130 лет со дня рождения Георгия Иванова (1894 - 1958)
моя подборка стихов поэта
***
Из белого олонецкого камня
Рукою кустаря трудолюбивой
Высокого и ясного искусства
Нам явлены простые образцы.
И я гляжу на них в тревоге смутной,
Как, может быть, грядущий математик,
В ребячестве еще не зная чисел,
В учебник геометрии глядит.
Я разлюбил созданья живописцев,
И музыка мне стала тяжким шумом,
И сон мои одолевает веки,
Когда я слушаю стихи друзей.
Но с каждым днем сильней душа томится
Об острове зеленом Валааме,
О церкви из олонецкого камня,
О ветре, соснах и волне морской.
***
Беспокойно сегодня мое одиночество-
У портрета стою - и томит тишина...
Мой прапрадед Василий - не вспомню я отчества-
Как живой, прямо в душу глядит с полотна.
Темно-синий камзол отставного военного,
Арапчонок у ног и турецкий кальян.
В закорузлой руке-серебристого пенного
Круглый ковш. Только, видно, помещик не пьян.
Хмурит брови седые над взорами карими,
Опустились морщины у темного рта.
Эта грудь, уцелев под столькими ударами
Неприятельских шашек,- тоской налита.
Что ж? На старости лет с сыновьями не справиться,
Иль плечам тяжелы прожитые года,
Иль до смерти мила крепостная красавица,
Что завистник-сосед не продаст никогда?
Нет, иное томит. Как сквозь полог затученный
Прорезается белое пламя луны,-
Тихий призрак встает в подземельи замученной
Неповинной страдалицы - первой жены.
Не избыть этой муки в разгуле неистовом,
Не залить угрызения влагой хмельной...
Запершись в кабинете - покончил бы выстрелом
С невеселою жизнью,-да в небе темно.
И теперь, заклейменный семейным преданием,
Как живой, как живой, он глядит с полотна,
Точно нету прощенья его злодеяниям
И загробная жизнь, как земная,- черна.
1914
***
Пушкина, двадцатые годы,
Императора Николая
Это утро напоминает
Прелестью морозной погоды,
Очертаньями Летнего Сада
И легким полетом снежинок...
И поверить в это можно с первого взгляда,
Безо всяких ужимок.
Мог бы в двадцатых годах
Рисовать туманных красавиц,
Позабыв о своих летах,
Судейкин - и всем бы нравилось.
Конечно - автомобили,
Рельсы зеленой стали,
Ну, и тогда кататься любили,
А трамваи уже ходить перестали.
И мебель красного дерева,
Как и тогда, кажется красивой,
Как и тогда, мы бы поверили,
Что декабристы спасут Россию.
И, возвращаясь с лицейской пирушки,
Вспомнив строчку расстрелянного поэта,
Каждый бы подумал, как подумал Пушкин:
«Хорошо, что я не замешан в это».
1919
Примечание
Вспомнив строчку расстрелянного поэта- поскольку стихотворение написано, очевидно, в 1919 г. (и тогда же опубликовано), то наиболее вероятно, что речь идет о Леониде Каннегиссере.
***
Как осужденные, потерянные души
Припоминают мир среди холодной тьмы,
Блаженней с каждым днем и с каждым часом
Наш чудный Петербург припоминаем мы.
Быть может, города другие и прекрасны...
Но что они для нас! Нам не забыть, увы,
Как были счастливы, как были мы несчастны
В туманном городе на берегу Невы.
Май 1924
***
По улицам рассеянно мы бродим,
На женщин смотрим и в кафе сидим,
Но настоящих слов мы не находим,
А приблизительных мы больше не хотим.
И что же делать? В Петербург вернуться?
Влюбиться? Или Оpеrа взорвать?
Иль просто - лечь в холодную кровать,
Закрыть глаза и больше не проснуться...
1928
***
В глубине, на самом дне сознанья,
Как на дне колодца - самом дне -
Отблеск нестерпимого сиянья
Пролетает иногда во мне.
Боже! И глаза я закрываю
От невыносимого огня.
Падаю в него...
и понимаю,
Что глядят соседи по трамваю
Странными глазами на меня.
1929
***
Был замысел странно-порочен,
И все-таки жизнь подняла
В тумане - туманные очи
И два лебединых крыла.
И все-таки тени качнулись,
Пока догорала свеча.
И все-таки струны рванулись,
Бессмысленным счастьем звуча...
1934
***
Рассказать обо всех мировых дураках,
Что судьбу человечества держат в руках?
Рассказать обо всех мертвецах-подлецах,
Что уходят в историю в светлых венцах?
Для чего?
Тишина под парижским мостом.
И какое мне дело, что будет потом.
1944
***
Что-то сбудется, что-то не сбудется.
Перемелется все, позабудется...
Но останется эта вот, рыжая,
У заборной калитки трава.
...Если плещется где-то Нева,
Если к ней долетают слова -
Это вам говорю из Парижа я
То, что сам понимаю едва.
1949
***
В награду за мои грехи,
Позор и торжество,
Вдруг появляются стихи -
Вот так... Из ничего.
Всё кое-как и как-нибудь,
Волшебно на авось:
Как розы падают на грудь...
- И ты мне розу брось!
Нет, лучше брось за облака -
Там рифма заблестит,
Коснётся тленного цветка
И в вечный превратит.
1950
* * *
И. Одоевцевой
Распыленный мильоном
мельчайших частиц,
В ледяном, безвоздушном,
бездушном эфире,
Где ни солнца, ни звезд,
ни деревьев, ни птиц,
Я вернусь - отраженьем -
в потерянном мире.
И опять, в романтическом Летнем
Саду,
В голубой белизне петербургского
мая,
По пустынным аллеям неслышно
пройду,
Драгоценные плечи твои обнимая.
1954
***
Ликование вечной, блаженной весны,
Упоительные соловьиные трели
И магический блеск средиземной луны
Головокружительно мне надоели.
Даже больше того. И совсем я не здесь,
Не на юге, а в северной царской столице.
Там остался я жить. Настоящий. Я - весь.
Эмигрантская быль мне всего только снится -
И Берлин, и Париж, и постылая Ницца.
...Зимний день. Петербург. С Гумилевым вдвоем,
Вдоль замерзшей Невы, как по берегу Леты,
Мы спокойно, классически просто идем,
Как попарно когда-то ходили поэты.
1958
***
Отчаянье я превратил в игру -
О чем вздыхать и плакать, в самом деле?
Ну, не забавно ли, что я умру
Не позже, чем на будущей неделе?
Умру - хотя еще прожить я мог
Лет десять иль, пожалуй, даже двадцать.
Никто не пожалел. И не помог.
И вот приходится смываться.
Август 1958
***
Из белого олонецкого камня
Рукою кустаря трудолюбивой
Высокого и ясного искусства
Нам явлены простые образцы.
И я гляжу на них в тревоге смутной,
Как, может быть, грядущий математик,
В ребячестве еще не зная чисел,
В учебник геометрии глядит.
Я разлюбил созданья живописцев,
И музыка мне стала тяжким шумом,
И сон мои одолевает веки,
Когда я слушаю стихи друзей.
Но с каждым днем сильней душа томится
Об острове зеленом Валааме,
О церкви из олонецкого камня,
О ветре, соснах и волне морской.
***
Беспокойно сегодня мое одиночество-
У портрета стою - и томит тишина...
Мой прапрадед Василий - не вспомню я отчества-
Как живой, прямо в душу глядит с полотна.
Темно-синий камзол отставного военного,
Арапчонок у ног и турецкий кальян.
В закорузлой руке-серебристого пенного
Круглый ковш. Только, видно, помещик не пьян.
Хмурит брови седые над взорами карими,
Опустились морщины у темного рта.
Эта грудь, уцелев под столькими ударами
Неприятельских шашек,- тоской налита.
Что ж? На старости лет с сыновьями не справиться,
Иль плечам тяжелы прожитые года,
Иль до смерти мила крепостная красавица,
Что завистник-сосед не продаст никогда?
Нет, иное томит. Как сквозь полог затученный
Прорезается белое пламя луны,-
Тихий призрак встает в подземельи замученной
Неповинной страдалицы - первой жены.
Не избыть этой муки в разгуле неистовом,
Не залить угрызения влагой хмельной...
Запершись в кабинете - покончил бы выстрелом
С невеселою жизнью,-да в небе темно.
И теперь, заклейменный семейным преданием,
Как живой, как живой, он глядит с полотна,
Точно нету прощенья его злодеяниям
И загробная жизнь, как земная,- черна.
1914
***
Пушкина, двадцатые годы,
Императора Николая
Это утро напоминает
Прелестью морозной погоды,
Очертаньями Летнего Сада
И легким полетом снежинок...
И поверить в это можно с первого взгляда,
Безо всяких ужимок.
Мог бы в двадцатых годах
Рисовать туманных красавиц,
Позабыв о своих летах,
Судейкин - и всем бы нравилось.
Конечно - автомобили,
Рельсы зеленой стали,
Ну, и тогда кататься любили,
А трамваи уже ходить перестали.
И мебель красного дерева,
Как и тогда, кажется красивой,
Как и тогда, мы бы поверили,
Что декабристы спасут Россию.
И, возвращаясь с лицейской пирушки,
Вспомнив строчку расстрелянного поэта,
Каждый бы подумал, как подумал Пушкин:
«Хорошо, что я не замешан в это».
1919
Примечание
Вспомнив строчку расстрелянного поэта- поскольку стихотворение написано, очевидно, в 1919 г. (и тогда же опубликовано), то наиболее вероятно, что речь идет о Леониде Каннегиссере.
***
Как осужденные, потерянные души
Припоминают мир среди холодной тьмы,
Блаженней с каждым днем и с каждым часом
Наш чудный Петербург припоминаем мы.
Быть может, города другие и прекрасны...
Но что они для нас! Нам не забыть, увы,
Как были счастливы, как были мы несчастны
В туманном городе на берегу Невы.
Май 1924
***
По улицам рассеянно мы бродим,
На женщин смотрим и в кафе сидим,
Но настоящих слов мы не находим,
А приблизительных мы больше не хотим.
И что же делать? В Петербург вернуться?
Влюбиться? Или Оpеrа взорвать?
Иль просто - лечь в холодную кровать,
Закрыть глаза и больше не проснуться...
1928
***
В глубине, на самом дне сознанья,
Как на дне колодца - самом дне -
Отблеск нестерпимого сиянья
Пролетает иногда во мне.
Боже! И глаза я закрываю
От невыносимого огня.
Падаю в него...
и понимаю,
Что глядят соседи по трамваю
Странными глазами на меня.
1929
***
Был замысел странно-порочен,
И все-таки жизнь подняла
В тумане - туманные очи
И два лебединых крыла.
И все-таки тени качнулись,
Пока догорала свеча.
И все-таки струны рванулись,
Бессмысленным счастьем звуча...
1934
***
Рассказать обо всех мировых дураках,
Что судьбу человечества держат в руках?
Рассказать обо всех мертвецах-подлецах,
Что уходят в историю в светлых венцах?
Для чего?
Тишина под парижским мостом.
И какое мне дело, что будет потом.
1944
***
Что-то сбудется, что-то не сбудется.
Перемелется все, позабудется...
Но останется эта вот, рыжая,
У заборной калитки трава.
...Если плещется где-то Нева,
Если к ней долетают слова -
Это вам говорю из Парижа я
То, что сам понимаю едва.
1949
***
В награду за мои грехи,
Позор и торжество,
Вдруг появляются стихи -
Вот так... Из ничего.
Всё кое-как и как-нибудь,
Волшебно на авось:
Как розы падают на грудь...
- И ты мне розу брось!
Нет, лучше брось за облака -
Там рифма заблестит,
Коснётся тленного цветка
И в вечный превратит.
1950
* * *
И. Одоевцевой
Распыленный мильоном
мельчайших частиц,
В ледяном, безвоздушном,
бездушном эфире,
Где ни солнца, ни звезд,
ни деревьев, ни птиц,
Я вернусь - отраженьем -
в потерянном мире.
И опять, в романтическом Летнем
Саду,
В голубой белизне петербургского
мая,
По пустынным аллеям неслышно
пройду,
Драгоценные плечи твои обнимая.
1954
***
Ликование вечной, блаженной весны,
Упоительные соловьиные трели
И магический блеск средиземной луны
Головокружительно мне надоели.
Даже больше того. И совсем я не здесь,
Не на юге, а в северной царской столице.
Там остался я жить. Настоящий. Я - весь.
Эмигрантская быль мне всего только снится -
И Берлин, и Париж, и постылая Ницца.
...Зимний день. Петербург. С Гумилевым вдвоем,
Вдоль замерзшей Невы, как по берегу Леты,
Мы спокойно, классически просто идем,
Как попарно когда-то ходили поэты.
1958
***
Отчаянье я превратил в игру -
О чем вздыхать и плакать, в самом деле?
Ну, не забавно ли, что я умру
Не позже, чем на будущей неделе?
Умру - хотя еще прожить я мог
Лет десять иль, пожалуй, даже двадцать.
Никто не пожалел. И не помог.
И вот приходится смываться.
Август 1958