жаль падших людей, но угли
еще обдают призрачным жаром
несуществующего:
когда-то здесь была настоящая жизнь.
пылал костер из тысячи восковых сердец, жестов, лиц -
огненный, опрокинутый водопад
ниспадал в холодные, черные небеса...
теперь же сей мир разрушен,
высушен, как мумия, похож на застывший
оранжевый жир...
серое утро. джин в бутылке
протирает рукавом зеленое стекло изнутри.
в вазе сознания
раньше стояли ромашки, а теперь - старая моча.
он хочет выйти из себя,
стать кем-то другим, как в детстве.
но это невозможно.
Бог совсем не похож на Чебурашку:
он не ищет новых друзей, но уничтожает старых.
благоразумный Сталин
прячется в природе,
будто зародыш упыря в трехлитровой банке
с желтой жидкостью.
Господи, сколько же еще уродцев невыразимых
ты сметешь со стола, как ребенок,
наигравшись <в людей>?
* * * * *
196
МЕЖДУ ВОЙНОЙ И МИРОМ
Между войной и миром
Не выровняв балласт,
Он вздорным конвоирам
Полцарства не отдаст.
Жесток, немногословен,
Бесстрашен, как бандит,
Нуждой взращённый воин
Весь мир поработит.
Вгрызаясь дерзко, слепо
В кремлёвский перепляс -
Громил врагов в Алеппо,
С землёй сровнял Кавказ.
Он врос в легенды... Даже -
Был свят, как божество...
Но - жизнь без камуфляжа
Промчалась сквозь него.
* * * * *
197
БЫЛИ НОЧИ ПЛОТНЫЕ И КРУЧИНИСТЫЕ...
Были ночи плотные и кручинистые,
домочадцы меркли во сне непрочном,
на задворках вымазали горчицей
березняк и травы, и сквер у почты.
Отражались насупленными ключицами
в зеркалах, присыпанных пылью дачной,
и в зеницах луж, и глухих колодцах,
листья были, слушай, совсем прозрачными,
будто полный жалости взор уродца.
И душа, душа - один всплеск мозаичный,
к телу горестному привязанный.
А вокруг октябрь, деревья тлели,
и заборьи зубы губами вязовыми
прикрывали гниль и свое старенье.
Стерегли аптекари долговязые
дубью кожу, календулу, почки вербные,
запасали для плачущих жен пустырник.
Что нужней всего, уходило первым.
Но хранимы китайские шлепки с рынка,
пережившие столько, что и меня... наверное.
* * * * *
198
НЕПОДКУПНЫЙ, КАК КОМИССАР КАТАНЬО...
Неподкупный, как комиссар Катаньо,
романтичный , как Жан-Поль Бельмондо,
я целую тебя в губы, моя рыбка-пиранья,
хоть до этого это не делал никто.
Ты обнимешь меня, превратившись в царевну,
позабыв, что об этом не могла и мечтать,
ну а я ухожу по заданию вселенной,
чтоб подобных тебе - целовать и спасать...
* * * * *
199
ЗА НЕБЕСНЫМ МОЛОКОМ
Луна свободным жестом отогнала облака.
Дома зубчатым кантом изломали горизонт.
Стена кромешной тенью застелила тротуар.
Лучи туманным нимбом обрамили силуэт.
Бреду, с луной толкуя о струистой красоте.
Вхожу в подъезд, отмывшись от унылой трескотни.
Гляжу в окно, добравшись до шестого этажа.
Лечу, с ветвей ныряя за небесным молоком.
Ложатся крыши наискось, и свет поит простор.
Напилось небо досыта, и сон унес кувшин.
Примолкла темень трепетно, и сквер укрыл следы.
Сияет вечер благостно, а я вяжу слова.
* * * * *
200
ВЫГОВОРИТЬСЯ
выговориться - будто есть что сказать
хочется, да? перехочется
эти кончики губ и непрошеные глаза
(называйте меня по имени-отчеству)
дёргает за ниточки танцующий чёрт
пальцы выстукивают навязчивую каденцию
было тепло, становится горячо
как будто никто никуда не денется
неразборчивость средств, неразборчивость слов
придётся испробовать позвоночником
ничего ещё - правда? - не произошло
дай мне сил, чтоб на этом и кончилось
каждый по-своему замолчав
так и будем стоять посреди предложения
если рубить, то рубить сплеча
думал, это просто чужая женщина
если не пугаться восхитительной лжи
пытка оборачивается приключением
может, ради этого стоило жить
чтобы стать ничем - и ничем иным
...небо заполнилось осколками стекла
такие последние, такие звонкие почести
и персиковый ужас ничего не помнящих глаз
умирать надо - в пустом одиночестве
* * * * *
201
МОБИ ДИК
I
Вода,
накрывающая волной,
не даёт напиться.
Слепнут глаза,
прозревая глубинную
мглу.
Сорвана дверь,
расколот сосуд,
сломана спица...
Свет нестерпим,
играющий на полу...
Вздымается на поверхность
засоленная махина
древнего корабля,
что пропитался злом...
Призрачные гребцы
восстанут,
одетые в чёрные схимы,
и спустят вельботы
на воду
за дублон.
Мысли единой целью -
око за око -
живут, собираются,
не разлетаясь на сор,
вербуют матросов,
стучат молотками -
корабль в доке...
Нитями мысли вьются -
ткут полотно парусов...
Становятся мачтами,
палубой, килем,
кормой Пекода.
Из закоулков души
с идолом и гарпуном
выходит язычник,
ибо для небосвода
рождённый христианин
не отправляет
врагов
на дно.
Нужен безумец,
чтобы зажечь команду
за чуждым ей монстром
погоню начать, убить
воплощение зла и бед,
исчадие ада...
Но кит - орудие, средство,
возмездие, бич...
II
Китовый фонтан на горизонте
близко...
Склеит глаза
предрассветной дымки
камедь...
В Нантакете камни тверды,
лучезарны улыбки близких...
Ни проповедь бывшего моряка
не остановит,
ни смерть...
Трое суток погони,
как муки распятья...
Под свист заряжённой команды
разворачиваться -
позор.
Мир станет чист,
как только
левиафан - заплатит...
Мысли стучат,
убеждают,
плетут узор.
Молниеносен рывок
мускулистой
туши,
к которой
примотан линем
отменный гребец,
взглядом Медузы
остекляющий -
лучше
остановись,
остынь,
прости,
наконец.
Иона, Иона,
остерегавший в порту
полоумный,
помолись за меня,
раз оказался
врачом...
Поздно мне отступать,
не отпустит погоня
думы...
Хвостом перерублено судно,
и я обречён.
Рассвет
суров и прекрасен,
будто постиран...
Погрузились обратно призраки,
затаились
меж донных камней.
Должно кита отпустить,
и гроб унесёт
язычника
мёртвым для мира
и принесёт
спасение,
может быть,
мне.
* * * * *
202
ИГГДРАСИЛЬ
В час недобрый, когда с головой накрывает упадок сил,
с недостижимой для взгляда кроны дерева Иггдрасиль
срывается птица, царапает воздух, садится тебе на плечо -
и начинает петь.
Если птичий язык распознал как родной - ты, увы, обречён.
Обречён молчать во веки веков и владеть ключом.
Молчать, даже если тянулся к небу, но пальцы попали в гниль
и на спину обрушилась плеть.
Птица, клюв наклонив, пропоёт, что Земля - это ком,
ком налипшей земли на корнях, что укрыты песком,
ствол томится в волнах, что дают свою зелень листве -
в ней покоится шар золотой.
В этом мироустройстве таится печальный ответ -
то, что мы испокон принимали за солнечный свет,
есть лишь сон, ибо тьма поутру распускается хищным цветком,
обволакивая слепотой.
Видят люди во сне, что летят над Землёй высоко,
что идти и бежать, и дышать - широко и легко,
дети видят во сне, что по дереву лезут вверх
и сидят на тяжёлых ветвях.
Рыбы спят - видят сны, как выпрыгивают из рек
и скользят в облаках, где идёт и бежит человек,
человек забирает руками, плывёт на восток,
обжигаясь о шар второпях.
Мрак дневной убивает живое - и множится гниль.
Каждый погибший становится семенем Иггдрасиль.
Вырастают деревья. Шатаясь, к плечу плечо,
из корней выплетают сеть.
Мой язык распознал как родной? Знай, что ты обречён.
Обречён молчать во веки веков и владеть ключом.
...Открывается дверь, за которой раскинулся лес Иггдрасиль.
Ты начинаешь петь.
______________
Иггдрасиль - мифическое Мировое Дерево, пронизывающее Вселенную.
* * * * *
203
ИДИОТ
На небе солнца нет - скупая правда,
не видно глазом - значит, нет его,
такой подход к реальности оправдан,
конечно, если ты не идиот.
Я - идиот, к примеру, ибо знаю,
оно там есть - за тучами, вверху,
нагие птицы, boeing ли, embraer,
докажут - я нисколько не брехун.
Когда в грозу ни одного просвета
и дождь стеной, и снег идет, и град,
погожий день все думают, что где-то,
а он - вот здесь, он с нами, просто - над.
На высоте за девять километров
светло и ясно, если это день,
а ночью видно звезды и кометы
над Костромой, над Питером, - везде,
и непогода, стало быть, условна
во всех широтах, зонах, поясах,
как и любое названное слово -
и жизнь, и смерть, и дно, и небеса.
Закрой глаза и видь: повсюду - лето,
на стеблях трав - цветочная пыльца,
и не метель сечет по щекам, это
павлиний глаз касается лица.
* * * * *
204
ПРО ЁЛОЧНЫЙ ШАР ИЛИ МОЁ ПРЕДНОВОГОДНЕЕ
и мешкаю, и не решаюсь,
страшусь случайно обронить,
тебя, как новогодний шарик,
держа за тоненькую нить,
легко и безмятежно ёлка
ладонь доверила свою,
и рядом я с сознаньем долга,
заворожённая, стою
и размышляю: вешать выше,
а может ниже - с глаз долой
в ночном окне сияют крыши -
в одно мгновенье замело!
и снег летит, летит, ликуя,
такой пушистый и большой,
от ледяного поцелуя
на лбу твоём горит ожог,
а губы горячи и немы,
и медлю, и теряюсь я,
не понимая, кто мы, где мы,
зачем соприкасаемся
в жестокой снежной круговерти
с трудом даётся каждый шаг,
и у меня мечтает ветер
из рук рвануть заветный шар,
разбить, сломать и уничтожить,
разрушить праздничную суть,
но ты не бойся, мой хороший,
я всё равно тебя спасу!
тонка стеклянная скорлупка,
казалось, просто суд вершить,
но этот свет, но эта хрупкость,
но неприкаянность души...
* * * * *
205
ЭЛЕГИЯ
Если в Питере пить да петь -
То в Твери вниз по Волге плыть,
Поездам дольше вслед смотреть,
Усмиряя к поездкам прыть.
Отрывать лист календаря,
Ждать весны, половодья, птах,
Штопать дыры до декабря
В крышах, в небе, в своих мечтах.
Если в Питере ярче медь
Во дворцах и на площадях,
То в Твери бы - не умереть
В эту зиму, родных щадя.
Спросишь, глядя на образа:
От чего свет идёт сейчас?
Бог ответит с тоской в глазах:
<От меня и чуть-чуть от ... <газ>
* * * * *
206
ОЖИДАНЬЕ ГОРЫ
вместе с домом и матерью -
в божьем праве решать,
где в холст выпаду
и кричащим младенцем
объявлю о рожденье своем;
вместе с небом в глазах
и волос домотканою платиной,
из наследства нехитрого -
получила души водоем...
если выбрать до недр,
до соленого карста и донности -
о дождях не молясь,
буду мерить триаса слои:
этот - был до любви;
а другой рухнул
в призрачной давности:
на краю
без неё
никогда не остаться двоим...
если мутной водой
вдруг затянет земли раны - трещины.
март отправит апрель,
половодьем оправдывать снег.
соберу валуны,
из Сизифов - единственной женщиной.
(ожиданье горы -
непременно приводит к возне...)
и тогда божий промысел
вдруг откроется
мыслью неистовой:
поспешив собирать,
не заметила, что подобрав...
от обрыва души
отдирая лед, холодом стиснутый,
разоряла ее ...
водоем - превращая в овраг...
* * * * *
207
СОНЕТ 55.
К исходу лета, над осенним склоном,
у августа на кромке замереть
и кубарем в оставшуюся треть
скатиться без остатка, округленным.
Не правя, не противясь, всё быстрей
проматывать нечаянный избыток,
резвиться, как коты с клубками ниток,
до сумерек на дне календарей.
И там, в низинах, слабый и слепой,
но собранный под крепкой скорлупой,
надежно можешь от зимы укрыться
под многоуважаемый диван,
откуда закатившийся каштан
не вытащит её стальная спица.
* * * * *
208
APOGAION
Когда мы доходим до края земли,
(а, может, нас черти сюда принесли,
виновные в нашем альянсе),
обнявшись, мы падаем. Жарко душе,
и телу почти невозможно уже
таскать эти дробные стансы
из жерла желанья. Открою глаза:
о, лик предо мною! Над ликом и за -
свечение в двести июлей.
Но мука такая на этом лице,
как-будто я легкая пуля, ты - цель,
и пуля сейчас полыхнула
по сердцу. Кричи, мой любимый, кричи.
Неужто друг другу мы не палачи?
Повязаны кровью и плахой
постели, отсюда мы вниз или вверх?
Но вверх - невозможно, там чистый четверг
и святость под белой рубахой.
Что ж, вниз. Но тогда почему облака,
и солнце такое, что страшно слегка,
и райская птица щебечет,
и крик твой бросается в кудри мои.
Кричи, мой родной. Ничего не таи
от рыжих безумных колечек,
от горьких росинок на розах-щеках,
от грешных бровей, воспаряющих - ах -
под своды растрепанной чёлки.
Я крест. Истекая пурпурной смолой,
готова я стать и костром, и золой.
Хоть не понимаю, о чём ты,
когда улетаешь со мной до небес.
Со мною. Со мною и без.
* * * * *
209
САГА ПРО ЙЕТИ
На далёкой и странной планете
правоногих нормальных людей
жил бессменно загадочный Йети
неизвестных доселе мастей.
Обожал больше прочего горы.
Ненавидел пейзаж городской.
Всё гулял, попирая просторы...
каждой в точности левой ногой.
Он не пел никакую осанну,
не придумывал агницких йог.
Просто влево шагал неустанно,
потому что иначе не мог.
Против стрелки часов, неизменно,
беспощадному времени вспять...
Йети шёл от рожденья вселенной,
умудряясь в ней не умирать.
На далёкой и странной планете
(вам на карте её не найти) -
обитатели (те, что не Йети)
утомились направо идти
и решили, что будучи левым,
Йети был исключительно прав.
И пошли по следам его белым,
должность гуру ему навязав...
На далёкой и странной планете
до уюта обжитых вершин
за водой не склоняются к Лете,
моционы блюдут от души.
Оппозиции там быть не может:
каждый - в партии левой судьбы.
Только где же тот Йети? Похоже,
он сбежал от несносной толпы.
* * * * *
210
82 УНИЧТОЖЕННЫМ ДЕТЯМ, ЖЕРТВАМ ФАШИСТОВ В ЛИДИЦЕ (ЧЕХИЯ)
"Времена не выбирают
В них живут и... убивают."
Почти по А.Кушнеру
Если бы каждого убиенного в прошлом веке ребёнка -
В неизвестной деревне, гетто, безымянной речонке,
Решили бы вылить в чёрной печальной бронзе,
То не хватило бы бронзы для памятников грозных.
С Неизвестным Солдатом - стелу Безвестно Погибшей Деревне!
Было бы больше в тепле и добре потребность.
И всё человечество горько смотрело бы в землю,
Глаз поднять не смея, сея взглядом совести семя.
Если б на каждом выжженном месте, бывшем лагере смерти,
Выстроить всех отравленных, расстрелянных на рассвете.
Представляю как эта бронза пронзила бы розовые закаты -
Новому поколению обывателей гадкой загадкой.
Второе пришествие началось? Вернулись Мёртвые в сёла,
Но бога не видно, лишь скорбь в их глазах невесёлых,
Застывших, запечатленных у рвов, душегубок,
С отпечатками на лицах убийц, их оскалов грубых.
Мне приснился сон, что потрескалась земля, полопалась. Как грибы
Вырастают бронзовые девочки, мальчики, корку земную пробив.
Выплавляются сами из благородных элементов и сплавов.
Металл в ребяческих формах - то индевеет с мороза, то... плачет.
* * * * *
211
РИСУНОК
Больничный двор. С крестом карета.
Ограда. Липы чёрный ствол.
Под красным буйством бересклета
Пустует одноногий стол.
На подоконных досках - склянки,
На стёклах туалетов - мел,
У входа просят валерьянки
Коты, свободные от дел.
В траве рассыпан спелый штрифель -
Дары умершего врачу,
А почему холодный грифель
Затушевал их - умолчу.
* * * * *
212
КАКИХ-ТО ЖИЗНЕЙ ЦЕННОСТЬ...
Я выросла; и тем, уменьшив дом,
Дерн уплотняю, под его основой.
Не детское занятие: тоска ...
Сочувствием не встретил домовой...
Он умер... колыбелил и хранил;
Добрейший - нравом не носил обновок.
Заплаты разноцветьем заменял.
Исчезновенье - поднимало вой...
Я выросла - здесь больше не живу.
В углу горох пророс до древа жизни.
Молящие о чистоте глаза
все так же смотрят с почерневших стен.
Киоты иерархии икон:
Под ними, хоть сейчас, на стол ложись,
и -
Покойно смерти оставайся ждать...
Так здесь уютно...но стелю постель...
И будет сниться белая шуга,
предательски накрывшая излуку.
Пощечины по ледяным щекам:
отец уверен: жалость - тот же ил...
Потом явленье ангела - в бреду,
но сердцем, не согласным на разлуку,
отмаливала бабушка всегда,
а говорила только: Бог, хранил...
Она в слезе и в жесте мягких рук.
Мой дом снесут, когда визит последний
оставит догорающей - свечу
в день памяти - без фото на столе...
Оторваны в альбоме уголки.
Не верит подрастающий наследник
в привязанность каких-то домовых...
Каких-то жизней ценность на сто лет...
* * * * *
213
НЕЗАМЕНИМАЯ
Лес смыкается, поглощая тебя на ужин,
Съедая сладкую твою тень,
А я стою отутюженная,
Машу рукой, ковыряю ногой землю,
Плачу навзрыд, хотя улыбаться велит
Бабушка, это станет привычкой чуть позднее -
Улыбаться, когда очень сильно болит. Вокруг зеленеет
Лето, прыгает кузнечиком, ластится травой.
Вон полетела бабочка, наверное, за тобой,
Поймает или нет, или останется точкой? Темнеет.
Как правильно устроена память!
Провал, провал, опять провал,
Я тебя, так и знай, догоню когда-нибудь,
Подберу с дороги самые злые, непрочные слова
И, изо всей своей мочи, валом тебе на голову
Незаменимую, главную, гордую,
Уходящую в ночь,
- Я твоя дочка, слышишь, я твоя дочка.
* * * * *
214
СУКЫР
имя мое сукыр* ведала только мама.
не износить до дыр, имя мое упрямо
помнится мне, живёт в бездне реинкарнаций,
просится в чей-то рот, чтоб с языка сорваться.
это оно - печаль, это оно - тоска мне,
с ним здесь нужна свеча, чтоб не упасть на камни...
мама, в нём нет любви, нет в нём тепла и света.
имя не назови, если с тобою где-то
встретимся наяву в будущих жизнях, прошлых,
где я тебя зову ласковой и хорошей...
мама, мне с ним темно, ты же протянешь руку,
если наступит ночь? станешь хотя бы звуком,
чтоб на него идти? и, возродясь из пепла,
в новом земном пути ты мне не дашь ослепнуть.
* * * * *
215
СИКВЕЛ
Нужно не брать в расчет сумерки, чёртову вьюгу,
удалённость парковки, да много чего еще, много;
забуриться в бульвары у кампуса или на стадион,
который был где-то здесь, мой любимый загон...
Вот наконец-то и он, мой выпас.
Тут можно увидеть разминку человека с мячом,
но я не о том, что время суток и года ему нипочём.
Знаешь, браза, он очень похож на Клоуна Бозо*,
сына, как его представлял себе я раз от раза,
если бы он родился тогда и вырос.
Беседуя, наблюдаю за его мимикой, за мелочами:
сетуя про облажавшийся <Питтсбург>, как я он поводит плечами...
И мы обсуждаем версии проигрыша, вплоть до вуду,
продажность судей, погоду, температурную амплитуду,
и я про себя размышляю про снегопад.
Про то, чей сюжет - этот вечер, чья оптическая причуда -
эти снежинки с ночного неба, битые пиксели ниоткуда.
А человек на стадионе пасует мне мяч, улыбаясь,
стряхивает их со своей бейсболки и, не прощаясь,
уходит от фонарей, отступает назад.
* * * * *
216
ЛЮСЬЕН, ВНУК ЗИГМУНДА...
гениальному художнику Lucian Michael Freud
Мой юный Фрейд ломает мастехин:
не сила рук, не хрупкость черной стали...
Страсть мрачная набросилась быком
на узкий холст, готовый под rouge...
Ружейным маслом может рисовать
пока любовь лежит на пьедестале...
С подошвы- грязью, кровью и вином,
швыряя опрокинутый фужер!
В беспамятстве садиста - мудреца
твердит одно: Прозрачное не прочно...
И лупит... лупит-лупит голый торс!
Не юной девы...- этой не стерпеть...
Заплывшей жиром - выберет мослы,
ощупывая мальчиком порочным.
Припав к груди, добьется молока.
Опустошив синюшную - на треть.
Мой юный Фрейд избалует собак
Бросая им ошметки крайней плоти.
Он - master... сухожилие ноги -
от куклы деревянной прочный шнур...
Потянет, и заставит разойтись,
так широко, что виден анус - потен...
А, может быть, он находил слова,
не опуская тем, двоим кошму?
Бравируя бесстыдством, вел в алтарь.
Уничтожая страх перед Всевышним.
На подиум - безвольных возвращал,
и развращал про Вечность болтовней.
Он был так бодр, что иней по вискам,
пришедшему казался чем-то лишним...
мой юный Фрейд подписывал холсты,
пока собаки метят ваз майоль...
А Вечность принимала позы дев;
перебиралась через спины спящих...
Подкладывала валиком матрас,
лордоз еще сильнее изогнув...
Одну... ее оставили одну -
Пандору, заколоченную в ящик...
Бесчисленны любовники твои,
мой юный Фрейд,
...но не забудь о нас...
* * * * *