Политика искусства как искусство политики
"Почему вы думаете,- спрашивает один из пионеров "поп-арт", Рой Лихтенштейн,- что холм или дерево красивее, чем газовый насос? Только потому, что для вас это привычная условность. Я привлекаю внимание к абстрактным свойствам банальных вещей". Теми же рассуждениями в свое время доказывалась правомерность абстрактной живописи, кубизма и так далее, в обратном порядке. Все это излагается как борьба против независимых от творческой воли художника внешних измерений хорошего и дурного. Почему вы думаете, что греческая классика или эпоха Возрождения выше, чем рисунок на заборе? Вас так учили. Нет ни прогресса, ни регресса в искусстве, все зависит от привычной условности. Стирая всякий след объективного содержания эстетической жизни, этот напор ходячего релятивизма - одной из главных сил современной буржуазной идеологии - ведет к полной создаваемости если не действительных, то, во всяком случае, массовых суждений вкуса. Погодите, мы вас приучим к тому, что консервная банка не хуже Венеры Милосской, и вам придется это признать!
(М.А. Лифшиц, Феноменология консервной банки, 1966)
Можно с уверенностью сказать, что эти опасения советского мыслителя Михаила Лифшица, высказанные им в шутливой форме почти полвека назад, полностью оправдались. Не знаю, удивился бы Михаил Александрович этому факту или нет, но в любом случае он в свойственной ему манере в одной финальной фразе точно уловил тенденцию своего времени и выразил состояние нашего с вами.
Специфика современного сознания, приученного на всё рефлектировать провокационно-инфантильным «а почему бы и нет?», заключается в стремлении к полному отказу от вынесения каких-либо суждений; в брезгливой подозрительности по отношению к всякого рода прямой речи, утверждению; в маниакальной атаке на понятие объективной истины. Главным орудием этого иррационального сознания в его ожесточённой борьбе со здравым смыслом стали старые добрые сарказм и ирония, доведённые, правда, до абсурда и примитива, и потому то и дело переходящие в пошлость. Сейчас это принято называть остроумием. Недостатка мастеров этого искусства реального и виртуального зубоскальства наблюдать не приходится, ибо сегодня жанр «колкого комментария» переживает бум. Возможно, в этом есть и свои плюсы. В конце концов, ирония - исторически одна из самых поздних эстетических категорий и риторических фигур, и как утверждают историки-искусствоведы, появляются и формируются они на поздних стадиях развития культуры любой цивилизации, ибо требуют наличия хорошо развитого абстрактного мышления, невозможного, например, без письменности. Так что будем справедливы - тот факт, что массы осваивают подобную форму выражения мысли сам по себе не так уж плох. Другое дело, что содержание мышления не ограничивается лишь этими категориями и формами и предполагает использование и некоторых других средств выражения мысли, которые в наше время испытывают настоящий упадок. И вот в этом суть проблемы.
Могут заметить, что та же ирония во все времена была грозным оружием в устах острословов-мыслителей, и ничего нового в этом нет. Дескать, проходили, знаем. Ирония Сократа давно стала притчей во языцех, а его манера ведения споров посредством постановки каверзных вопросов и постоянного ухода от прямых утверждений всем известна. Но в том-то и дело, что сократовская ирония была эффективным инструментом в благом деле поиска объективной истины, и применял он это орудие в борьбе с софистами-демагогами, в руках, а точнее, устах которых истина превращалась в пустую безделушку. И тут ирония и даже умеренный сарказм вполне допустимы и, главное, эффективны.
Можно вспомнить и об иронии ранних романтиков конца XVIII века, ставшей результатом их разочарования в идеалах буржуазной революции и орудием высмеивания нравов «разорванного» общества, и в результате оформившейся в виде едва ли не мировоззренческого фундамента эпохи. В философии и общественной мысли романтическая ирония вкупе с безудержной фантазией в противовес рационалистической традиции наметила пути поиска истины средствами иррациональными: тут на первый план, оттеснив разум, вышил воля и интуиция. В эстетике наметился такой же отрыв от реальности, но ирония как эстетическая категория всё ещё сохраняла тесную связь с художественным образом, и не думая отказываться от него. То есть, здесь ирония, хотя и заигрывает с мистицизмом иррационализмом, всё же, остаётся по преимуществу иронией «над чем-то» и «о чём-то»
Но в современном мире, где в результате массированной и небезуспешной атаки на человеческий разум и его способность отражать окружающую нас объективную реальность само понятие объективной истины в философии и художественного образа в эстетике почти полностью дискредитированы, ирония и сарказм перестают быть просто средством, инструментом поиска и установления Истины и Красоты, а превращаются в самоцель, в собственно форму и содержание общения, пронизывая и поражая последнее, словно раковая опухоль. Ирония над всем и ни очём. Немудрено, что в конечном итоге такая форма общественного подсмеивания над всем и вся порождает явление всеобщего цинизма, представляющего собой, главным образом, способ ухода от всякой ответственности за свои мысли, слова, действия. А порой и за отсутствие таковых. Если мир - арена, а жизнь - игра, то самым адекватным способом бытования является шутка. И все превращаются в шутов. Но по законам жанра, то, что рождается в культурных недрах самого общества и представляется ему невинной забавой, рано или поздно достигает самых его вершин, принимая гипертрофированные и демонические формы, становясь, зачастую, причиной настолько же грандиозных, насколько и трагических событий. И вот уже гримаса циничной властной ухмылки зловеще нависает над растерянной толпой. Оказалось, что власть научилась шутить не хуже нашего. Она быстро усвоила главный лозунг эпохи «Ничего всерьёз!», а постмодернистский релятивизм как средство ухода от любой ответственности успешно освоен даже самыми сирыми и убогими чинушами. Игнорирование здравого смысла, уже давно прописавшееся в галереях современного искусства вдруг резко проявилось в словах и действиях первых и последующих лиц государства. Но если художественный маразм в музеях мы считаем символом общественного прогресса, то политический кретинизм в парламенте нам кажется чем-то возмутительным. Фиглярство и абсурдизм забавляют нас в экспрессивных выходках дадаистов, коммерческом придуривании поп-арта и арт-трэше «актуального искусства», но не кажутся нам такими милыми в залах суда и камерах СИЗО. Странная штука: уход от реальности в одном случае превозносится как небывалое достижение цивилизации, и его результаты продаются за бешеные деньги, но он же самый в другом случае кажется проявлением варварства, и толпы справедливо возмущённых людей выходят на улицы. А ведь многие законы, принимаемые нашими парламентариями, могли бы продаваться не хуже, чем «нематериальные состояния» Ива Кляйна!
«Простите, какая связь между Уорхоллом и обнаглевшим чиновником?», спросит наивный обыватель? Самая непосредственная. Мы научились игнорировать тот факт, что между всеми сферами общественной жизни - культурной, экономической, политической - идёт постоянный взаимообмен, движение идей. Это не какие-то автономные и застывшие сферы, в каждой из которых действуют только свои собственные, исключительные и уникальные правила и законы, это некая целостность, единство. И если разброд и шатание начинается в сфере мышления в виде, скажем, философского анархизма, каким был окрашен весь XX век, а затем в сфере культуры в виде отказа от изобразительности и предметности, то будьте уверены, что дело дойдёт и до политики. Правда, в этой сфере торжество абсурда принимает более тревожные формы, ибо политика имеет самое непосредственное отношение к человеческим жизням. И если каракули современных философов и художников можно игнорировать - пусть себе резвятся и морочат нам головы, то такие же каракули законодательной власти игнорировать опасно - голову можно и потерять.
У объективной реальности есть одна особенность - она неизбежно мстит за пренебрежительное отношение к ней. И начинаясь в сферах культурных, это пренебрежительное отношение даёт о себе знать во всех остальных сферах. И если нам успешно внушили, будто консервная банка не хуже Венеры Милосской, то не нужно удивляться, что сейчас нам полицейскими дубинками вдалбливают, будто враньё не хуже правды.