Людмила Михайлова. Тексты
О Людочке Михайловой (1937-1982), дочери Веры Чаплиной у нас есть большой биографический пост: https://vchaplina-arhiv.livejournal.com/52128.html и отдельный эпизод с посвященным ей стихотворением «Самая хорошая» Г.Регистана (песня из кинофильма «Ты не один»): https://vchaplina-arhiv.livejournal.com/45951.html
Начало 1950-х
Еще в детстве она стала персонажем зоопарковской книжечки Чаплиной «Тапочка» (1944), рассказов «Волчья воспитанница» (1947), «Мушка» (1950), а годы спустя дала маме неожиданный материал и вместе с ним вошла в ее рассказ «Как хорошо!» (1976).
Но сегодня речь пойдет о текстах самой Людмилы Михайловой:
«2/VII-62
Взялась за карандаш - потому что нет сил смотреть просто так, а бросила, потому что не умею, но теперь это врежется в память сильнее. Эта красота длилась всего несколько минут, как всё прекрасное, несколько мгновений, а потом вспоминаешь всю жизнь».
Дата свидетельствует, что пейзажный набросок цветными карандашами сделан под Могилевом, где они тем летом жили с маленькой Мариной, сопровождая в командировке мужа.
Эта поездка едва не закончилась трагически: месяц спустя 4-летнюю Марину кто-то ударил камнем по голове, в область виска (говорили, что ребенок оказался случайным свидетелем какого-то незначительного преступления). Люда находилась в доме, когда какая-то соседка-старуха вошла и сообщила, что ее дочь лежит во дворе в крови и без сознания. Люда, как стояла, тут же упала в обморок, на что бабка, окатив ее ведром воды, добавила:
- Давай, иди, делай чего-нибудь, она, вроде, еще живая.
И Люда смогла, взяв себя в руки, так правильно обработать рану, что, когда Марину доставили в местную больницу, врачи сказали, что мать сделала практически всё, что было необходимо в этой ситуации; после чего их самолетом отправили в Москву. К счастью, травма серьезных последствий не имела.
Людмила Михайлова с Мариной. Начало 1960-х
Из 1960-х годов сохранилась другая ее запись, о времени военного детства:
«Во время войны моя мама работала в Зоопарке. Служащих тогда осталось мало - или ушли на фронт, или работали на заводах. Мало осталось тогда людей, а работы много. Времени едва хватало на сон, а мы жили далеко от Зоопарка. С транспортом плохо, да и налеты часто мешали маме добраться до дома. Мне было тогда 7 лет, и я сидела дома одна. Как-то мама пришла домой непривычно рано.
- Знаешь, страусенок, одевайся, собирай свои вещички, будем жить в Зоопарке.
- А где же я буду спать?
Мама засмеялась:
- Ну, конечно, глупышка, не в берлоге у медведя. Ну, разве кроме клеток и вольер там нет жилья? Будем жить в комнатке у тети Насти в попугайнике. Все-таки на глазах будешь, а то я извелась вся.
Мама открыла дверь в попугайник, впустила меня, и тут же нас оглушил щебет.
- Давай сюда, Васильевна, свою птичку. В нашем полку прибыло. Будешь теперь помогать.
Жили мы с тетей Настей дружно».
Людочка с Верой Васильевной. 1943-1944
(РГАЛИ, ф. 3460)
Прошло сколько-то лет, и у Людочки появился свой «страусенок»:
Из ее записей о Марине:
(1964; в том году она разошлась с мужем, и раз в неделю он приезжал повидаться с дочерью)
«Марина Людовна.
Совсем тихо в детском саду. Тетя Катя с Г.Я. укладывают ребят спать, их руки быстро расплетают косички, расстегивают бесконечные пуговки.
_____________________________
Марина, детка, шла бы спать! не придет папа, видно на работе задержался.
Но девочка упрямо качает головой. Тетя Катя молча погладила по кудряшкам. Она-то давно знает наизусть все детские души. Вот с Мариной лучше сейчас помолчать, она кивает головой, только чтобы не заплакать. Если губы разомкнутся, то вместо слов начнет всхлипывать.
_____________________________
- А Марина плачет! - сказал кто-то испуганно. Г.Я. обернулась. Но успела увидеть только как юркнула головка под одеяло.
Она вздохнула и переглянулась с Катей, они-то знали, как сейчас грустно вздрагивают всегда вечно веселые кудряшки девчушки, как дрожит мокрый от слез подбородочек.
- Ну, ребята, спать! Спокойной ночи. - И погасила свет.
Потом подошла к Марининой кроватке, укутала девочку в одеяло и вынесла ее в другую комнату.
- Не надо, маленькая. Посмотри, как хорошо спят остальные. Разве уж так страшно оставаться здесь?
Г.Я. в ответ долго слышала всхлипывания, пока наконец не разобрала горькую исповедь маленькой девчурки о том, что папа все время в командировке и приезжает один раз в неделю, и вот сегодня его день. А папы нет. Ни у кого нет такого большого и красивого папы. Он самый первый инженер. Вот Надя Кечкина теперь будет говорить, что у нее нет папы, а папы у всех есть в группе.
В кабинете у врача зазвонил телефон. Тихонько покачивая Марину, Г.Я. пошла к телефону.
В телефонной трубке услышала чей-то срывающийся голос. Не успев понять ничего, она услышала Маринин шепот: “Это мама моя, я узнала, мама”. И тут же во весь голос: “Мамочка, приходи”.
- Г.Я., миленькая, она плачет? Не укладывайте ее спать, я сейчас приду. Я не могу одна, я не усну, так пусто одной.
Мама Люда приехала очень быстро. Она приоткрыла дверь в группу, тихонько засмеялась и позвала меня: “Маришка-шалунишка!”
А дома нас встретила бабася. Когда я ее так зову...» [запись обрывается]
«Все ёлки, как ёжики, колючие, - говорит Маришка, потом наклоняется над совсем крошечной, с мягкими светло-зелеными веточками и радостно шепчет: “А вот ты совсем ручная, тебя потрогать рукой можно, не колешь”.
_____________________________
Мама выпустила снегурочкой свою дочурку во двор погулять: шубка барашковая белая, шапочка белая, только валеночки черные.
А через час, огорченная, вела домой, приговаривая: “Ну скажи, зачем ты к стене прислонялась, посмотри, вся шуба от кирпича красная”. А бывшая снегурочка, всхлипывая, отвечала: “Я не прислонялась, это стена сама на меня налезла”».
Почти не осталось стихов в записях Людмилы Михайловой.
Но они были. Несколько строк сохранило ее письмо из Тбилиси, где она начала свою студенческую жизнь:
«Здравствуй, моя дорогая мамочка!
Если бы ты только знала, как я обрадовалась, получив от тебя письмо. Мне так приятно, что мои стихи хоть кому-нибудь нравятся. Ведь я их так люблю писать, хотя они и неудачные еще, но ведь они могут стать лучше. [...] кончила еще один куплет, который начала давно и тебе начало тогда понравилось. Представляешь, весной две строчки в прошлом году начала, а в этом только кончила и всего один куплет в результате за целый год.
Ветер ворвался в окошко вагона,
Колышет в стакане прощальный букет...
Поезд рванулся... И нет уже фона
С вывеской яркой “Вокзальный буфет”.»
(из письма от 25 апреля 1957 г., из Тбилиси в Москву; РГАЛИ, ф.3460)
После возвращения в Москву и рождения дочери студенческая жизнь прервалась и потом возобновлялась отдельными всплесками. Люда перевелась на филфак МГУ, в 1963 году училась там на 3 курсе вечернего отделения (работая в издательстве «Советский писатель»), а в 1965 году перешла в Полиграфический, на редакторско-издательский факультет. По-видимому, к 1965 голу относится ее маленькое стихотворение «Мама учится»:
Персонажи выглядели примерно так (снято за год до этого):
На Ленинградском проспекте, неподалеку от метро «Аэропорт»
В январе-феврале 1968 года Люда собирала материал для журналистской практики: там, где ее знали еще маленькой девочкой во время войны, - в орнитологической секции Московского зоопарка.
Из ее блокнота тех дней:
«3. I-68.
Я вошла в вольеру полярной (белой совы), она взлетела, уцепилась когтями за решетку и замерла, распластав крылья, похожая на огромную ночную бабочку.
_____________________________
В Ногинске повадился беркут драть гусей, девочка его поймала во дворе и привезла в зоопарк.
_____________________________
Ворону давали корм, он весь быстро исчезал, увеличили рацион и опять пусто. Стали следить и увидели, что до прихода посетителей, когда в Зоопарке тихо, ворон своим криком подзывает ворон, их слетается целая стая, они буквально облепляют вольеру, он их кормит. Милостиво, а когда бывает не в духе, то сначала подманивает кормом, а потом, уцепившись клювом за перья, выдергивает их, или старается через сетку клюнуть.
_____________________________
5. I-68. “И. П.” [Иван Прокофьевич Куприянов, служитель орнитологической секции с 1930-х годов, персонаж рассказов Чаплиной «Необычная клетка» и «Галины питомцы»] Белый лебедь (кликун - клюв черн. с желтым, сам белый) когда водил по дну попала стальная проволока (больше 1 м) в ноздри, и он, словно нанизанный на нее, не мог освободиться.
Ловили “ложкой” (сачок), багром было нельзя, мог разорвать клюв. Тогда Ив. П. догадался веревкой согнать в одно место птиц, поймали его руками (под ладонью часто-часто билось сердце), кусачками перекусили проволоку и выпустили. Крови не было.
_____________________________
Январь 9-11 -68 г.
Мороз -27. Всё покрыто инеем. Металлические сетки, окружающие вольеры, загоны, будто узорчатая белая вуаль наброшена на сетки, натянута
Солнце в дымчатом морозном небе похоже на прожектор, пробивающийся сквозь туман.
Вечером тревожный багряный закат.
Закричали журавли - ожидается потепление. Верно, через день -18».
В феврале практикантка работала с хищными птицами.
«В те дни Люда помогала служителям ухаживать за грифом, которому в рацион питания полагались именно живые цыплята, но хищник повадился не есть, а просто убивать птенцов. И вот, когда он стал проделывать это в очередной раз, Люда пришла в негодование, отняла их у грифа и привезла домой, в комнату коммунальной квартиры. Немного остыв и пересчитав маленькие пуховые комочки, она поняла, что с двадцатью цыплятами ей не справиться. Оставался единственный выход - “пристроить” их к маме». (из книги «Вера Чаплина и ее четвероногие друзья»)
О банде этих цыплят, попавших тогда в квартиру писательского дома, а в мае переехавших на дачу, Вера Васильевна написала рассказ «Как хорошо!», один из лучших в ее сборнике «Случайные встречи».
Зоопарковская практика дала материал и для первых писательских опытов ее дочери:
(конец 1960-х)
Рассказ Людмилы Михайловой о Сычике и некоторые другие ее материалы читались по радио.
В связи с этим у нас есть повод показать любопытный документ тех лет, запечатлевший редкостный орфографический казус, удостоверенный подписью высокого должностного лица:
Другой зоопарковский эпизод, записанный в блокноте практикантки, тоже стал превращаться в рассказ. Но для нас он особенно интересен тем, что дочь, не вполне справляясь с материалом, просит маму прочитать написанное, а мама - Вера Чаплина - по-редакторски правит текст Людочки.
Блокнотная зарисовка краткая и быстрая, с чьих-то слов:
«Трагедия у проруби
Раненная кряква не улетела, осталась жить в проруби.
Увидела ее, стала подкармливать. Сильный мороз вышел, за ночь примерзла.
Вместе с куском льда принесла домой, опустила в таз с водой, лед оттаял, смазала рыбьим жиром, но она волновалась, отпустила опять на волю. Всё в порядке, ушла. Слышу крик, бегом обратно, стая ворон налетела, бьют утку. Мечется, вода окрасилась кровью. Подбежала, взяла домой. Выходила, и осталась она жить среди домашних уток…»
Из этой зарисовки сочиняется рассказ «Трагедия у полыньи», и на каком-то этапе Люда обращается за помощью к Вере Васильевне:
«Мамочка, посылаю тебе свой “сырой” рассказ, вернее полуфабрикат, это 3-ий по счету вариант, но для того, чтобы над ним работать еще, хотелось бы услышать твое мнение.
Перепечатала, чтобы тебе было легче читать. Бросила править, т.к. разведу мазню и тебе тогда не прочесть. Так хочется, чтобы он тебе хоть чуть-чуть понравился.
Целую Люда».
Правка Люды - коричневым карандашом, последующая правка Веры Чаплиной - простым карандашом и шариковой ручкой:
(конец 1960-х)
К тем же годам относится один из дачных рассказов Людмилы Михайловой «Колючий сторож», в котором легко узнаваемые приметы садового участка в Ново-Бутаково сочетаются с явной стилизацией образа Веры Чаплиной под некую условную бабушку с простонародной речью. Возможно, это было сделано не без влияния самой Веры Васильевны, которая в одном из последующих черновиков этого рассказа зачеркивала везде и Марину, заменяя ее обезличенной Наташей - чтобы вывести повествование из узкого жанра семейных историй (так было и с ее собственным рассказом тех лет «Лесная кормушка», где прототипом мальчика Славы тоже была Марина).
С 1972 года, после скоропостижной смерти отца, у Людмилы Михайловой на нервной почве начались серьезные и затяжные проблемы со здоровьем. Она опять взяла академический отпуск и забросила собственные попытки писать. И только в 1975-76 годах, завершая свою столь затянувшуюся учебу (и получив диплом по специальностям «журналистика, редактирование массовой литературы»), она еще раз вернулась к занятиям литературой. На этот раз в жанре рецензии.
Покажем одну из них, на рукопись Николая Сладкова «От севера до юга», написанная Людмилой Михайловой во время редакторской практики в издательстве «Детская литература».
Подобные рецензии были внутрииздательскими и передавались авторам рукописей без подписи рецензента. Но, по воспоминаниям Веры Васильевны, Николаю Ивановичу было известно, что эту рецензию написала дочь Чаплиной, и он, весьма язвительно относившийся к рецензиям на свои произведения (тем более к рецензиям конкурентов), на этот раз не нашел оснований для колкостей, а напротив, весьма серьезно отнесся к высказанным замечаниям.
(ок. 1975; РГАЛИ, ф. 3460)
В Ярославской области. 1950
В роли Татьяны Лариной
Школьная инсценировка. 1955
(РГАЛИ, ф. 3460)
С товарищами по Тбилисскому университету. Апрель 1957
Справа от Людочки, следом за ней - ее будущий муж Юрий Барутчев
С 4-месячной Мариночкой на даче в Бутаково. Июль 1958
С ней же, 4 года спустя. 1962 (предположительно, под Могилевом)
Там же
Середина 1960-х
Со вторым мужем, Валентином Трофименковым. Апрель 1967
На даче в Бутаково. 1968
С Пушком. На даче в Бутаково. 1971
С Мариной под Вышним Волочком. Начало 1970-х
Декабрь 1978
Год спустя станет известно, что Людмила Михайлова неизлечимо больна.
.
Начало 1950-х
Еще в детстве она стала персонажем зоопарковской книжечки Чаплиной «Тапочка» (1944), рассказов «Волчья воспитанница» (1947), «Мушка» (1950), а годы спустя дала маме неожиданный материал и вместе с ним вошла в ее рассказ «Как хорошо!» (1976).
Но сегодня речь пойдет о текстах самой Людмилы Михайловой:
«2/VII-62
Взялась за карандаш - потому что нет сил смотреть просто так, а бросила, потому что не умею, но теперь это врежется в память сильнее. Эта красота длилась всего несколько минут, как всё прекрасное, несколько мгновений, а потом вспоминаешь всю жизнь».
Дата свидетельствует, что пейзажный набросок цветными карандашами сделан под Могилевом, где они тем летом жили с маленькой Мариной, сопровождая в командировке мужа.
Эта поездка едва не закончилась трагически: месяц спустя 4-летнюю Марину кто-то ударил камнем по голове, в область виска (говорили, что ребенок оказался случайным свидетелем какого-то незначительного преступления). Люда находилась в доме, когда какая-то соседка-старуха вошла и сообщила, что ее дочь лежит во дворе в крови и без сознания. Люда, как стояла, тут же упала в обморок, на что бабка, окатив ее ведром воды, добавила:
- Давай, иди, делай чего-нибудь, она, вроде, еще живая.
И Люда смогла, взяв себя в руки, так правильно обработать рану, что, когда Марину доставили в местную больницу, врачи сказали, что мать сделала практически всё, что было необходимо в этой ситуации; после чего их самолетом отправили в Москву. К счастью, травма серьезных последствий не имела.
Людмила Михайлова с Мариной. Начало 1960-х
Из 1960-х годов сохранилась другая ее запись, о времени военного детства:
«Во время войны моя мама работала в Зоопарке. Служащих тогда осталось мало - или ушли на фронт, или работали на заводах. Мало осталось тогда людей, а работы много. Времени едва хватало на сон, а мы жили далеко от Зоопарка. С транспортом плохо, да и налеты часто мешали маме добраться до дома. Мне было тогда 7 лет, и я сидела дома одна. Как-то мама пришла домой непривычно рано.
- Знаешь, страусенок, одевайся, собирай свои вещички, будем жить в Зоопарке.
- А где же я буду спать?
Мама засмеялась:
- Ну, конечно, глупышка, не в берлоге у медведя. Ну, разве кроме клеток и вольер там нет жилья? Будем жить в комнатке у тети Насти в попугайнике. Все-таки на глазах будешь, а то я извелась вся.
Мама открыла дверь в попугайник, впустила меня, и тут же нас оглушил щебет.
- Давай сюда, Васильевна, свою птичку. В нашем полку прибыло. Будешь теперь помогать.
Жили мы с тетей Настей дружно».
Людочка с Верой Васильевной. 1943-1944
(РГАЛИ, ф. 3460)
Прошло сколько-то лет, и у Людочки появился свой «страусенок»:
Из ее записей о Марине:
(1964; в том году она разошлась с мужем, и раз в неделю он приезжал повидаться с дочерью)
«Марина Людовна.
Совсем тихо в детском саду. Тетя Катя с Г.Я. укладывают ребят спать, их руки быстро расплетают косички, расстегивают бесконечные пуговки.
_____________________________
Марина, детка, шла бы спать! не придет папа, видно на работе задержался.
Но девочка упрямо качает головой. Тетя Катя молча погладила по кудряшкам. Она-то давно знает наизусть все детские души. Вот с Мариной лучше сейчас помолчать, она кивает головой, только чтобы не заплакать. Если губы разомкнутся, то вместо слов начнет всхлипывать.
_____________________________
- А Марина плачет! - сказал кто-то испуганно. Г.Я. обернулась. Но успела увидеть только как юркнула головка под одеяло.
Она вздохнула и переглянулась с Катей, они-то знали, как сейчас грустно вздрагивают всегда вечно веселые кудряшки девчушки, как дрожит мокрый от слез подбородочек.
- Ну, ребята, спать! Спокойной ночи. - И погасила свет.
Потом подошла к Марининой кроватке, укутала девочку в одеяло и вынесла ее в другую комнату.
- Не надо, маленькая. Посмотри, как хорошо спят остальные. Разве уж так страшно оставаться здесь?
Г.Я. в ответ долго слышала всхлипывания, пока наконец не разобрала горькую исповедь маленькой девчурки о том, что папа все время в командировке и приезжает один раз в неделю, и вот сегодня его день. А папы нет. Ни у кого нет такого большого и красивого папы. Он самый первый инженер. Вот Надя Кечкина теперь будет говорить, что у нее нет папы, а папы у всех есть в группе.
В кабинете у врача зазвонил телефон. Тихонько покачивая Марину, Г.Я. пошла к телефону.
В телефонной трубке услышала чей-то срывающийся голос. Не успев понять ничего, она услышала Маринин шепот: “Это мама моя, я узнала, мама”. И тут же во весь голос: “Мамочка, приходи”.
- Г.Я., миленькая, она плачет? Не укладывайте ее спать, я сейчас приду. Я не могу одна, я не усну, так пусто одной.
Мама Люда приехала очень быстро. Она приоткрыла дверь в группу, тихонько засмеялась и позвала меня: “Маришка-шалунишка!”
А дома нас встретила бабася. Когда я ее так зову...» [запись обрывается]
«Все ёлки, как ёжики, колючие, - говорит Маришка, потом наклоняется над совсем крошечной, с мягкими светло-зелеными веточками и радостно шепчет: “А вот ты совсем ручная, тебя потрогать рукой можно, не колешь”.
_____________________________
Мама выпустила снегурочкой свою дочурку во двор погулять: шубка барашковая белая, шапочка белая, только валеночки черные.
А через час, огорченная, вела домой, приговаривая: “Ну скажи, зачем ты к стене прислонялась, посмотри, вся шуба от кирпича красная”. А бывшая снегурочка, всхлипывая, отвечала: “Я не прислонялась, это стена сама на меня налезла”».
Почти не осталось стихов в записях Людмилы Михайловой.
Но они были. Несколько строк сохранило ее письмо из Тбилиси, где она начала свою студенческую жизнь:
«Здравствуй, моя дорогая мамочка!
Если бы ты только знала, как я обрадовалась, получив от тебя письмо. Мне так приятно, что мои стихи хоть кому-нибудь нравятся. Ведь я их так люблю писать, хотя они и неудачные еще, но ведь они могут стать лучше. [...] кончила еще один куплет, который начала давно и тебе начало тогда понравилось. Представляешь, весной две строчки в прошлом году начала, а в этом только кончила и всего один куплет в результате за целый год.
Ветер ворвался в окошко вагона,
Колышет в стакане прощальный букет...
Поезд рванулся... И нет уже фона
С вывеской яркой “Вокзальный буфет”.»
(из письма от 25 апреля 1957 г., из Тбилиси в Москву; РГАЛИ, ф.3460)
После возвращения в Москву и рождения дочери студенческая жизнь прервалась и потом возобновлялась отдельными всплесками. Люда перевелась на филфак МГУ, в 1963 году училась там на 3 курсе вечернего отделения (работая в издательстве «Советский писатель»), а в 1965 году перешла в Полиграфический, на редакторско-издательский факультет. По-видимому, к 1965 голу относится ее маленькое стихотворение «Мама учится»:
Персонажи выглядели примерно так (снято за год до этого):
На Ленинградском проспекте, неподалеку от метро «Аэропорт»
В январе-феврале 1968 года Люда собирала материал для журналистской практики: там, где ее знали еще маленькой девочкой во время войны, - в орнитологической секции Московского зоопарка.
Из ее блокнота тех дней:
«3. I-68.
Я вошла в вольеру полярной (белой совы), она взлетела, уцепилась когтями за решетку и замерла, распластав крылья, похожая на огромную ночную бабочку.
_____________________________
В Ногинске повадился беркут драть гусей, девочка его поймала во дворе и привезла в зоопарк.
_____________________________
Ворону давали корм, он весь быстро исчезал, увеличили рацион и опять пусто. Стали следить и увидели, что до прихода посетителей, когда в Зоопарке тихо, ворон своим криком подзывает ворон, их слетается целая стая, они буквально облепляют вольеру, он их кормит. Милостиво, а когда бывает не в духе, то сначала подманивает кормом, а потом, уцепившись клювом за перья, выдергивает их, или старается через сетку клюнуть.
_____________________________
5. I-68. “И. П.” [Иван Прокофьевич Куприянов, служитель орнитологической секции с 1930-х годов, персонаж рассказов Чаплиной «Необычная клетка» и «Галины питомцы»] Белый лебедь (кликун - клюв черн. с желтым, сам белый) когда водил по дну попала стальная проволока (больше 1 м) в ноздри, и он, словно нанизанный на нее, не мог освободиться.
Ловили “ложкой” (сачок), багром было нельзя, мог разорвать клюв. Тогда Ив. П. догадался веревкой согнать в одно место птиц, поймали его руками (под ладонью часто-часто билось сердце), кусачками перекусили проволоку и выпустили. Крови не было.
_____________________________
Январь 9-11 -68 г.
Мороз -27. Всё покрыто инеем. Металлические сетки, окружающие вольеры, загоны, будто узорчатая белая вуаль наброшена на сетки, натянута
Солнце в дымчатом морозном небе похоже на прожектор, пробивающийся сквозь туман.
Вечером тревожный багряный закат.
Закричали журавли - ожидается потепление. Верно, через день -18».
В феврале практикантка работала с хищными птицами.
«В те дни Люда помогала служителям ухаживать за грифом, которому в рацион питания полагались именно живые цыплята, но хищник повадился не есть, а просто убивать птенцов. И вот, когда он стал проделывать это в очередной раз, Люда пришла в негодование, отняла их у грифа и привезла домой, в комнату коммунальной квартиры. Немного остыв и пересчитав маленькие пуховые комочки, она поняла, что с двадцатью цыплятами ей не справиться. Оставался единственный выход - “пристроить” их к маме». (из книги «Вера Чаплина и ее четвероногие друзья»)
О банде этих цыплят, попавших тогда в квартиру писательского дома, а в мае переехавших на дачу, Вера Васильевна написала рассказ «Как хорошо!», один из лучших в ее сборнике «Случайные встречи».
Зоопарковская практика дала материал и для первых писательских опытов ее дочери:
(конец 1960-х)
Рассказ Людмилы Михайловой о Сычике и некоторые другие ее материалы читались по радио.
В связи с этим у нас есть повод показать любопытный документ тех лет, запечатлевший редкостный орфографический казус, удостоверенный подписью высокого должностного лица:
Другой зоопарковский эпизод, записанный в блокноте практикантки, тоже стал превращаться в рассказ. Но для нас он особенно интересен тем, что дочь, не вполне справляясь с материалом, просит маму прочитать написанное, а мама - Вера Чаплина - по-редакторски правит текст Людочки.
Блокнотная зарисовка краткая и быстрая, с чьих-то слов:
«Трагедия у проруби
Раненная кряква не улетела, осталась жить в проруби.
Увидела ее, стала подкармливать. Сильный мороз вышел, за ночь примерзла.
Вместе с куском льда принесла домой, опустила в таз с водой, лед оттаял, смазала рыбьим жиром, но она волновалась, отпустила опять на волю. Всё в порядке, ушла. Слышу крик, бегом обратно, стая ворон налетела, бьют утку. Мечется, вода окрасилась кровью. Подбежала, взяла домой. Выходила, и осталась она жить среди домашних уток…»
Из этой зарисовки сочиняется рассказ «Трагедия у полыньи», и на каком-то этапе Люда обращается за помощью к Вере Васильевне:
«Мамочка, посылаю тебе свой “сырой” рассказ, вернее полуфабрикат, это 3-ий по счету вариант, но для того, чтобы над ним работать еще, хотелось бы услышать твое мнение.
Перепечатала, чтобы тебе было легче читать. Бросила править, т.к. разведу мазню и тебе тогда не прочесть. Так хочется, чтобы он тебе хоть чуть-чуть понравился.
Целую Люда».
Правка Люды - коричневым карандашом, последующая правка Веры Чаплиной - простым карандашом и шариковой ручкой:
(конец 1960-х)
К тем же годам относится один из дачных рассказов Людмилы Михайловой «Колючий сторож», в котором легко узнаваемые приметы садового участка в Ново-Бутаково сочетаются с явной стилизацией образа Веры Чаплиной под некую условную бабушку с простонародной речью. Возможно, это было сделано не без влияния самой Веры Васильевны, которая в одном из последующих черновиков этого рассказа зачеркивала везде и Марину, заменяя ее обезличенной Наташей - чтобы вывести повествование из узкого жанра семейных историй (так было и с ее собственным рассказом тех лет «Лесная кормушка», где прототипом мальчика Славы тоже была Марина).
С 1972 года, после скоропостижной смерти отца, у Людмилы Михайловой на нервной почве начались серьезные и затяжные проблемы со здоровьем. Она опять взяла академический отпуск и забросила собственные попытки писать. И только в 1975-76 годах, завершая свою столь затянувшуюся учебу (и получив диплом по специальностям «журналистика, редактирование массовой литературы»), она еще раз вернулась к занятиям литературой. На этот раз в жанре рецензии.
Покажем одну из них, на рукопись Николая Сладкова «От севера до юга», написанная Людмилой Михайловой во время редакторской практики в издательстве «Детская литература».
Подобные рецензии были внутрииздательскими и передавались авторам рукописей без подписи рецензента. Но, по воспоминаниям Веры Васильевны, Николаю Ивановичу было известно, что эту рецензию написала дочь Чаплиной, и он, весьма язвительно относившийся к рецензиям на свои произведения (тем более к рецензиям конкурентов), на этот раз не нашел оснований для колкостей, а напротив, весьма серьезно отнесся к высказанным замечаниям.
(ок. 1975; РГАЛИ, ф. 3460)
В Ярославской области. 1950
В роли Татьяны Лариной
Школьная инсценировка. 1955
(РГАЛИ, ф. 3460)
С товарищами по Тбилисскому университету. Апрель 1957
Справа от Людочки, следом за ней - ее будущий муж Юрий Барутчев
С 4-месячной Мариночкой на даче в Бутаково. Июль 1958
С ней же, 4 года спустя. 1962 (предположительно, под Могилевом)
Там же
Середина 1960-х
Со вторым мужем, Валентином Трофименковым. Апрель 1967
На даче в Бутаково. 1968
С Пушком. На даче в Бутаково. 1971
С Мариной под Вышним Волочком. Начало 1970-х
Декабрь 1978
Год спустя станет известно, что Людмила Михайлова неизлечимо больна.
.