Дж. Кин. Демократия и гражданское общество. Глава 6. Часть первая.

[veequeec]

Джон Кин. Демократия и гражданское общество. Глава 6. В сердце Европы

Прим. 1 Беседа английского и чешских социалистов в конце прошлого века.
Прим. 2 Букв не просто много, а очень много.
Прим. 3 Любые параллели и выводы из этого текста на Вашей совести и в Вашей голове.

Для того чтобы тебя развратил тоталитаризм,
вовсе не обязательно жить в тоталитарной стране.
Джордж Оруэлл


Я только что возвратился из поездки в Центральную Европу. Это не первая моя поездка; на этот раз мне довелось провести долгий вечер с друзьями за столиком в ванной комнате в подвале их дома, попивая вино, потягивая чай и беседуя о политике. Политическая дискуссия вокруг столика для ванной? В подвале? Люди, знакомые с жизнью в «другой половине» Европы, знают, что по всем этом нет ничего странного или необычного. Центральная Европа, с какой стороны к ней ни подойди, преподносит впечатлительным гостям с Запада массу сюрпризов. Перед ними открывается мир, где централизованное государственное планирование есть не что иное как эвфемизм, за которым скрывается товарный дефицит, неэффективность производства и бюрократический бедлам. Западные гости с удивлением узнают, что убежденные католики презирают слово социализм, следуют духу Французской революции и - в противовес государственной тирании - выступают за общественное владение и распоряжение собственностью. Они знакомятся с мойщиком окон, который на деле оказывается выпускником университета или драматургом; в то же время министр по делам религий трудится простым рабочим на фабрике. Впечатлительный гость с Запада узнает также, что в этом с ног на голову поставленном мире власти пристально следят за населением, ставя под запрет все проявления подлинно общественной деятельности, вследствие чего таковая оказывается вытесненной в подполье, в относительно безопасные пивные (где можно уединиться и где не установлено подслушивающих устройств), а также в коридоры метро, на кухни и в подвальные бани. И всякий раз, покидая этих подпольщиков и возвращаясь домой, в безопасный мир собственной ванной комнаты или в наполненную беззаботной болтовней местную пивнушку, я поначалу чувствую себя там как в некоем политическом вакууме. Причем это ощущение немоты, как ни странно, усиливается тем, как воспринимаются мои впечатления от каждой из таких поездок друзьями-социалистами. Я заметил, что их реакция на мои рассказы, поначалу выражающая вежливый интерес, вскоре угасает, и все, что я вижу перед собой, - это стеклянные глаза, нахмуренные брови, попытки подавить зевоту и общее напряженное молчанье, разряжающееся в конечном счете возвратом к обычным повседневным темам, как то: погода, домашние неурядицы и осложнения на работе, дети, футбол, местные политические сплетни да пара шуток, высмеивающих тори.

Никогда раньше я не мог по-настоящему понять причин столь сдержанной реакции. И лишь случайно мой последний визит впервые заставил меня серьезно задуматься над тем, в чем же здесь дело. В тот вечер мои чешские друзья Ева и Петр, примостившиеся у маленького столика в ванной, невзначай задали вопрос о том, сколь велик интерес к Центральной Европе у британских социалистов. Этот вопрос повлек за собой долгий разговор, который я воспроизвожу здесь на память.

Начал я с осторожного упоминания о хорошо известной «непроницаемости» англичан, об их довольно равнодушном отношении к Европе вообще. «Британия (как скажем, и Россия) принадлежит к числу тех европейских стран, правительства и рядовые граждане которых говорят о Европе как о загранице. Для многих обитателей Британских островов Европа - это что-то отдаленное. Для них это часть света, в которой иногда приятно побывать, дабы встретиться с друзьями, походить по магазинам, выпить по дешевке или просто отвести душу, - короче, в их восприятии это место для отдыха а вовсе не для серьезной политики. В отличие, скажем, от граждан ФРГ, которым относительно легко сознавать себя частью Европы, британцы - всякий раз когда заходит речь о европейских делах - ощущают себя не в своей тарелке».

«А что, рядовым членам социалистического движения твоей страны это тоже неинтересно?» - спросила Ева.

«Конечно. От этого равнодушия у любого британского социалиста, убежденного в важной роли Европы, просто руки опускаются. Как бы там ни было, сдержанное отношение к Европе наиболее выражено именно в социалистической традиции. Например многие активисты лейбористской партии и члены парламента все еще настроены против членства в ЕЭС, и этот настрой выражается - если брать шире - в неприятии ими всего европейского».

Далее я отметил, что равнодушие к Европе порой приводит к негативным последствиям. В этой связи я упомянул о практическом отсутствии у британских социалистов интереса к тому факту, что не так давно в Португалии, Испании, Франции Норвегии и Греции одновременно пришли к власти однозначно социалистические правительства. Тут же я счел нужным заметить, что подобный британский патриотизм имеет и свои положительные стороны. «В умеренных дозах патриотизм бывает и продуктивным. При этом он вовсе не противоречит интернационализму. Верность историческим традициям Британии является неотъемлемым условием успеха социалистической политики. Об этом прекрасно сказано у Джорджа Оруэлла в «Льве и единороге» - здесь раскрывается бессмысленность любой разновидности социализма, не учитывающей особенностей истории и национального характера Англии. Сказанное Оруэллом представляется особенно актуальным в свете непрекращающихся попыток возглавляемых Тэтчер правительств вернуть из небытия некоторые недемократические традиции, связанные, что примечательно, с духом «великой нации» и с так называемой культурой предпринимательства. В наши дни в Британии, - сказал я, - живые втянуты в политическую борьбу за души умерших...»

Кажется, мои друзья довольно прохладно встретили эти рассуждения о патриотизме и интернационализме. Куда больше интересовало их выяснение причин сдержанного отношения западных социалистов к той части Европы, в которой живут они сами. «Сказанное Оруэллом о патриотизме имеет огромное значение и для нас. Граждане Центральной Европы, за исключением Югославии, сознают, что их государства несуверенны. Они живут, не чувствуя себя дома в своей собственной стране, - сказала Ева. - Но отсутствие у британских социалистов интереса к нашей „социалистической" части Европы меня чрезвычайно озадачивает. В какой мере связано это безразличие с особенностями социалистической традиции твоей страны?»

«Боюсь, я не понимаю твоего вопроса».

На мгновенье в глазах моих друзей вспыхнуло раздражение. Ева перефразировала свой вопрос. «Несмотря на все произошедшее в нашей части Европы за послевоенный период, я все еще продолжаю ощущать себя социалистом. Но мои убеждения постоянно подтачиваются тем невниманием к ситуации в Центральной Европе, которое позволяют себе проявлять западные социалисты. Симптомы этого невнимания очевидны. Но почему так происходит? Мне это кажется чрезвычайно опасным - и деморализующим».

Затем Ева стала задавать вопросы, на которые не так-то просто дать ответ. Они подталкивали к критической переоценке собственной позиции. «Например, почему западные социалистические партии выказали так мало энтузиазма по поводу событий в Польше в 1980-1981 годах? Весть о введении там военного положения они встретили чуть ли не со вздохом облегчения. Почему Миттеран останется в памяти наших потомков как первый из глав правительств стран, не входящих в наш блок, который провел официальную встречу с Ярузельским? Почему так получается, что европейские социалистические правительства поддерживают прекрасные отношения с нашими коммунистическими правительствами? Почему политики-социалисты, такие как Папандреу и Шмидт, встречаясь с нашими правительственными чиновниками, как правило, не высказывают желания встретиться с нами? Ведь подобная встреча была бы простым выражением солидарности и дала бы нам возможность публично протестовать против отношения наших властей к нам как к своей собственности.

Прости меня, если я преувеличиваю - в нашей ситуации легко проявить незнание того, что творится во внешнем мире, - но почему нынешнее руководство лейбористской партии не имеет (так мне кажется) продуманной политики в отношении Советского Союза и его сателлитов в Центральной Европе? Почему Лейбористская партия остается глуха к бедам - без преувеличения - сотен тысяч демократов, которым систематически отказывают в праве создания общественных организаций в нашей половине Европы? Почему Лейбористская партия, при всей ее влиятельности в Социалистическом интернационале, не добивается поддержки наших демократических инициатив? Нам постоянно недостает моральной - не говоря уж о материальной - поддержки наших инициатив. Молчание на этот счет лейбористской партии совершенно деморализует нас... особенно когда мы видим, какие огромные субсидии направляют в Центральную Европу консервативные организации и партии».

Признаюсь, все это повергло меня в замешательство. Вопросы Евы, ее горькое недоумение, казалось, подрывали и мои собственные политические идеалы. Полжизни я прожил с сознанием, что являюсь социалистом, - неважно какого толка, но социалистом. И вот теперь, в «социалистической» стране, зажатый между ванной и столиком, я ощущал, как до смешного уязвимы эти мои социалистические убеждения.

Напрягшись, я начал что-то бормотать в ответ, толком не зная, что и сказать на все это. «Ну... у нас есть социалисты... из них наиболее известны... Бернард Крик, Эрик Хеффер и Мэри Колдср.. они весьма интересуются Центральной Европой и очень критически относятся к царящим у вас режимам...»

На этом я запнулся. «...Но они явно в меньшинстве. На протяжении определенного времени (пожалуй, с тех самых пор, когда левые так смущенно и неопределенно отреагировали на венгерские события 1956 года) британские социалисты в большинстве своем испытывали явную неприязнь к „восточноевропейской тематике", как они ее называли.

В их восприятии она была тесно связана с лжелибертаризмом правых консерваторов. Правые специализируются на публичном обличении советского тоталитаризма от имени свободы и правопорядка. Чтобы понять, о чем идет речь, достаточно вспомнить мелодраматические речи Тэтчери Рейгана у Берлинской стены. В то же время они оказывают активную поддержку политическим репрессиям в таких странах, как Сальвадор, Южно-Африканская Республикаи Турция. Подобное лицемерие правых заставляет многих социалистов с большим подозрением относиться к любому, кто открыто высказывается против ваших „социалистических" режимов В вопросах внешней политики многие социалисты руководствуются простым практическим правилом: смотри, чего хотят Тэтчер или Рейган, и делан наоборот. Когда Тэтчер утверждает - как это было, например, в ее недавнем телевизионном интервью, - будто бы консервативная партия доказала, что социализм не подходит для Великобритании, а Великобритания - для социализма, так как социалисты заставили бы нас пойти по пути Восточной Европы, многие социалисты, слушая ее, просто свирепеют. Их реакция в данном случае становится неуправляемой При этом они не намерены входить в объяснения по поводу того, чтоже именно их так раздражает. В результате у социалистов создается сильное впечатление, что любое противостояние вашим режимам является чем-то вроде пособничества реакционерам - наподобие авторов передовиц в правых газетах «Evening Standard» и «Sun» или колонок в «The Times» и «Encounter» - Роджера Скратоиа и других интеллектуалов неоконсервативной ориентации».

«Подобная реакция, - сказал Петр, - поражает меня своей странностью и необоснованностью. Она крайне опасна».

«Почему?»

«Прежде всего, это очень странный образ мысли. Если дела британских консерваторов идут вразрез с их собственной риторикой о свободе и главенстве закона, то это их проблемы.

Из этого отнюдь не следует, что политическая ситуация в странах Центральной Европы, таких как Чехословакия, менее репрессивна, чем, скажем, в Южной Африке пли Турции. И даже если бы она была не столь репрессивной, разве попрание демократических свобод в одной стране не является ударом по демократическим свободам граждан в всем мире?»

«Описываемая тобой странная реакция социалистов неоправданна и потому, что большинство „диссидентов" - как вы их называете - не являются ни тэтчеристами, ни рейганистами, выдающими себя за поборников прав человека. Наши цели не имеют ничего общего с восстановлением капитализма, во главе которого стоит большой бизнес, чего, между прочим, в нашей части мира можно достичь лишь с помощью драконовских мер со стороны государства, ибо эту возможность никто открыто не защищает. Мы боремся за принципиальное признание того, что граждане не являются собственностью своих государств. В этом принципе (и в соответствующих ему гражданских и политических свободах, коих мы так жаждем) я не вижу ничего, что можно было бы причислить к „реакционным" или „правым" взглядам...»

«А почему вы говорите, что боязнь западных социалистов быть причисленными к антикоммунистам является политически опасной?»

«Позволять правительствам - все равно каким - определять твою собственную позицию по тому или иному вопросу значит совершать роковую ошибку. Это просто глупо. Всеми уважаемый чешский юморист Ян Верич однажды заметил, что единственным совершенно безрезультатным видом борьбы является борьба с человеческой глупостью, но не бороться нельзя. От опасности совершить глупость не застрахованы и демократы. Граждане никогда не должны становиться заложниками политики, проводимой их правительствами. А именно это и случается, когда западные социалисты, боясь прослыть антикоммунистами, позволяют своим антикоммунистически настроенным оппонентам определять свой образ мыслей».

Ева кивнула, соглашаясь со сказанным, и подлила всем вина. «Интересно, есть ли еще какие-нибудь причины безразличия британских социалистов к нашему положению?»

Вопрос Евы вернул меня в состояние неопределенностии замешательства. Я вновь почувствовал себя так, будто стараюсь ухватиться за соломинку. «Немало британских социалистов полагают, что советизированные режимы таких стран, как Польша, Чехословакия, Восточная Германия и Венгрия, попросту не имеют ничего общего с социализмом.»

Несколько месяцев назад я прочел книгу известного политика-лейбориста Майкла Мичера «Социализм с человеческим лицом»; так вот, что характерно: людей, отождествляющихсоциализм с „восточноевропейским типом бюрократического централизма", он обвиняет в „вопиющей подтасовке понятии, в отождествлении, усердно насаждаемом врагами социализма"». Вспомнил я и недавнее телеинтервью Раймона Уильямса, ведущего писателя-социалиста. Вынужденный говорить о той угрозе, которую несет в себе советская модель социализма для западной социалистической традиции, Уильямс доказывал, что идеалы социализма являются частью исконнобританской традиции и, как таковые, не подвержены катастрофическому воздействию результатов большевистской революции и сталинизма.

Подобная реакция типична для исконно британской социалистической традиции. У этой традиции удивительно разнообразные истоки. Она вбирает в себя все - от принципов кооперации, выдвинутых Робертом Оуэном, морали методистов и воинствующей политической демократии чартизма до коммунизма Уильяма Морриса, парадоксалистской эстетики Оскара Уайльда и марксизма ревизионистского толка.

«Но те, кто ныне отождествляет себя с этой старинной традицией, более или менее единодушны в понимании того, что значит быть социалистом. Слово „социализм" означает то же, что означало оно для оуэнистов 20-30-х годов прошлого века, - коллективное регулирование человеческих дел на кооперативной основе. Целью его являются свобода, счастье и благосостояние всех людей. Быть социалистом значит подчеркивать фундаментальное значение производства и необходимость перераспределения общественных богатств. Быть социалистом значит признавать необходимость укреплять „социализирующее" воздействие постоянного просвещения граждан через кооперативную, а не через конкурентную эгоистическую деятельность. С данных этических позиций многие британские социалисты не видят никаких причин беспокоиться по поводу режимов Центральной Европы, называющих себя социалистическими. Эти режимы просто игнорируются как нечто неудобоваримое, антисоциалистическое, как „вырождение государств рабочих", как наследие, „отрыжка" азиатчины либо как государственно-капиталистические режимы. Так, Нейл Киниок, лидер британской лейбористской партии, любит называть ваши режимы „абсолютно неприемлемыми"...»

У моих друзей был совершенно растерянный вид - как будто я на полуслове взял и перешел на другой язык. Ева, с присущей представителям Центральной Европы вежливой серьезностью, заметила, что такая страусиная позиция представляет собой принципиальный отход от присущего европейскому социализму 19 века духа интернационализма, и делается это как раз тогда, когда сама идея социализма переживает глубокий кризис легитимности. «Вернейший способ обеспечить крах идеи социализма - это не замечать нелепостей и варварства, вершимых от его имени. Я бы сказала так: в нашей части мира стрелы социализма, пущенные в небо, подобно стрелам Нимрода, уже упали обратно на землю, запятнанные кровью и бесчестьем».

«Таким образом, ваши возражения против этого - как мы его назовем? - страусиного социализма сводятся к тому, что он слеп к возможности нравственно-политической смерти социалистической идеи в вашей половине Европы?»

«Ну, это лишь самое очевидное из возражении, но оно существенно и о нем стоит сказать более подробно. В наших странах всякий знает, что социализм является девизом государства, находящегося во власти партии. Такое государство стремится замуровать нас, своих подданных, в башне из ложных идеологических штампов, предназначенных для того, чтобы заткнуть всем нам рты, сделав нас покорными государству. Государственные телевидение, радио и газеты по сто раз на дню повторяют нам, что наша социалистическая система молода, динамична и находится в процессе совершенствования. Они подчеркивают, что наша система по мере своего развития подвергает апробации различные способы эффективной организации и управления социальным развитием. И так далее...»

«Какое воздействие оказывает все это на население?»

«Эта гиперболизация вызывает у нас клаустрофобию. Благодаря ей мы ощущаем себя живущими как бы в большой тюрьме, из который невозможно выбраться. А это порождает всеобщий цинизм по отношению к „социализму" - да и вообще ко всем „измам“. К тому же это сильно играет на руку присутствующим в рядах нашей демократической оппозиции националистам, консерваторам и либералам-рыночникам. Честно говоря, политический триумф социализма в нашей части мира оказался для него пирровой победой. Наши социалистические системы стали могильщиками социалистической идеи.

Лично мы, Петр и я, продолжаем считать себя социалистами. Но подавляющее большинство населения не испытывает к социализму никакого интереса. Абсолютно никакого!

Слово „социализм" безразлично им, оно навевает скуку или пугает их. Несколько дней назад одна моя коллега пересказала мне популярную шутку, которая может послужить хорошей иллюстрацией сказанного. „Что такое социализм? Социализм - это диалектический синтез различных стадий истории человечества. Из первобытной истории он берет свой метод, из античности - рабство, из феодализма - крепостничество, из капитализма - эксплуатацию, а из социализма - название“».

Со всех сторон нашего столика раздались сдавленные смешки. Петр еще подлил вина. Я не мог не чувствовать неловкости от того, что сам рассмеялся, - как будто этим я предавал то хрупкое молчанье, которым встретили бы эту шутку мои друзья-социалисты дома.

Лица сидящих за столиком вновь посерьезнели. Ева продолжала: «Проблема страусиного социализма, как ты его называешь, состоит не только в том, что он не видит опасности уничтожения социалистической традиции в нашей половине Европы. Есть и более тревожные обстоятельства. Социалисты, считающие, что „изначальные" идеалы социализма и наши системы „реального социализма" - это совершенно разные вещи, глубоко заблуждаются. Я пришла к тревожному выводу,что социалистические воззрения с самого начала несли в себе семя навязанной нам советской системы...»

«Ты хочешь сказать, что уже изначально, в воззрениях социализма 19 века, имелся какой-то существенный изъян?»

«Боюсь, что да. Поэтому я считаю, что он нуждается в серьезном пересмотре». Ева тщательно подбирала слова.

«С момента своего возникновения в Европе в первой четверти 19 века слово „социализм" означало совместную дружную и гармоничную жизнь в рамках системы коллективной собственности, а также попытку заниматься коллективным планированием и регулированием социальной сферы, рассматриваемой как сфера сотрудничества свободных и равных людей. Со многим в этой общей дефиниции я согласна и по сей день - в частности, с демократическим представлением о свободе, равенстве и солидарности людей. Беда в том, что эти представления изначально содержали также и глубоко антидемократические идеи и импликации. Последние противоречат подчеркиваемым в социализме идеалам свободы, равенства и солидарности. Я подозреваю, что именно к этим антидемократическим аспектам и оказались слепы ваши социалисты-страусы. Поэтому они и не видят ничего общего между изначальной социалистической идеей и нашими режимами „реального социализма"».

Вскоре мы перешли к обсуждению наиболее очевидного примера ущербности социалистической идеи - традиционной сверхозабоченности социалистов вопросом о собственности. Социализм всегда воплощал собой стремление к свободе, справедливости и - в противовес «анархии» капиталистического производства - рациональности. С этой точки зрения, все мы соглашались с тем, что частная собственность на средства производства непосредственно ответственна за несвободу, несправедливость и иррациональность капиталистической системы В ней же, в частной собственности, усматривали мы истоки самых разных зол - от алкоголизма и самоубийств до проституции и войны.

Дискуссию продолжил Петр. «Эта ортодоксально-социалистическая позиция в отношении частной собственности была и остается связанной с идеей освобождения духа...»

Я вмешался. «Хочешь ли ты сказать, что старая тема противостояния социализма и капитализма еще не стала достоянием прошлого?»

«В известном смысле. Я не согласен с некоторыми из моих соратников в демократической оппозиции (в их числе Вацлав Гавел, живущий у нас в Чехословакии), считающими вопрос выбора между социализмом и капитализмом проблемой 19 века. Это не так. Социалисты, в отличие от европейских представителей либеральной и консервативной традиций, были правы в утверждении, что до тех пор, пока система собственности в обществе остается в руках исключительно частнокапиталистических фирм, о максимальном развитии свободы и справедливости говорить не приходится. Думаю, этого принципа нам необходимо по-прежнему придерживаться. В нашей стране налицо признаки растущей тяги к капитализму со стороны общества. Люди говорят о нем как о некоей сказке о заморских странах». Петр задумался, пригубив вина.

«Но... освободительное содержание социалистических идей о частной собственности есть обоюдоострый меч».

«Почему?»
продолжение в следуещем посте.