130 со дня рождения поэта Николая Оцупа (1894 - 1958)
моя подборка стихов поэта
ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ
На снегу у костра за мостом -
Силуэт часового с ружьем.
Как ужасно, что пропуск ночной
Я у южного моря забыл...
И мелькала волна за волной,
И по снегу солдат подходил.
Я проснулся от запаха роз
Без России...
Я проснулся от крика и слез
Над волнами чужой и свободной стихии.
1919
***
Теплое сердце брата укусили свинцовые осы,
Волжские нивы побиты желтым палящим дождем,
В нищей корзине жизни - яблоки и папиросы,
Трижды чудесна осень в белом величье своем.
Медленный листопад на самом краю небосклона,
Желтизна проступила на теле стенных газет,
Кровью листьев сочится рубашка осеннего клена,
В матовом небе зданий желто-багряный цвет.
Желто-багряный цвет всемирного листопада,
Запах милого тленья от руки восковой,
С низким поклоном листья в воздухе Летнего Сада,
Медленно прохожу по золотой мостовой.
Тверже по мертвым листьям, по савану первого снега,
Солоноватый привкус поздних осенних дней,
С гиком по звонким камням летит шальная телега,
Трижды прекрасна жизнь в жестокой правде своей.
30 августа 1921
ВОЙНА
Араб в кровавой чалме на длинном паршивом верблюде
Смешал Караваны народов и скрылся среди песков
Под шепот охрипших окопов и кашель усталых орудий
И легкий печальный шорох прильнувших к полям облаков.
Воробьиное пугало тщетно осеняет горох рукавами:
Солдаты топчут пшеницу, на гряды ложатся ничком,
Сколько стремительных пуль остановлено их телами,
Полмира пропитано дымом словно густым табаком.
Все одного со мной сомнительного поколенья,
Кто ранен в сердце навылет мечтой о кровавой чалме,
От саранчи ночей в себе ищите спасенья
Воспоминанья детства зажигайте в беззвездной тьме!
Вот царскосельский дуб, орел над прудом и лодки,
Овидий в изданье Майнштейна, растрепанный сборник задач,
В нижнем окне сапожник стучит молотком по колодке,
В субботу последний экзамен, завтра футбольный матч.
А летом балтийские дюны, янтари и песок и снова
С молчаливыми рыбаками в синий простор до утра!..
Кто еще из читателей «Задушевного Слова»
Любит играть в солдатики?.. Очень плохая игра...
1921
***
Да жил ли ты? Поэты и семья
И книги и свиданья - слишком мало!
Вглядись - "И это жизнь твоя", -
Мне в тормозах проскрежетало.
По склону человека на расстрел
Вели без шапки. Зеленели горы.
И полустанок подоспел,
И желтой засухой просторы.
Я выучил у ржавых буферов,
Когда они Урал пересекали,
Такую музыку без слов,
Которая сильней печали.
1922
ЧАСЫ
Пролетка простучала за окном,
Прошел автобус, землю сотрясая,
И часиков легчайшим шепотком
Заговорила комната ночная:
"Секундочки, минуточки лови".
- А если не хочу я, о Создатель,
Такой короткой и слепой любви! -
И пальцы повернули выключатель.
И мгла ночная показалась мне
Небытием, но в чудном мраке снова
Светились бледные, как при луне,
Черты лица, навеки дорогого.
Пройдут как волны надо мной века,
Затопят все мои земные ночи,
Но там воскреснут и моя тоска,
И верные, единственные очи.
1923
***
Итальянец, который слагал
Эту музыку, эту канцону,-
Ты, должно быть, о смерти мечтал:
Я узнал по минорному тону
Черный вечер и мрачный канал.
Нет, канцоны значенье двойное,
Звук светлеет,- в ликующем строе
Брезжат: гондола в лунном столбе
И сиянье, которое двое,
Как один, заключают в себе.
(1925-1926), из цикла "Канцоны".
***
Где снегом занесенная Нева,
И голод, и мечты о Ницце,
И узкими шпалерами дрова,
Последние в столице.
Год восемнадцатый и дальше три,
Последних в жизни Гумилева,
Не жалуйся, на прошлое смотри,
Не говоря ни слова.
О, разве не милее этих роз
У южных волн для сердца было
То, что оттуда в ледяной мороз
Сюда тебя манило.
1926
***
Душа моя, и в небе ты едва ли
Забудешь о страданиях земных,
Как будто ты хранилище печали
Моей и современников моих.
Но, знаешь, я уверился в дыму
Страстей и бедствий, проходящих мимо,
Что мы не помогаем никому
Печалью, временами нестерпимой.
1926
***
Ни смерти, ни жизни, а только подобие
Того и другого - не только для тех,
Чье солнце - над Лениным, спящим во гробе
(То солнце уж слишком похоже на грех)...
Но так ли уж ярко оно, иностранное,
Над садом у моря, над визгом детей...
И думать нельзя, и загадывать рано.
Земля... Для чего оставаться на ней.
Под бурями века, под едкими ядами -
Всесветная осень, всемирный распад,
И лучшие люди особенным взглядом
Друг в друга, как в черную пропасть, глядят.
1928
***
Ахматова молчит. Цветаева в гробу,
Подстерегает век еще одну рабу.
Ей тоже легче бы под насыпью могильной,
Чем видеть что вокруг, и оставаться сильной.
Европа - кладбище, пророчество не лжет,
А эту женщину так совесть долу гнет,
И в современниках она такое слышит
И так значительна, хотя стихов не пишет,
Что русская, неистово добра,
Горчайшая из муз - души ее сестра.
1936
***
Возвращается ветер на круги своя,
Вот такими давно ли мы были и сами,
Возвращается молодость, пусть не твоя,
С тем же счастием, с теми же, вспомни, слезами.
И что было у многих годам к сорока,
И для нас понемногу, ты видишь, настало:
Сил, еще не последних, довольно пока,
Но бывает, что их и сейчас уже мало.
И не то чтобы жизнь обманула совсем,
Даже грубость ее беспредельно правдива,
Но приходят сюда и блуждают - зачем? -
И уходят, и все это без перерыва.
1936
***
Дай мне погрузиться в ощущенья,
Страшно удаляться в небеса,
Я лечусь от головокруженья,
Вслушиваясь в жизни голоса.
В восхищенье все меня приводит:
И стада, и птицы, и поля.
Я старею, из-под ног уходит,
Но сильнее радует земля.
Как могила, глубока природа,
Жизнь в нее заглянет и дрожит.
Есть в любви чистейшая свобода:
От любого страха исцелит.
16-27 декабря 1958
ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ
На снегу у костра за мостом -
Силуэт часового с ружьем.
Как ужасно, что пропуск ночной
Я у южного моря забыл...
И мелькала волна за волной,
И по снегу солдат подходил.
Я проснулся от запаха роз
Без России...
Я проснулся от крика и слез
Над волнами чужой и свободной стихии.
1919
***
Теплое сердце брата укусили свинцовые осы,
Волжские нивы побиты желтым палящим дождем,
В нищей корзине жизни - яблоки и папиросы,
Трижды чудесна осень в белом величье своем.
Медленный листопад на самом краю небосклона,
Желтизна проступила на теле стенных газет,
Кровью листьев сочится рубашка осеннего клена,
В матовом небе зданий желто-багряный цвет.
Желто-багряный цвет всемирного листопада,
Запах милого тленья от руки восковой,
С низким поклоном листья в воздухе Летнего Сада,
Медленно прохожу по золотой мостовой.
Тверже по мертвым листьям, по савану первого снега,
Солоноватый привкус поздних осенних дней,
С гиком по звонким камням летит шальная телега,
Трижды прекрасна жизнь в жестокой правде своей.
30 августа 1921
ВОЙНА
Араб в кровавой чалме на длинном паршивом верблюде
Смешал Караваны народов и скрылся среди песков
Под шепот охрипших окопов и кашель усталых орудий
И легкий печальный шорох прильнувших к полям облаков.
Воробьиное пугало тщетно осеняет горох рукавами:
Солдаты топчут пшеницу, на гряды ложатся ничком,
Сколько стремительных пуль остановлено их телами,
Полмира пропитано дымом словно густым табаком.
Все одного со мной сомнительного поколенья,
Кто ранен в сердце навылет мечтой о кровавой чалме,
От саранчи ночей в себе ищите спасенья
Воспоминанья детства зажигайте в беззвездной тьме!
Вот царскосельский дуб, орел над прудом и лодки,
Овидий в изданье Майнштейна, растрепанный сборник задач,
В нижнем окне сапожник стучит молотком по колодке,
В субботу последний экзамен, завтра футбольный матч.
А летом балтийские дюны, янтари и песок и снова
С молчаливыми рыбаками в синий простор до утра!..
Кто еще из читателей «Задушевного Слова»
Любит играть в солдатики?.. Очень плохая игра...
1921
***
Да жил ли ты? Поэты и семья
И книги и свиданья - слишком мало!
Вглядись - "И это жизнь твоя", -
Мне в тормозах проскрежетало.
По склону человека на расстрел
Вели без шапки. Зеленели горы.
И полустанок подоспел,
И желтой засухой просторы.
Я выучил у ржавых буферов,
Когда они Урал пересекали,
Такую музыку без слов,
Которая сильней печали.
1922
ЧАСЫ
Пролетка простучала за окном,
Прошел автобус, землю сотрясая,
И часиков легчайшим шепотком
Заговорила комната ночная:
"Секундочки, минуточки лови".
- А если не хочу я, о Создатель,
Такой короткой и слепой любви! -
И пальцы повернули выключатель.
И мгла ночная показалась мне
Небытием, но в чудном мраке снова
Светились бледные, как при луне,
Черты лица, навеки дорогого.
Пройдут как волны надо мной века,
Затопят все мои земные ночи,
Но там воскреснут и моя тоска,
И верные, единственные очи.
1923
***
Итальянец, который слагал
Эту музыку, эту канцону,-
Ты, должно быть, о смерти мечтал:
Я узнал по минорному тону
Черный вечер и мрачный канал.
Нет, канцоны значенье двойное,
Звук светлеет,- в ликующем строе
Брезжат: гондола в лунном столбе
И сиянье, которое двое,
Как один, заключают в себе.
(1925-1926), из цикла "Канцоны".
***
Где снегом занесенная Нева,
И голод, и мечты о Ницце,
И узкими шпалерами дрова,
Последние в столице.
Год восемнадцатый и дальше три,
Последних в жизни Гумилева,
Не жалуйся, на прошлое смотри,
Не говоря ни слова.
О, разве не милее этих роз
У южных волн для сердца было
То, что оттуда в ледяной мороз
Сюда тебя манило.
1926
***
Душа моя, и в небе ты едва ли
Забудешь о страданиях земных,
Как будто ты хранилище печали
Моей и современников моих.
Но, знаешь, я уверился в дыму
Страстей и бедствий, проходящих мимо,
Что мы не помогаем никому
Печалью, временами нестерпимой.
1926
***
Ни смерти, ни жизни, а только подобие
Того и другого - не только для тех,
Чье солнце - над Лениным, спящим во гробе
(То солнце уж слишком похоже на грех)...
Но так ли уж ярко оно, иностранное,
Над садом у моря, над визгом детей...
И думать нельзя, и загадывать рано.
Земля... Для чего оставаться на ней.
Под бурями века, под едкими ядами -
Всесветная осень, всемирный распад,
И лучшие люди особенным взглядом
Друг в друга, как в черную пропасть, глядят.
1928
***
Ахматова молчит. Цветаева в гробу,
Подстерегает век еще одну рабу.
Ей тоже легче бы под насыпью могильной,
Чем видеть что вокруг, и оставаться сильной.
Европа - кладбище, пророчество не лжет,
А эту женщину так совесть долу гнет,
И в современниках она такое слышит
И так значительна, хотя стихов не пишет,
Что русская, неистово добра,
Горчайшая из муз - души ее сестра.
1936
***
Возвращается ветер на круги своя,
Вот такими давно ли мы были и сами,
Возвращается молодость, пусть не твоя,
С тем же счастием, с теми же, вспомни, слезами.
И что было у многих годам к сорока,
И для нас понемногу, ты видишь, настало:
Сил, еще не последних, довольно пока,
Но бывает, что их и сейчас уже мало.
И не то чтобы жизнь обманула совсем,
Даже грубость ее беспредельно правдива,
Но приходят сюда и блуждают - зачем? -
И уходят, и все это без перерыва.
1936
***
Дай мне погрузиться в ощущенья,
Страшно удаляться в небеса,
Я лечусь от головокруженья,
Вслушиваясь в жизни голоса.
В восхищенье все меня приводит:
И стада, и птицы, и поля.
Я старею, из-под ног уходит,
Но сильнее радует земля.
Как могила, глубока природа,
Жизнь в нее заглянет и дрожит.
Есть в любви чистейшая свобода:
От любого страха исцелит.
16-27 декабря 1958