Дремлющий Декстер демона
- А может девочку?
- Нет, это должен быть Декстер, девочку ведь Декстером не назовешь! Только парень!
- Как вам вон тот? У него отличная генетика и редкая внешность. Он будет расти красивым мальчуганом. Я могу вам показать его отца.
- Что ж, покажите!
- Глядите! Не правда ли, он прекрасен? - глаза Девушки, хозяйки жилища, заискрились как два утренних солнца на снежном насте.
- Да, пожалуй, если Декстер станет внешне на него похож однажды, наш прайд будет им гордиться! И выглядит весьма бодро и убедительно. Решено! Давайте, я заберу этого мелкого с «редкой внешностью», ему предстоит окунуться в жизнь, где ординарный парень просто не выживет.
Декстер:
В этом доме я прожил что-то около трех месяцев. Было, в общем-то, спокойно, если не считать периодической возни вокруг, которую вечно затевают эти другие дети. Но сегодня пришел какой-то странный человек. Он шумно разговаривал и размахивал руками в странных перчатках без пальцев. Я не совсем понял, о чем они там говорят, похоже, речь шла обо мне. Я не больно-то много видел людей, но этот точно какой-то странный.
Я еще не все слова понимаю, но зато быстро учусь, мне кажется, что я вообще - особенный. Я не нахожу интереса в этой возне, которую затевают другие дети, мне всё время кажется, что я должен что-то особенное затеять, но вот что именно, я пока не понял, есть светлое ощущение, что однажды я это затею. Хотелось бы затеять. И, конечно же, оно однажды затеется!
Мгновенная волна фантазий о моих будущих великих затеях и особенных свершениях понесла меня от этих вопящих детей куда-то вдаль и ввысь, и я не заметил, как оказался в каком-то замкнутом темном месте. Я о таком положении дел совсем не мечтал. Как оно сюда закралось - непонятно. Загадочное темное место. Несколькими мгновениями позже я ощутил, что это вовсе не фантазии - я действительно нахожусь в этом странном месте. Полностью темно. Вообще ничего не видно. Но - мягко. Хотя, встречаются и какие-то острые непонятные металлические предметы. Или это, может быть, один такой большой странный предмет здесь находится. Непонятно. Еще здесь сложена какая-то ткань, ну или что-то очень на нее похожее. Места не больно много вокруг, бегать негде, да и не видно ничего. И, что самое странное, скорее всего это всё куда-то несется. Я не припоминаю, чтобы такое прежде со мною случалось, но оно движется. Кажется, будто все это странное место, вместе со мной в самом центре, иногда останавливается, иногда ускоряет ход, порою замедляется, порой же ускоряется так живо, что меня бросает из стороны в сторону в этой мягкой темноте. Здесь внутри относительно тепло и спокойно, но снаружи, если оно существует это «снаружи», вполне себе шумно. Слышны низкие рычащие звуки. Слышны высокие гудящие звуки. Несколько раз уже раздавалась громкая человеческая речь. Или, скорее даже, человеческие крики. Совсем близко, настолько близко, что мое темное пространство вибрировало, будто кричали прямо за этой мягкой черной стеной. Таких слов я еще не слыхал, так что я не могу с уверенностью сказать, о чем там кричали. По всему судя, там «снаружи» происходит что-то страшное. Или, скорее, страшно загадочное. Потому что я не понимаю ничего из того, что сейчас происходит со мною и, главное, я не понимаю, что происходит снаружи.
Трудно посчитать, сколько это все длилось - в таком мраке я еще не пребывал, да и новых непонятных впечатлений прибавлялось с каждым мигом, а поэтому время текло иначе, чем я привык. Могло пройти во много раз больше времени, чем длился разговор этого странного человека с той девушкой, которая помогала мне последние три месяца. Кстати, ее здесь почему-то нет. Почему? Ей, наверное, трудно уместиться здесь было бы, ведь я и один тут не очень свободным себя ощущаю. Отчего-то мне кажется, что этой девушки я больше не увижу.
За мыслями о доброй девушке я не сразу понял, что уже ничего не трясется и моя замкнутая темнота никуда не двигается. Во всяком случае, я не чувствую никакого движения. И звуков снаружи нет совсем, только какие-то очень заглушенные голоса. Дуть сверху перестало. Да, здесь была одна маленькая дырочка вверху, туда было трудно забраться, но из нее дуло, не так чтобы слишком холодно, но освежало порой, а сейчас вот прекратилось. Теперь я знаю, как пахнет ветер.
Однако, что-то не похоже это все на «то самое» о чем мне мечталось. Оно совсем не такого цвета. Хотя запах ветра мне понравился, но теперь и он улетучился. Я не знаю точно, о чем мне мечталось, но я знаю точно, какого ОНО цвета. Эта моя мечта не имеет формы, не имеет чёткого пункта назначения и даты ее свершения, но её цвет мне известен, я знаю те картины, которые она рождает в моей голове. И это совсем не то, что сейчас я вижу - черного цвета и тишины там никогда не было. Но я ведь видел? И вижу, когда захочу. Значит, вся эта черная неопределенность, сейчас же должна пройти? Или может быть, чуть позже пройдет?
Не успел я даже разозлиться - а я часто злюсь, когда что-то очень явно не по мне, когда другие дети мешают мне думать - как снаружи загремело все так сильно, что даже сто тысяч других детей не смогли бы это перекричать. Такого грохота и такой громкости я вообще себе не представлял. Стало очень страшно. Очень. Утешало где-то в затылке только то, что пространство вокруг меня не сжималось от этого грохота, хотя мне казалось, что оно должно бы сжаться и раздавить мне всю голову от уха до уха. Но, несмотря на эту бурю, вокруг меня все оставалось прежним. Всё та же темнота, тот же металлический предмет. Но всё же, что-то пропало, что-то длинное исчезло сквозь дыру в потолке, когда мы окончательно остановились и я попробовал вздремнуть. Я всегда стараюсь вздремнуть, если не могу никак повлиять на ситуацию, независимо от того, нравится она мне, или нет. Сквозь сон я не слишком разобрался в происходящем, когда мне показалось, что еще до грохота потолок приподнялся и пропустил полосу света. Мне почудилось, что я вижу каких-то людей, и они тянут ко мне руки, смеясь. Среди них, вроде бы, даже был ребенок, другой ребенок. Это меня не пугало, даже если бы и не было сном - я не боюсь ни других людей, ни других детей.
Когда стало опять совсем темно, я словил себя на мысли, что всё же не сплю, а просто сижу с открытыми глазами. Похоже, единственная спокойная часть мира это вот этот малюсенький кусочек темноты вокруг меня, а там, снаружи, господствует полный хаос, потому что ничего другого сопровождаться такими звуками не может. Но страх уже прошел, потому что ко мне это все не пробирается. Уже давно грохочет. Я успел привыкнуть, и в пору бы окончательно задремать. Поесть здесь я ничего не нашел, буду спать голодным.
И я задремал. Даже заснул. Грохот меня уже совсем не пугал, и я привык к нему, он меня даже начал убаюкивать. Сквозь сон мне показалось, что в этом хаосе звучит человеческая речь. Скорее, это были больше крики, или какие-то слова растянутые во времени и очень громкие. Но это вполне могло мне присниться, ведь человеческий голос не может звучать так громко, не может человеческий голос быть различим в таком хаосе.
Мне снились опилки. Что за вечный дурацкий сон? Это самый кошмарный из всех моих кошмарных снов. Да, я люблю опилки, мне нравится их цвет. Мне нравится их запах. Мне вообще кажется, что всем должен нравиться запах опилок. Всегда пытался понять, откуда они берутся, и, видимо, пока не разберусь окончательно, до тех пор они и будут мне сниться. Мне нравится их трогать руками, перебирать пальцами. Мне нравится по ним ходить босиком, когда их много. Но в этом сне они всегда наваливаются на меня сверху целым ворохом. Они как будто падают с неба, а я не могу от них сбежать. Вроде пытаюсь бежать, но не бежится. Во всяком случае, бегу я намного медленнее, чем прибывает опилок, и вскоре они засыпают меня полностью. Затем начинают давить на меня все сильнее и сильнее. Когда их становится невыносимо много, я обычно просыпаюсь. Ужасает их это давление - ведь опилки легкие, как они могут давить - непонятно, но они давят. Другие дети в этот момент сладко спят неподалеку, а я сижу один посреди ночных сумерек. Сегодня сон был почему-то не такой, как обычно. Опилки просто засыпали меня, но давить не начинали, вместо этого они начали на меня орать громким рычащим голосом и что-то ритмично вколачивать мне в уши. Самое сложное в этом сне - я не мог проснуться. Или это тоже наяву? Что-то я уже слабо разбираюсь во всей этой ситуации: что мне сниться, а что происходит. Потому я даже не могу сказать точно - оно действительно всё смолкло снаружи потом, или мне это тоже приснилось. Но будто бы опять здесь появился этот длинный предмет, который исчезал через дыру в потолке, и из этой дыры, ставшей теперь малюсенькой дырочкой, опять повеяло прохладой. Темнота опять пришла в движение. Меня снова бросало из стороны в сторону. Но, вроде бы, чуть меньше, чем в самом начале темноты. Кажется, что наяву, но может это и сон.
Я хочу есть. Я не хочу больше спать. Я не хочу больше темноты. Здесь вполне здорово и уютно, как я потихоньку оценил для себя, но я бы с радостью подкрепился. После страшных снов мне всегда очень хочется есть, а сегодня и вовсе какой-то странный денек. А может уже и вообще ночь.
И вот, двери моего заточения неожиданно открылись, первый раз за последнее время отчетливо появился свет. Ничего никуда больше не двигалось, ничего не грохотало. Снаружи громко прозвучало: «Декстер, выходи!». Не знаю, что бы это могло значить, и что такое «декстер», надо бы выйти и во всем разобраться. Терять особо нечего - здесь ничего не происходит, голос звучал вполне себе добродушно, и даже, вроде бы, вполне себе знакомо. Опять же - есть хочется дико, а тут внутри еды точно нету, я все перепроверил несколько раз. Выхожу на свет.
Ого! Человек! Раз, два, три. Три штуки. Целых три штуки человека. И это точно не сон. Я окончательно не дремлю, потому что хочу есть.
- Я не знаю, кто вы, и что вы здесь делаете, не знаю где мы, но я хочу есть. У вас есть что-нибудь поесть? Дело в том, что если мне сейчас удастся знатно поесть, то я готов забыть про весь тот кошмар, который мне удалось пережить за последнее время, ведь, судя по всему, это всё из-за вас. Тогда пускай и еда будет за ваш счет! - я постарался говорить нарочито бодро и громко, чтобы невозможно было догадаться, что я только-только отошел от дремоты и пребывал в весьма помятом состоянии вследствие всего, что мне довелось пережить.
- Слушай, давай его покормим уже прямо сейчас? Мне сказали, что он очень любит макароны и гречку! - один человек сказал другому. Занятно, почему на мой вопрос он ответил не мне, а кому-то другому? Я узнал его, говоривший был тем самым человеком, который до наступления темноты громко разговаривал и размахивал руками. Тот странный шумный человек. Откуда они узнали про макароны?
- Я согласен! Давайте ваши макароны, только предлагаю, всё же, обращаться прямо ко мне, а то так еще, чего доброго, и мои законные макароны пойдут кому-нибудь другому на корм! Господа, живее!
- На! Держи, не волнуйся, это твои личные макароны! Никто их не отберет. Их теперь даже другие дети не отберут, пока ты будешь сидеть и думать, если вдруг ты пожелаешь просто сидеть и думать!
- О! Спасибо! Давайте перенесем знакомство и разбирательство в сложившейся ситуации на более позднее время - больно уж я голоден, отойдите от моих макарон пока что, не сочтите за труд, просто когда я голоден, я могу нестерпимо нагрубить!
- Ладно, ешь, не волнуйся! - сказал шумный человек, разделся и вышел из дома.
Это, конечно, не та самая мечта, даже близко. Цвет не тот пока еще. Но в такой странный момент после непонятных испытаний просто посидеть и поесть макарон - это счастье. Сижу, ем. Разглядываю стороны. Жилище. Да, здесь живут люди. Выглядит всё весьма сумбурно. И люди эти какие-то сумбурные. Но мне сейчас подумалось, что жилища делятся только по признаку наличия в них макарон. Есть макароны - хорошее жилище, нет макарон - плохое жилище. Случалось мне общаться с детьми, которые думают, что если в жилище есть только одни лишь макароны, но нет гречки, то это тоже плохое жилище. Мне кажется, это - дурные дети. Если бы они чуть поменьше галдели, а попытались бы различить цвет своей мечты хотя бы в цвете того, что их окружает, то им было бы вовсе все равно: была съедена ими на завтрак гречка, или макароны. Макароны здесь присутствуют, я видел краем глаза большой мешок. И здесь довольно тепло. Отличное жилище. Плюс - какие-то люди и никаких других галдящих детей, помимо меня. Не то чтобы я был против детей в принципе, других детей, кроме меня, просто с теми, со всеми теми галдящими мне было НЕ ИНТЕРЕСНО, и они мне больше мешали, чем помогали. Хотя я им мешать не пытался.
Хорошо подкрепившись, решил малость осмотреться, хотя я бы с радостью залег сейчас в нормальный здоровый сон, но спокойствия ради нужно бы изучить ауру этой стаи. За окном вон - темнота, ночь уже. После еды что-то накатила усталость, дал знать о себе этот странный денек. В комнате людей сейчас не было, а на столе кто-то оставил миску чая. Чай - признак доброй ауры. Огромная железная миска чая - огромная аура. Странно, я думал, его пьют обычно из стаканов. Видел, во всяком случае. Раньше мне чай не доводилось пить, сам я попросить не догадывался, да и не очень-то хотелось, а та девушка мне его не догадывалась дать. А тут - целая миска. Чувствуется, что чай горячий, но уж больно хочется попробовать ауру на вкус.
О да - вкусный чай. Оказывается чай - сладкий! Немного печет во рту, но не смертельно. Кто-то идет. Чай мне пока официально дан не был, надо сделать вид, что я здесь просто рассматриваю, допустим, вот эту стену. Я просто отошел от миски с чаем и уставился в стену. Это оказалось не совсем стеной - какая-то деревянная штуковина стояла на столе, вроде большущего ящика со странной дырой в центре. Края у этого ящика были не квадратные, как обычно, а полукруглые, всей формой он походил на огромную сплющенную грушу. Или как если бы у груши отрезали края и оставили только плоскую середину. Это здесь зачем?
- Ну что? Поел, дружище? - спросил шумный человек, улыбаясь. Его не было довольно долго. Сейчас он был еще более странный, чем показался мне при первой встрече: он был в одних шортах, которые плотно облегали ноги. Желтые такие шорты. И те же перчатки с обрезанными пальцами, а на голове его была какая-то желтая тряпица с буквами. От него пахло улицей и осенними листьями. От него пахло ветром и холодом. При первой встрече я не обратил внимания на его одежды, сквозь галдеж детей мне запомнились только жесты и возгласы.
- Да, отличные макароны! Спасибо.
- Ты может, чаю хочешь? Так не стесняйся, вон я сколько заварил, бери, пей - что за макароны без чая! Не знаю, правда, любишь ли ты с сахаром, говорят, детям сладкое нежелательно, но я не верю в эти предрассудки.
- О! Спасибо, попробую! - и я для вида отпил пару глотков - понравилось мне это его «дружище». - Отличный чай, я люблю сладкий!
- Ну, вот и здорово! В следующий раз получишь чай вообще с лимоном! Располагайся, чувствуй себя, как дома. Да, собственно, ты и есть дома!
Это что же значит, что я здесь надолго? Я только-только привык к той девушке, а сейчас заново привыкать вот к этим людям? Но зато здесь нет никаких других непонятных детей, и все макароны - мне, да и вроде должно быть весело.
- Хорошо! Я тут осмотрюсь немного, - сказал я и принялся рассматривать странный ящик.
…Да, когда-то я пытался разговаривать с другими детьми, но они считали меня слишком странным, им казалось, что я все усложняю, в особенности фразы. А мысли, которые мне виделись моими обычными каждодневными размышлениями, они называли «умничать». Потому мои фразы не похожи на фразы обычных детей, ведь в то время, когда они играли, я - думал, пытался соображать, мечтал и пытался понять, как достичь этого цвета. Того самого цвета…
Человек тоже поел и допил оставшийся в миске чай. Затем он вышел, а когда вернулся, то был одет в нормальные одежды. Он взял со стола тот непонятный ящик, и мы пошли в другую комнату. Человек включил что-то на компьютере, какой-то фильм. Или мне показалось, или я действительно слышал из колонок несколько раз слово «декстер» потом на протяжении фильма. Слово врезалось тем, что я никак не мог понять его значения.
Человек сел на стул, поставил на колени эту штуковину и она вдруг начала издавать ЗВУК. Меня не столько интересовал фильм, сколько эта штуковина. Фильмы я видал и прежде, такую странную штуковину - впервые. Спрашивать как-то пока не хотелось, но я сохранял невозмутимый вид, изучая обстановку в окрестностях стула, в основном потому, что пора бы уже и поспать, а где - я еще не нашел, задавать же в данной ситуации странный вопрос: «а где мне спать» виделось не совсем корректным деянием.
Я незаметно бродил вокруг, рассматривая попутно штуковину. Занятная, всё же, вещица. Довольно приятный тембр звука, хоть и мелодия не понятна. Вроде бы музыка, да не совсем. Я теперь понял, что издает звук - там такие нити протянуты от края до края. Поначалу я принял их за прутья. Я обманулся, потому что сразу при их виде мне вспомнилась клетка с кроликами, которую мне довелось однажды увидеть. Но теперь я понял, что это скорее нити, чем прутья от клетки. Вот как если бы волос сделать во много раз более толстым и закрепить на обоих концах.
- Что, дружище, непонятен тебе мотив? Это хроматизмы, здесь нет мотива, это просто зарядка для пальцев, потерпи, скоро пойдет более приятная музыка.
- А что это, кстати?
- Это «Кремона», знаешь, ей столько, сколько мне. Мы с ней ровесники. И однажды решили быть вместе.
- А! Кремона, значит. Я примерно так и думал. Когда уже будет «более приятная музыка»? Так ведь и уши не долго поломать.
Он ничего не ответил. Глаза его глядели куда-то совсем мимо, даже мимо экрана про декстера. Но вскоре звуки изменились. Стало действительно больше похоже на музыку. Я бы сказал, что совсем похоже. И что самое удивительное - здесь был ЦВЕТ. Так странно: оно звучит, а я вижу какие-то картины. Захотелось прочувствовать момент более четко. Я подобрался поближе к звуку. Картины периодически сменяли одна другую. Менялся их цвет.
Вот!
Вот здесь! Вот этот!
Я успел уловить, пока опять не сменилось, один из знакомых цветов. Это трудно объяснить. Это даже не цвета, это я их так называю - «цветами», на самом же деле это такие как бы блоки из цветов. Это сочетания цветов с различными вкраплениями других цветов, малюсенькими точками, линиями, узорами. Обычный ребенок это может увидеть, если крепко-крепко зажмурит глаза. Он увидит в основном темную картину, но там будут и крапинки, и узоры. Надо крепко зажмуриться. Вот такими блоками я вижу свои «цвета». У той моей мечты всегда светлые теплые тона, ближе к желтому, бледно-желтому и сочетанию других всевозможных желтых цветов, с различными крапинками и узорами из красного, черного и местами синего (можно увидеть нечто похожее, если сильно-пресильно зажмуриться на несколько секунд, а потом просто посмотреть закрытыми глазами на яркое солнце, не открывая их после зажмуривания). Так вот, здесь, некоторые из этих странных звуков показывали мне те самые конструкции цветов, которые принадлежали моей мечте. Это было так странно и удивительно. Как мечта, моя мечта, может присутствовать в звуке этого деревянного ящика? Хорошо, пускай не вся, пускай кусками, но я этого пока решительно не могу понять. Наверное, я слишком устал за сегодня. Я уже не хочу ничего сегодня понимать, как не хочу сегодня больше ни о чем думать.
Я удобно устроился возле кремоны, и стал слушать и рассматривать эти картины с закрытыми глазами, и постепенно они перешли в мой сон. Я спал, крепко и спокойно. Мне не снились опилки. Мне снились красивые цвета.
Демон:
Я летел по полотну кольцевой велодороги так быстро, как только мог. Это означало то же, что и обычно - я не укладываюсь во время и никак не успею к началу репетиции, а ветер, зараза, опять слишком плотный. Если бы я ехал по направлению к месту репетиции, то конечно бы успел с запасом. Это место где-то в центре города, но я несусь с одной окраины на другую по кольцевой. В силу своей природной лени и острой тяги к серости бытия нормальное большинство человеческих созданий называет эту кольцевую - автодорогой, проезжая по ней на своих авто. Велосипедистов здесь действительно мало, по сравнению с грудой движущегося железа по рядам слева от обочины. Если оценивать человека, как биологический вид, выделяющийся на фоне всего остального именно тем, что присуще только ему одному, то теми серыми созданиями, которые сидят в этих железных движущихся гробах, можно смело пренебречь. Тяга к комфорту - это самый первобытный животный инстинкт, и то, что человек сумел изобрести самодвижущуюся штуку и возит в ней свои кости, укрывая их от стихии и всячески щадя, никак не выделяет его на фоне мира. Скорее, это его даже ставит на ступень ниже всего остального мира, животного мира, потому что это делает его слабее. А стремление работать и всячески тянуться к тому моменту, когда он однажды сядет в кресло своей коробчонки для того, чтобы стать слабее и вовсе делает его, человека, лишенным всякого здравого смысла.
«Человек удобно сидящий» - это не венец природы, это - ее конец.
А потому, это серое полотно скорее велодорога, чем автодорога. Кольцевая, потому что по кругу. По большому кругу…
…Я быстро пролетаю по улочкам, свернув с кольцевой. Напротив зоопарка есть один дом, оказалось, именно там находится то, что мне сейчас резко понадобилось. Точнее, тот, кто мне сейчас понадобился - я ощутил нехватку кадров в нашем прайде… Нашему прайду не помешает нынче еще одна боевая единица…
- Здравствуйте, это Виктор, я звонил вам сегодня, - девушка, к которой я обращался, оказалась весьма недурна собою.
- Да, проходите, вон они, - они были тоже вполне не дурны собою.
- Ого, сколько много, да какие все резвые…
- Хотели в зоопарк отнести, на корм, но вот что-то уж больно они смышленые удались. Так что выбирайте. Вот посмотрите этих двух.
- Отличные ребята. Такие все замечательные, даже не знаю, кого из них выбрать.
- А может девочку?
- Нет, это должен быть Декстер, девочку ведь Декстером не назовешь! Только парень!
- Как вам вон тот? У него отличная генетика и редкая внешность. Он будет расти красивым мальчуганом. Я могу вам показать его отца.
- Что ж, покажите!
- Глядите! Не правда ли, он прекрасен?
- Да, пожалуй, если Декстер станет внешне на него похож однажды, наш прайд будет им гордиться! И выглядит весьма бодро и убедительно. Решено! Давайте я заберу этого мелкого с «редкой внешностью», ему предстоит окунуться в жизнь, где ординарный парень просто не выживет. Что, совсем бесплатно?
- Да, совсем.
- Я слышал, что совсем бесплатно нельзя. Вот вам камень! Он дорогой. Дороже денег. Он очень высоко лежал до этого лета, а я смог его оттуда принести. Он лежал выше облаков. Выше всех-всех облаков. У вас ведь нет такого камня, а у меня их целый набор.
- У меня действительно нет такого камня!
- Ну вот и здорово - вам камень, мне - Декстер!
Места в рюкзаке было не много, как раз ровно для Декстера. Там стояла педаль для бас-бочки, барабанные палочки, тетрадь с нотами и запасная майка. Еще там была картонная коробка от телефона, которую я взял для перевозки моего нового товарища. Девушка дала мне немного опилок, и я насыпал их в коробку. Ее я поставил в свободное место рюкзака, после чего в нем места уже не осталось. Я полностью открыл коробку и посадил туда Декстера, решил не закрывать её, чтобы не ущемлять чувства свободы низким потолком - в рюкзаке и так не больно-то побегаешь.
Через пять минут начинается репетиция, а до нее десять километров по городу, заполненному потоками глупых машин, едущих с работы, потому что сейчас именно то самое время. Десять километров это вечность перед лицом пяти минут. Ох, и полетаем сейчас. Не знаю, как там ему в рюкзаке будет, но это самое безопасное место на всей дороге. Я оставил маленькую дырочку, не до конца застегнув замок, чтобы внутри рюкзака был свежий осенний воздух. Что за езда без свежего осеннего воздуха? Многие думают, что на Свежий Осенний Воздух влияют те самые потоки машин. Но это не так. Воздуха намного больше, и все эти несчастные потоки железа против Осени - ничто. Хотя бы потому, что они не понимают Осень, и им никогда не подняться до ее высоты, и уж тем более не зачадить её дыхания. Понимали бы - не ездили бы в этих колесницах, огражденные от всего живого, огражденные от мира и от настоящей жизни.
И мы понеслись.
Резво.
Бодро.
Жадно.
Наверняка.
Сквозь Осень напрямик.
Как и подобает перемещаться в пространстве, если ты еще жив и тебя не везут на кладбище. Ведь медленно, скорбно и уныло можно ездить только на кладбище, да и то - один лишь раз. А здесь нужно спешить, остервенело проглатывая километры воздуха, щедро нагревая встречный ветер своей жаркой кожей.
Не жалея ни тепла…
Ни сил…
Ведь кто тогда еще согреет Осень…
Нужно кричать матом на нерадивого, сонного, усталого водителя, откалывающего очередной неправедный маневр. Кричать прямо в его серое лицо, чтобы он хотя бы ехал ровнее, раз уж ему не суждено проснуться. Можно кричать матом даже на пешеходов, если они замышляют и исповедуют неладное. Ладное они вряд ли исповедуют - ведь никого в ярких одеждах. Никто не носит ярких одежд.
Почему никто не носит желтого?
Или ярко-красного?
Или издалека-пронзающего-синего?
Почему ВСЕ одного цвета?
Как будто существует серый цвет стен, желтый цвет солнца, белый цвет правды и свободы, черный цвет асфальта, стеклянный цвет машин, и отдельный мрачный цвет - цвет пешеходов.
Может, это только осенью.
Но все - одного цвета.
Почему?
Есть еще цвет светофоров. Он вполне определенный - красный. Светофоры всегда красного цвета. И это тоже жутко бесит. Зеленых светофоров не существует - если они и есть, ты их просто проезжаешь, не придавая им никакого значения. Желтые светофоры - это зарождающиеся красные светофоры. Вполне возможно, что трехмесячному Декстеру, там сзади, на моей спине, не стоит слышать того, насколько меня бесят светофоры и некоторые водители, но он еще мал, и ничего не поймет.
Ругаюсь матом и на светофоры сегодня.
У меня отличное настроение потому что.
Мы внедряемся в проспект.
Мы врезаемся в проспект.
Мы режем стальные потоки вдоль.
Мы покоряем проспект.
Мы оставляем позади гневного служителя гаи и уходим по тротуарам, запутывая след.
Мы не служим никому.
Мы почти на месте.
Мы на месте.
Миг плотной Вечности позади.
- И где тебя носило?
- Да вот, глядите!
- Ого! Славный какой!
- Это Декстер, он, пока еще маленький и, похоже, дремлет, но он вырастет и всем покажет! Сейчас прикручу тарелки, и будем играть.
Решил не доставать свою педаль для бочки, чтобы не тревожить спящего, достал только палочки и закрыл рюкзак. Опилки из коробки почти все рассыпались по рюкзаку - резвая была поездочка, и слишком красные светофоры.
Дверь между студией и коридором - двойная, промежуток около тридцати сантиметров. В это пространство я и решил на время репетиции поставить рюкзак со спящим Декстером, чтобы хоть как-то снизить для него непривычный уровень звука. Но между дверями гремит тоже весьма заметно, я как-то однажды положил туда диктофон, и понял, что одна дверь - ничто перед лицом нашей музыки. Да что там музыки - любая дверь даже перед лицом бас-бочки - ничто.
Мы неплохо поработали над материалом. Когда мы закончили, и я опять приоткрыл рюкзак, чтобы положить палочки, Декстер, вроде бы, всё так же мирно спал, посреди опилок и педали.
Дорога домой была чуть менее экстремальной, спешить уже было некуда, но спокойно ездить я не умею - не вижу смысла я в спокойной езде, как и в спокойной жизни. Ведь спокойная езда делает и твою жизнь спокойнее на период езды, а спокойная жизнь - это смерть. Это бы должно быть понятно любому человеку, этому бы стоило учить в школах. Но в школах учат лишь спокойной жизни. Учат в школах тому, как ПРАВИЛЬНО, постепенно, в течение «как бы жизни» очень не «как бы» умирать.
И потому - кольцевая АВТОдорога
И вот, мы дома. Я потащил Декстера в рюкзаке на кухню - наверное, он голоден.
- Глядите! Смотрите, кто у меня есть!
- О-о-о! Цвет - то, что надо, да шустрый какой!
- Слушайте, давайте его покормим уже прямо сейчас? Мне сказали, что он очень любит макароны и гречку! - шумно предложил я. И мы достали пакет с макаронами из кухонного шкафа. Декстер пытался сохранять невозмутимый гордый вид, отчаянно пытаясь выглядеть НЕ голодным.
- На! Держи, не волнуйся, это твои личные макароны! Никто их не отберет, - сказал я Декстеру, а в мыслях пронеслось отчего-то: «Их теперь даже другие дети не отберут, пока ты будешь сидеть и думать, если вдруг ты пожелаешь просто сидеть и думать!»
И вот, Декстер сидит на моей руке, держит в своих маленьких ручонках пальцами сухую макаронину, и с каждым укусом она становится всё меньше.
- Ладно, ешь, не волнуйся!
Мне еще нужно было побегать часок. Я заварил миску чая, поставил ее на стол остывать, чтобы после пробежки сразу же выпить. Разделся и пошел бегать в сырую темноту улиц, оставив Декстера есть макароны на столе, под присмотром нашего прайда.
Мимо смутных фонарей.
Мимо ночных волн озера.
Вдоль ветра.
Поперек ветра. Легкого ночного, но осеннего.
В гору.
С горы.
В запах травы. Мертвой, но еще пока сырой.
Мимо тихой черноты кустов.
По листьям под голыми ветками.
По мягкому краю луж песчаных дорог.
Опять по асфальту.
Опять на уши встали все собаки частных домов.
Затем снова тишина… Редкие моменты странного спокойствия. Наличие Декстера там, на столе, и уже прирученного, местного ветра, здесь и сейчас, а также необходимости бежать - всё это вместе позволяло перестать на некоторое время думать о причинах, целях и смысле моего сложного пребывания на этой планете. Просто было радостно, без всяких трудных, неподъемных порой, мыслей, без тех самых условий, заданных мне, заданных мною, перед которыми этот бег - пустяк.
Простая легкая радость.
Легкая и белая, как пух одуванчика, который утром унесет ветер.
Если не этим утром, то следующим, но непременно унесет.
И нужно опять будет отправляться в погоню за этим Ветром.
Но…
До утра еще есть время…
Я вернулся в тепло нашего прайда и сразу же пошел проконтролировать жизненный и творческий путь Декстера:
-Ну что? Поел, дружище?
Декстер, ни слова не проронив, схватил макаронину и побежал прятать за стоявшую на столе гитару.
- Ты, может, чаю хочешь? Так не стесняйся, вон я сколько заварил, бери, пей - что за макароны без чая! Не знаю, правда, любишь ли ты с сахаром, говорят, детям сладкое нежелательно, но я не верю в эти нелепые предрассудки.
Он выбежал из-за гитары, уже без макаронины, и подбежал к миске. Поставил руки на край, перегнулся через него и с деловым видом отхлебнул пару глотков. Затем он, как бы пытаясь распробовать вкус, важно скорчил лицо, чуть прикрыв один глаз.
- Ну, вот и здорово! В следующий раз получишь чай вообще с лимоном! Располагайся, чувствуй себя, как дома. Да, собственно, ты и есть дома!
Я выпил чай, который великодушно оставил мне Декстер, закусил парой бутербродов. Пошел, принял душ, переоделся, взял со стола гитару, взял Декстера и мы отправились в другую комнату - нужно было сегодня ещё поиграть некоторые странные упражнения. Так как это больше технические упражнения, с музыкой имеющие весьма мало общего, то я иногда включаю в такие моменты что-нибудь не слишком звуковысотное для фона. Сегодня я включил «Декстера», это такой отличный многосерийный фильм о добром многосерийном убийце людей.
Я сидел на стуле, Декстер бегал вокруг, изучал обстановку, периодически подбегая к гитаре. Он залезал в пространство между задней декой и мной, видимо, пытаясь найти здесь хоть какой-то смысл в этих звуках. Но он не находил. Разумеется. Потому что смысла в них нет… Иногда мне начинает казаться, что смысла нет ни в каких звуках, какими бы они тебе ни казались прекрасными, и как далеко ты бы за ними ни забрался…
- Что, дружище, непонятен тебе мотив? Это хроматизмы, здесь нет мотива, это просто зарядка для пальцев, потерпи, скоро пойдет более приятная музыка.
Декстер продолжал носиться вокруг, он обнюхивал корпус гитары, даже один раз попытался залезть в розетку, в тот кусочек ее, который не закрыт струнами. Но еще ни одному младенцу этого не удавалось.
- Это «Кремона», знаешь, ей столько, сколько мне. Мы с ней ровесники. И однажды решили быть вместе.
«Более приятная музыка» сегодняшнего вечера это арпеджио. Тоже, как упражнение. На примере пары аккордовых последовательностей, которые мне сейчас нужно вычистить. Чисто техническое занятие, но музыкальный смысл уже в этом появляется. Через несколько минут последовательного звучания аккордовых звуков, в сменяющих друг друга картинах минорного лада Декстер уже спал у меня на ноге, прислонившись к задней деке гитары. Пространства между Ней и мной практически нет - его как раз ровно столько, чтобы там мог вздремнуть маленький славный крысёнок.
- Нет, это должен быть Декстер, девочку ведь Декстером не назовешь! Только парень!
- Как вам вон тот? У него отличная генетика и редкая внешность. Он будет расти красивым мальчуганом. Я могу вам показать его отца.
- Что ж, покажите!
- Глядите! Не правда ли, он прекрасен? - глаза Девушки, хозяйки жилища, заискрились как два утренних солнца на снежном насте.
- Да, пожалуй, если Декстер станет внешне на него похож однажды, наш прайд будет им гордиться! И выглядит весьма бодро и убедительно. Решено! Давайте, я заберу этого мелкого с «редкой внешностью», ему предстоит окунуться в жизнь, где ординарный парень просто не выживет.
Декстер:
В этом доме я прожил что-то около трех месяцев. Было, в общем-то, спокойно, если не считать периодической возни вокруг, которую вечно затевают эти другие дети. Но сегодня пришел какой-то странный человек. Он шумно разговаривал и размахивал руками в странных перчатках без пальцев. Я не совсем понял, о чем они там говорят, похоже, речь шла обо мне. Я не больно-то много видел людей, но этот точно какой-то странный.
Я еще не все слова понимаю, но зато быстро учусь, мне кажется, что я вообще - особенный. Я не нахожу интереса в этой возне, которую затевают другие дети, мне всё время кажется, что я должен что-то особенное затеять, но вот что именно, я пока не понял, есть светлое ощущение, что однажды я это затею. Хотелось бы затеять. И, конечно же, оно однажды затеется!
Мгновенная волна фантазий о моих будущих великих затеях и особенных свершениях понесла меня от этих вопящих детей куда-то вдаль и ввысь, и я не заметил, как оказался в каком-то замкнутом темном месте. Я о таком положении дел совсем не мечтал. Как оно сюда закралось - непонятно. Загадочное темное место. Несколькими мгновениями позже я ощутил, что это вовсе не фантазии - я действительно нахожусь в этом странном месте. Полностью темно. Вообще ничего не видно. Но - мягко. Хотя, встречаются и какие-то острые непонятные металлические предметы. Или это, может быть, один такой большой странный предмет здесь находится. Непонятно. Еще здесь сложена какая-то ткань, ну или что-то очень на нее похожее. Места не больно много вокруг, бегать негде, да и не видно ничего. И, что самое странное, скорее всего это всё куда-то несется. Я не припоминаю, чтобы такое прежде со мною случалось, но оно движется. Кажется, будто все это странное место, вместе со мной в самом центре, иногда останавливается, иногда ускоряет ход, порою замедляется, порой же ускоряется так живо, что меня бросает из стороны в сторону в этой мягкой темноте. Здесь внутри относительно тепло и спокойно, но снаружи, если оно существует это «снаружи», вполне себе шумно. Слышны низкие рычащие звуки. Слышны высокие гудящие звуки. Несколько раз уже раздавалась громкая человеческая речь. Или, скорее даже, человеческие крики. Совсем близко, настолько близко, что мое темное пространство вибрировало, будто кричали прямо за этой мягкой черной стеной. Таких слов я еще не слыхал, так что я не могу с уверенностью сказать, о чем там кричали. По всему судя, там «снаружи» происходит что-то страшное. Или, скорее, страшно загадочное. Потому что я не понимаю ничего из того, что сейчас происходит со мною и, главное, я не понимаю, что происходит снаружи.
Трудно посчитать, сколько это все длилось - в таком мраке я еще не пребывал, да и новых непонятных впечатлений прибавлялось с каждым мигом, а поэтому время текло иначе, чем я привык. Могло пройти во много раз больше времени, чем длился разговор этого странного человека с той девушкой, которая помогала мне последние три месяца. Кстати, ее здесь почему-то нет. Почему? Ей, наверное, трудно уместиться здесь было бы, ведь я и один тут не очень свободным себя ощущаю. Отчего-то мне кажется, что этой девушки я больше не увижу.
За мыслями о доброй девушке я не сразу понял, что уже ничего не трясется и моя замкнутая темнота никуда не двигается. Во всяком случае, я не чувствую никакого движения. И звуков снаружи нет совсем, только какие-то очень заглушенные голоса. Дуть сверху перестало. Да, здесь была одна маленькая дырочка вверху, туда было трудно забраться, но из нее дуло, не так чтобы слишком холодно, но освежало порой, а сейчас вот прекратилось. Теперь я знаю, как пахнет ветер.
Однако, что-то не похоже это все на «то самое» о чем мне мечталось. Оно совсем не такого цвета. Хотя запах ветра мне понравился, но теперь и он улетучился. Я не знаю точно, о чем мне мечталось, но я знаю точно, какого ОНО цвета. Эта моя мечта не имеет формы, не имеет чёткого пункта назначения и даты ее свершения, но её цвет мне известен, я знаю те картины, которые она рождает в моей голове. И это совсем не то, что сейчас я вижу - черного цвета и тишины там никогда не было. Но я ведь видел? И вижу, когда захочу. Значит, вся эта черная неопределенность, сейчас же должна пройти? Или может быть, чуть позже пройдет?
Не успел я даже разозлиться - а я часто злюсь, когда что-то очень явно не по мне, когда другие дети мешают мне думать - как снаружи загремело все так сильно, что даже сто тысяч других детей не смогли бы это перекричать. Такого грохота и такой громкости я вообще себе не представлял. Стало очень страшно. Очень. Утешало где-то в затылке только то, что пространство вокруг меня не сжималось от этого грохота, хотя мне казалось, что оно должно бы сжаться и раздавить мне всю голову от уха до уха. Но, несмотря на эту бурю, вокруг меня все оставалось прежним. Всё та же темнота, тот же металлический предмет. Но всё же, что-то пропало, что-то длинное исчезло сквозь дыру в потолке, когда мы окончательно остановились и я попробовал вздремнуть. Я всегда стараюсь вздремнуть, если не могу никак повлиять на ситуацию, независимо от того, нравится она мне, или нет. Сквозь сон я не слишком разобрался в происходящем, когда мне показалось, что еще до грохота потолок приподнялся и пропустил полосу света. Мне почудилось, что я вижу каких-то людей, и они тянут ко мне руки, смеясь. Среди них, вроде бы, даже был ребенок, другой ребенок. Это меня не пугало, даже если бы и не было сном - я не боюсь ни других людей, ни других детей.
Когда стало опять совсем темно, я словил себя на мысли, что всё же не сплю, а просто сижу с открытыми глазами. Похоже, единственная спокойная часть мира это вот этот малюсенький кусочек темноты вокруг меня, а там, снаружи, господствует полный хаос, потому что ничего другого сопровождаться такими звуками не может. Но страх уже прошел, потому что ко мне это все не пробирается. Уже давно грохочет. Я успел привыкнуть, и в пору бы окончательно задремать. Поесть здесь я ничего не нашел, буду спать голодным.
И я задремал. Даже заснул. Грохот меня уже совсем не пугал, и я привык к нему, он меня даже начал убаюкивать. Сквозь сон мне показалось, что в этом хаосе звучит человеческая речь. Скорее, это были больше крики, или какие-то слова растянутые во времени и очень громкие. Но это вполне могло мне присниться, ведь человеческий голос не может звучать так громко, не может человеческий голос быть различим в таком хаосе.
Мне снились опилки. Что за вечный дурацкий сон? Это самый кошмарный из всех моих кошмарных снов. Да, я люблю опилки, мне нравится их цвет. Мне нравится их запах. Мне вообще кажется, что всем должен нравиться запах опилок. Всегда пытался понять, откуда они берутся, и, видимо, пока не разберусь окончательно, до тех пор они и будут мне сниться. Мне нравится их трогать руками, перебирать пальцами. Мне нравится по ним ходить босиком, когда их много. Но в этом сне они всегда наваливаются на меня сверху целым ворохом. Они как будто падают с неба, а я не могу от них сбежать. Вроде пытаюсь бежать, но не бежится. Во всяком случае, бегу я намного медленнее, чем прибывает опилок, и вскоре они засыпают меня полностью. Затем начинают давить на меня все сильнее и сильнее. Когда их становится невыносимо много, я обычно просыпаюсь. Ужасает их это давление - ведь опилки легкие, как они могут давить - непонятно, но они давят. Другие дети в этот момент сладко спят неподалеку, а я сижу один посреди ночных сумерек. Сегодня сон был почему-то не такой, как обычно. Опилки просто засыпали меня, но давить не начинали, вместо этого они начали на меня орать громким рычащим голосом и что-то ритмично вколачивать мне в уши. Самое сложное в этом сне - я не мог проснуться. Или это тоже наяву? Что-то я уже слабо разбираюсь во всей этой ситуации: что мне сниться, а что происходит. Потому я даже не могу сказать точно - оно действительно всё смолкло снаружи потом, или мне это тоже приснилось. Но будто бы опять здесь появился этот длинный предмет, который исчезал через дыру в потолке, и из этой дыры, ставшей теперь малюсенькой дырочкой, опять повеяло прохладой. Темнота опять пришла в движение. Меня снова бросало из стороны в сторону. Но, вроде бы, чуть меньше, чем в самом начале темноты. Кажется, что наяву, но может это и сон.
Я хочу есть. Я не хочу больше спать. Я не хочу больше темноты. Здесь вполне здорово и уютно, как я потихоньку оценил для себя, но я бы с радостью подкрепился. После страшных снов мне всегда очень хочется есть, а сегодня и вовсе какой-то странный денек. А может уже и вообще ночь.
И вот, двери моего заточения неожиданно открылись, первый раз за последнее время отчетливо появился свет. Ничего никуда больше не двигалось, ничего не грохотало. Снаружи громко прозвучало: «Декстер, выходи!». Не знаю, что бы это могло значить, и что такое «декстер», надо бы выйти и во всем разобраться. Терять особо нечего - здесь ничего не происходит, голос звучал вполне себе добродушно, и даже, вроде бы, вполне себе знакомо. Опять же - есть хочется дико, а тут внутри еды точно нету, я все перепроверил несколько раз. Выхожу на свет.
Ого! Человек! Раз, два, три. Три штуки. Целых три штуки человека. И это точно не сон. Я окончательно не дремлю, потому что хочу есть.
- Я не знаю, кто вы, и что вы здесь делаете, не знаю где мы, но я хочу есть. У вас есть что-нибудь поесть? Дело в том, что если мне сейчас удастся знатно поесть, то я готов забыть про весь тот кошмар, который мне удалось пережить за последнее время, ведь, судя по всему, это всё из-за вас. Тогда пускай и еда будет за ваш счет! - я постарался говорить нарочито бодро и громко, чтобы невозможно было догадаться, что я только-только отошел от дремоты и пребывал в весьма помятом состоянии вследствие всего, что мне довелось пережить.
- Слушай, давай его покормим уже прямо сейчас? Мне сказали, что он очень любит макароны и гречку! - один человек сказал другому. Занятно, почему на мой вопрос он ответил не мне, а кому-то другому? Я узнал его, говоривший был тем самым человеком, который до наступления темноты громко разговаривал и размахивал руками. Тот странный шумный человек. Откуда они узнали про макароны?
- Я согласен! Давайте ваши макароны, только предлагаю, всё же, обращаться прямо ко мне, а то так еще, чего доброго, и мои законные макароны пойдут кому-нибудь другому на корм! Господа, живее!
- На! Держи, не волнуйся, это твои личные макароны! Никто их не отберет. Их теперь даже другие дети не отберут, пока ты будешь сидеть и думать, если вдруг ты пожелаешь просто сидеть и думать!
- О! Спасибо! Давайте перенесем знакомство и разбирательство в сложившейся ситуации на более позднее время - больно уж я голоден, отойдите от моих макарон пока что, не сочтите за труд, просто когда я голоден, я могу нестерпимо нагрубить!
- Ладно, ешь, не волнуйся! - сказал шумный человек, разделся и вышел из дома.
Это, конечно, не та самая мечта, даже близко. Цвет не тот пока еще. Но в такой странный момент после непонятных испытаний просто посидеть и поесть макарон - это счастье. Сижу, ем. Разглядываю стороны. Жилище. Да, здесь живут люди. Выглядит всё весьма сумбурно. И люди эти какие-то сумбурные. Но мне сейчас подумалось, что жилища делятся только по признаку наличия в них макарон. Есть макароны - хорошее жилище, нет макарон - плохое жилище. Случалось мне общаться с детьми, которые думают, что если в жилище есть только одни лишь макароны, но нет гречки, то это тоже плохое жилище. Мне кажется, это - дурные дети. Если бы они чуть поменьше галдели, а попытались бы различить цвет своей мечты хотя бы в цвете того, что их окружает, то им было бы вовсе все равно: была съедена ими на завтрак гречка, или макароны. Макароны здесь присутствуют, я видел краем глаза большой мешок. И здесь довольно тепло. Отличное жилище. Плюс - какие-то люди и никаких других галдящих детей, помимо меня. Не то чтобы я был против детей в принципе, других детей, кроме меня, просто с теми, со всеми теми галдящими мне было НЕ ИНТЕРЕСНО, и они мне больше мешали, чем помогали. Хотя я им мешать не пытался.
Хорошо подкрепившись, решил малость осмотреться, хотя я бы с радостью залег сейчас в нормальный здоровый сон, но спокойствия ради нужно бы изучить ауру этой стаи. За окном вон - темнота, ночь уже. После еды что-то накатила усталость, дал знать о себе этот странный денек. В комнате людей сейчас не было, а на столе кто-то оставил миску чая. Чай - признак доброй ауры. Огромная железная миска чая - огромная аура. Странно, я думал, его пьют обычно из стаканов. Видел, во всяком случае. Раньше мне чай не доводилось пить, сам я попросить не догадывался, да и не очень-то хотелось, а та девушка мне его не догадывалась дать. А тут - целая миска. Чувствуется, что чай горячий, но уж больно хочется попробовать ауру на вкус.
О да - вкусный чай. Оказывается чай - сладкий! Немного печет во рту, но не смертельно. Кто-то идет. Чай мне пока официально дан не был, надо сделать вид, что я здесь просто рассматриваю, допустим, вот эту стену. Я просто отошел от миски с чаем и уставился в стену. Это оказалось не совсем стеной - какая-то деревянная штуковина стояла на столе, вроде большущего ящика со странной дырой в центре. Края у этого ящика были не квадратные, как обычно, а полукруглые, всей формой он походил на огромную сплющенную грушу. Или как если бы у груши отрезали края и оставили только плоскую середину. Это здесь зачем?
- Ну что? Поел, дружище? - спросил шумный человек, улыбаясь. Его не было довольно долго. Сейчас он был еще более странный, чем показался мне при первой встрече: он был в одних шортах, которые плотно облегали ноги. Желтые такие шорты. И те же перчатки с обрезанными пальцами, а на голове его была какая-то желтая тряпица с буквами. От него пахло улицей и осенними листьями. От него пахло ветром и холодом. При первой встрече я не обратил внимания на его одежды, сквозь галдеж детей мне запомнились только жесты и возгласы.
- Да, отличные макароны! Спасибо.
- Ты может, чаю хочешь? Так не стесняйся, вон я сколько заварил, бери, пей - что за макароны без чая! Не знаю, правда, любишь ли ты с сахаром, говорят, детям сладкое нежелательно, но я не верю в эти предрассудки.
- О! Спасибо, попробую! - и я для вида отпил пару глотков - понравилось мне это его «дружище». - Отличный чай, я люблю сладкий!
- Ну, вот и здорово! В следующий раз получишь чай вообще с лимоном! Располагайся, чувствуй себя, как дома. Да, собственно, ты и есть дома!
Это что же значит, что я здесь надолго? Я только-только привык к той девушке, а сейчас заново привыкать вот к этим людям? Но зато здесь нет никаких других непонятных детей, и все макароны - мне, да и вроде должно быть весело.
- Хорошо! Я тут осмотрюсь немного, - сказал я и принялся рассматривать странный ящик.
…Да, когда-то я пытался разговаривать с другими детьми, но они считали меня слишком странным, им казалось, что я все усложняю, в особенности фразы. А мысли, которые мне виделись моими обычными каждодневными размышлениями, они называли «умничать». Потому мои фразы не похожи на фразы обычных детей, ведь в то время, когда они играли, я - думал, пытался соображать, мечтал и пытался понять, как достичь этого цвета. Того самого цвета…
Человек тоже поел и допил оставшийся в миске чай. Затем он вышел, а когда вернулся, то был одет в нормальные одежды. Он взял со стола тот непонятный ящик, и мы пошли в другую комнату. Человек включил что-то на компьютере, какой-то фильм. Или мне показалось, или я действительно слышал из колонок несколько раз слово «декстер» потом на протяжении фильма. Слово врезалось тем, что я никак не мог понять его значения.
Человек сел на стул, поставил на колени эту штуковину и она вдруг начала издавать ЗВУК. Меня не столько интересовал фильм, сколько эта штуковина. Фильмы я видал и прежде, такую странную штуковину - впервые. Спрашивать как-то пока не хотелось, но я сохранял невозмутимый вид, изучая обстановку в окрестностях стула, в основном потому, что пора бы уже и поспать, а где - я еще не нашел, задавать же в данной ситуации странный вопрос: «а где мне спать» виделось не совсем корректным деянием.
Я незаметно бродил вокруг, рассматривая попутно штуковину. Занятная, всё же, вещица. Довольно приятный тембр звука, хоть и мелодия не понятна. Вроде бы музыка, да не совсем. Я теперь понял, что издает звук - там такие нити протянуты от края до края. Поначалу я принял их за прутья. Я обманулся, потому что сразу при их виде мне вспомнилась клетка с кроликами, которую мне довелось однажды увидеть. Но теперь я понял, что это скорее нити, чем прутья от клетки. Вот как если бы волос сделать во много раз более толстым и закрепить на обоих концах.
- Что, дружище, непонятен тебе мотив? Это хроматизмы, здесь нет мотива, это просто зарядка для пальцев, потерпи, скоро пойдет более приятная музыка.
- А что это, кстати?
- Это «Кремона», знаешь, ей столько, сколько мне. Мы с ней ровесники. И однажды решили быть вместе.
- А! Кремона, значит. Я примерно так и думал. Когда уже будет «более приятная музыка»? Так ведь и уши не долго поломать.
Он ничего не ответил. Глаза его глядели куда-то совсем мимо, даже мимо экрана про декстера. Но вскоре звуки изменились. Стало действительно больше похоже на музыку. Я бы сказал, что совсем похоже. И что самое удивительное - здесь был ЦВЕТ. Так странно: оно звучит, а я вижу какие-то картины. Захотелось прочувствовать момент более четко. Я подобрался поближе к звуку. Картины периодически сменяли одна другую. Менялся их цвет.
Вот!
Вот здесь! Вот этот!
Я успел уловить, пока опять не сменилось, один из знакомых цветов. Это трудно объяснить. Это даже не цвета, это я их так называю - «цветами», на самом же деле это такие как бы блоки из цветов. Это сочетания цветов с различными вкраплениями других цветов, малюсенькими точками, линиями, узорами. Обычный ребенок это может увидеть, если крепко-крепко зажмурит глаза. Он увидит в основном темную картину, но там будут и крапинки, и узоры. Надо крепко зажмуриться. Вот такими блоками я вижу свои «цвета». У той моей мечты всегда светлые теплые тона, ближе к желтому, бледно-желтому и сочетанию других всевозможных желтых цветов, с различными крапинками и узорами из красного, черного и местами синего (можно увидеть нечто похожее, если сильно-пресильно зажмуриться на несколько секунд, а потом просто посмотреть закрытыми глазами на яркое солнце, не открывая их после зажмуривания). Так вот, здесь, некоторые из этих странных звуков показывали мне те самые конструкции цветов, которые принадлежали моей мечте. Это было так странно и удивительно. Как мечта, моя мечта, может присутствовать в звуке этого деревянного ящика? Хорошо, пускай не вся, пускай кусками, но я этого пока решительно не могу понять. Наверное, я слишком устал за сегодня. Я уже не хочу ничего сегодня понимать, как не хочу сегодня больше ни о чем думать.
Я удобно устроился возле кремоны, и стал слушать и рассматривать эти картины с закрытыми глазами, и постепенно они перешли в мой сон. Я спал, крепко и спокойно. Мне не снились опилки. Мне снились красивые цвета.
Демон:
Я летел по полотну кольцевой велодороги так быстро, как только мог. Это означало то же, что и обычно - я не укладываюсь во время и никак не успею к началу репетиции, а ветер, зараза, опять слишком плотный. Если бы я ехал по направлению к месту репетиции, то конечно бы успел с запасом. Это место где-то в центре города, но я несусь с одной окраины на другую по кольцевой. В силу своей природной лени и острой тяги к серости бытия нормальное большинство человеческих созданий называет эту кольцевую - автодорогой, проезжая по ней на своих авто. Велосипедистов здесь действительно мало, по сравнению с грудой движущегося железа по рядам слева от обочины. Если оценивать человека, как биологический вид, выделяющийся на фоне всего остального именно тем, что присуще только ему одному, то теми серыми созданиями, которые сидят в этих железных движущихся гробах, можно смело пренебречь. Тяга к комфорту - это самый первобытный животный инстинкт, и то, что человек сумел изобрести самодвижущуюся штуку и возит в ней свои кости, укрывая их от стихии и всячески щадя, никак не выделяет его на фоне мира. Скорее, это его даже ставит на ступень ниже всего остального мира, животного мира, потому что это делает его слабее. А стремление работать и всячески тянуться к тому моменту, когда он однажды сядет в кресло своей коробчонки для того, чтобы стать слабее и вовсе делает его, человека, лишенным всякого здравого смысла.
«Человек удобно сидящий» - это не венец природы, это - ее конец.
А потому, это серое полотно скорее велодорога, чем автодорога. Кольцевая, потому что по кругу. По большому кругу…
…Я быстро пролетаю по улочкам, свернув с кольцевой. Напротив зоопарка есть один дом, оказалось, именно там находится то, что мне сейчас резко понадобилось. Точнее, тот, кто мне сейчас понадобился - я ощутил нехватку кадров в нашем прайде… Нашему прайду не помешает нынче еще одна боевая единица…
- Здравствуйте, это Виктор, я звонил вам сегодня, - девушка, к которой я обращался, оказалась весьма недурна собою.
- Да, проходите, вон они, - они были тоже вполне не дурны собою.
- Ого, сколько много, да какие все резвые…
- Хотели в зоопарк отнести, на корм, но вот что-то уж больно они смышленые удались. Так что выбирайте. Вот посмотрите этих двух.
- Отличные ребята. Такие все замечательные, даже не знаю, кого из них выбрать.
- А может девочку?
- Нет, это должен быть Декстер, девочку ведь Декстером не назовешь! Только парень!
- Как вам вон тот? У него отличная генетика и редкая внешность. Он будет расти красивым мальчуганом. Я могу вам показать его отца.
- Что ж, покажите!
- Глядите! Не правда ли, он прекрасен?
- Да, пожалуй, если Декстер станет внешне на него похож однажды, наш прайд будет им гордиться! И выглядит весьма бодро и убедительно. Решено! Давайте я заберу этого мелкого с «редкой внешностью», ему предстоит окунуться в жизнь, где ординарный парень просто не выживет. Что, совсем бесплатно?
- Да, совсем.
- Я слышал, что совсем бесплатно нельзя. Вот вам камень! Он дорогой. Дороже денег. Он очень высоко лежал до этого лета, а я смог его оттуда принести. Он лежал выше облаков. Выше всех-всех облаков. У вас ведь нет такого камня, а у меня их целый набор.
- У меня действительно нет такого камня!
- Ну вот и здорово - вам камень, мне - Декстер!
Места в рюкзаке было не много, как раз ровно для Декстера. Там стояла педаль для бас-бочки, барабанные палочки, тетрадь с нотами и запасная майка. Еще там была картонная коробка от телефона, которую я взял для перевозки моего нового товарища. Девушка дала мне немного опилок, и я насыпал их в коробку. Ее я поставил в свободное место рюкзака, после чего в нем места уже не осталось. Я полностью открыл коробку и посадил туда Декстера, решил не закрывать её, чтобы не ущемлять чувства свободы низким потолком - в рюкзаке и так не больно-то побегаешь.
Через пять минут начинается репетиция, а до нее десять километров по городу, заполненному потоками глупых машин, едущих с работы, потому что сейчас именно то самое время. Десять километров это вечность перед лицом пяти минут. Ох, и полетаем сейчас. Не знаю, как там ему в рюкзаке будет, но это самое безопасное место на всей дороге. Я оставил маленькую дырочку, не до конца застегнув замок, чтобы внутри рюкзака был свежий осенний воздух. Что за езда без свежего осеннего воздуха? Многие думают, что на Свежий Осенний Воздух влияют те самые потоки машин. Но это не так. Воздуха намного больше, и все эти несчастные потоки железа против Осени - ничто. Хотя бы потому, что они не понимают Осень, и им никогда не подняться до ее высоты, и уж тем более не зачадить её дыхания. Понимали бы - не ездили бы в этих колесницах, огражденные от всего живого, огражденные от мира и от настоящей жизни.
И мы понеслись.
Резво.
Бодро.
Жадно.
Наверняка.
Сквозь Осень напрямик.
Как и подобает перемещаться в пространстве, если ты еще жив и тебя не везут на кладбище. Ведь медленно, скорбно и уныло можно ездить только на кладбище, да и то - один лишь раз. А здесь нужно спешить, остервенело проглатывая километры воздуха, щедро нагревая встречный ветер своей жаркой кожей.
Не жалея ни тепла…
Ни сил…
Ведь кто тогда еще согреет Осень…
Нужно кричать матом на нерадивого, сонного, усталого водителя, откалывающего очередной неправедный маневр. Кричать прямо в его серое лицо, чтобы он хотя бы ехал ровнее, раз уж ему не суждено проснуться. Можно кричать матом даже на пешеходов, если они замышляют и исповедуют неладное. Ладное они вряд ли исповедуют - ведь никого в ярких одеждах. Никто не носит ярких одежд.
Почему никто не носит желтого?
Или ярко-красного?
Или издалека-пронзающего-синего?
Почему ВСЕ одного цвета?
Как будто существует серый цвет стен, желтый цвет солнца, белый цвет правды и свободы, черный цвет асфальта, стеклянный цвет машин, и отдельный мрачный цвет - цвет пешеходов.
Может, это только осенью.
Но все - одного цвета.
Почему?
Есть еще цвет светофоров. Он вполне определенный - красный. Светофоры всегда красного цвета. И это тоже жутко бесит. Зеленых светофоров не существует - если они и есть, ты их просто проезжаешь, не придавая им никакого значения. Желтые светофоры - это зарождающиеся красные светофоры. Вполне возможно, что трехмесячному Декстеру, там сзади, на моей спине, не стоит слышать того, насколько меня бесят светофоры и некоторые водители, но он еще мал, и ничего не поймет.
Ругаюсь матом и на светофоры сегодня.
У меня отличное настроение потому что.
Мы внедряемся в проспект.
Мы врезаемся в проспект.
Мы режем стальные потоки вдоль.
Мы покоряем проспект.
Мы оставляем позади гневного служителя гаи и уходим по тротуарам, запутывая след.
Мы не служим никому.
Мы почти на месте.
Мы на месте.
Миг плотной Вечности позади.
- И где тебя носило?
- Да вот, глядите!
- Ого! Славный какой!
- Это Декстер, он, пока еще маленький и, похоже, дремлет, но он вырастет и всем покажет! Сейчас прикручу тарелки, и будем играть.
Решил не доставать свою педаль для бочки, чтобы не тревожить спящего, достал только палочки и закрыл рюкзак. Опилки из коробки почти все рассыпались по рюкзаку - резвая была поездочка, и слишком красные светофоры.
Дверь между студией и коридором - двойная, промежуток около тридцати сантиметров. В это пространство я и решил на время репетиции поставить рюкзак со спящим Декстером, чтобы хоть как-то снизить для него непривычный уровень звука. Но между дверями гремит тоже весьма заметно, я как-то однажды положил туда диктофон, и понял, что одна дверь - ничто перед лицом нашей музыки. Да что там музыки - любая дверь даже перед лицом бас-бочки - ничто.
Мы неплохо поработали над материалом. Когда мы закончили, и я опять приоткрыл рюкзак, чтобы положить палочки, Декстер, вроде бы, всё так же мирно спал, посреди опилок и педали.
Дорога домой была чуть менее экстремальной, спешить уже было некуда, но спокойно ездить я не умею - не вижу смысла я в спокойной езде, как и в спокойной жизни. Ведь спокойная езда делает и твою жизнь спокойнее на период езды, а спокойная жизнь - это смерть. Это бы должно быть понятно любому человеку, этому бы стоило учить в школах. Но в школах учат лишь спокойной жизни. Учат в школах тому, как ПРАВИЛЬНО, постепенно, в течение «как бы жизни» очень не «как бы» умирать.
И потому - кольцевая АВТОдорога
И вот, мы дома. Я потащил Декстера в рюкзаке на кухню - наверное, он голоден.
- Глядите! Смотрите, кто у меня есть!
- О-о-о! Цвет - то, что надо, да шустрый какой!
- Слушайте, давайте его покормим уже прямо сейчас? Мне сказали, что он очень любит макароны и гречку! - шумно предложил я. И мы достали пакет с макаронами из кухонного шкафа. Декстер пытался сохранять невозмутимый гордый вид, отчаянно пытаясь выглядеть НЕ голодным.
- На! Держи, не волнуйся, это твои личные макароны! Никто их не отберет, - сказал я Декстеру, а в мыслях пронеслось отчего-то: «Их теперь даже другие дети не отберут, пока ты будешь сидеть и думать, если вдруг ты пожелаешь просто сидеть и думать!»
И вот, Декстер сидит на моей руке, держит в своих маленьких ручонках пальцами сухую макаронину, и с каждым укусом она становится всё меньше.
- Ладно, ешь, не волнуйся!
Мне еще нужно было побегать часок. Я заварил миску чая, поставил ее на стол остывать, чтобы после пробежки сразу же выпить. Разделся и пошел бегать в сырую темноту улиц, оставив Декстера есть макароны на столе, под присмотром нашего прайда.
Мимо смутных фонарей.
Мимо ночных волн озера.
Вдоль ветра.
Поперек ветра. Легкого ночного, но осеннего.
В гору.
С горы.
В запах травы. Мертвой, но еще пока сырой.
Мимо тихой черноты кустов.
По листьям под голыми ветками.
По мягкому краю луж песчаных дорог.
Опять по асфальту.
Опять на уши встали все собаки частных домов.
Затем снова тишина… Редкие моменты странного спокойствия. Наличие Декстера там, на столе, и уже прирученного, местного ветра, здесь и сейчас, а также необходимости бежать - всё это вместе позволяло перестать на некоторое время думать о причинах, целях и смысле моего сложного пребывания на этой планете. Просто было радостно, без всяких трудных, неподъемных порой, мыслей, без тех самых условий, заданных мне, заданных мною, перед которыми этот бег - пустяк.
Простая легкая радость.
Легкая и белая, как пух одуванчика, который утром унесет ветер.
Если не этим утром, то следующим, но непременно унесет.
И нужно опять будет отправляться в погоню за этим Ветром.
Но…
До утра еще есть время…
Я вернулся в тепло нашего прайда и сразу же пошел проконтролировать жизненный и творческий путь Декстера:
-Ну что? Поел, дружище?
Декстер, ни слова не проронив, схватил макаронину и побежал прятать за стоявшую на столе гитару.
- Ты, может, чаю хочешь? Так не стесняйся, вон я сколько заварил, бери, пей - что за макароны без чая! Не знаю, правда, любишь ли ты с сахаром, говорят, детям сладкое нежелательно, но я не верю в эти нелепые предрассудки.
Он выбежал из-за гитары, уже без макаронины, и подбежал к миске. Поставил руки на край, перегнулся через него и с деловым видом отхлебнул пару глотков. Затем он, как бы пытаясь распробовать вкус, важно скорчил лицо, чуть прикрыв один глаз.
- Ну, вот и здорово! В следующий раз получишь чай вообще с лимоном! Располагайся, чувствуй себя, как дома. Да, собственно, ты и есть дома!
Я выпил чай, который великодушно оставил мне Декстер, закусил парой бутербродов. Пошел, принял душ, переоделся, взял со стола гитару, взял Декстера и мы отправились в другую комнату - нужно было сегодня ещё поиграть некоторые странные упражнения. Так как это больше технические упражнения, с музыкой имеющие весьма мало общего, то я иногда включаю в такие моменты что-нибудь не слишком звуковысотное для фона. Сегодня я включил «Декстера», это такой отличный многосерийный фильм о добром многосерийном убийце людей.
Я сидел на стуле, Декстер бегал вокруг, изучал обстановку, периодически подбегая к гитаре. Он залезал в пространство между задней декой и мной, видимо, пытаясь найти здесь хоть какой-то смысл в этих звуках. Но он не находил. Разумеется. Потому что смысла в них нет… Иногда мне начинает казаться, что смысла нет ни в каких звуках, какими бы они тебе ни казались прекрасными, и как далеко ты бы за ними ни забрался…
- Что, дружище, непонятен тебе мотив? Это хроматизмы, здесь нет мотива, это просто зарядка для пальцев, потерпи, скоро пойдет более приятная музыка.
Декстер продолжал носиться вокруг, он обнюхивал корпус гитары, даже один раз попытался залезть в розетку, в тот кусочек ее, который не закрыт струнами. Но еще ни одному младенцу этого не удавалось.
- Это «Кремона», знаешь, ей столько, сколько мне. Мы с ней ровесники. И однажды решили быть вместе.
«Более приятная музыка» сегодняшнего вечера это арпеджио. Тоже, как упражнение. На примере пары аккордовых последовательностей, которые мне сейчас нужно вычистить. Чисто техническое занятие, но музыкальный смысл уже в этом появляется. Через несколько минут последовательного звучания аккордовых звуков, в сменяющих друг друга картинах минорного лада Декстер уже спал у меня на ноге, прислонившись к задней деке гитары. Пространства между Ней и мной практически нет - его как раз ровно столько, чтобы там мог вздремнуть маленький славный крысёнок.