3 июня. Евгений Евтушенко
два стихотворения
ПЛАЧ ПО БРАТУ
С кровью из клюва,
тепел и липок,
шеей мотая по краю ведра,
в лодке качается гусь,
будто слиток
чуть черноватого серебра.
Двое летели они вдоль Вилюя.
Первый уложен был влёт,
а другой,
низко летя,
головою рискуя,
кружит над лодкой,
кричит над тайгой:
«Сизый мой брат,
появились мы в мире,
громко свою скорлупу проломя,
но по утрам
тебя первым кормили
мать и отец,
а могли бы - меня.
Сизый мой брат,
ты был чуточку синий,
небо похожестью дерзкой дразня.
Я был темней,
и любили гусыни
больше - тебя,
а могли бы - меня.
Сизый мой брат,
возвращаться не труся,
мы улетали с тобой за моря,
но обступали заморские гуси,
первым - тебя,
а могли бы - меня.
Сизый мой брат,
мы и биты и гнуты,
вместе нас ливни хлестали хлестьмя,
только сходила вода почему-то
легче с тебя,
а могла бы - с меня.
Сизый мой брат,
истрепали мы перья.
Люди съедят нас двоих у огня
не потому ль,
что стремленье быть первым
ело тебя,
пожирало меня?
Сизый мой брат,
мы клевались полжизни,
братства, и крыльев, и душ не ценя.
Разве нельзя было нам положиться:
мне - на тебя,
а тебе - на меня?
Сизый мой брат,
я прошу хоть дробины,
зависть мою запоздало кляня,
но в наказанье мне люди убили
первым - тебя, а могли бы -
меня...»
3-4 июня 1974 г., Коктебель
ПУСТЫЕ КАЧЕЛИ
Как на станции Зима
что-то тихо спят дома,
ставни ёрзают,
ворота,
и под шамканье омета,
под кряхтенье заплота,
словно где-то у кого-то
тоже тяжкий недосып,
раздаётся:
скрип-скрип-скрип...
История века дописана.
Мы оказались в постскриптуме,
цепляясь за клочье
из рук ускользающей русской земли.
На станции детства - Зима
так пугает ночами поскрипыванье,
страшней,
чем скрипели когда-то колодезные
журавли.
Над бывшими нами,
над бывшей великой державою,
и над поездами,
которые сбились с пути,
чего-то о что-то
дрожливое трение ржавое
скулит и повизгивает
по-щенячьи почти.
И с жалостью смотрит
уволенная уборщица,
как ветер взметает
заржавленные от обид
железные кольца,
верёвки, изрядно уже
перетершиеся,
качелей детсада,
который крест-накрест забит.
Скрип-скрип-скрип-скрип...
Будто бы река без рыб,
будто небеса без птиц,
детский сад без детских лиц.
Как мы, станция Зима,
уцелеем от беды?
Открываем детдома,
закрываем детсады.
Племя русских могикан
льёт красители в стакан.
Скрип-скрип-скрип-скрип...
Ключик есть,
да только скрыт,
в ту воскресшую Россию,
где качели - не пустые,
где летит,
сорвавшись,
вдаль,
детский брошенный сандаль...
Бездетный народ
незаметно окажется при смерти,
и страшно смотреть,
как на кладбищем бывших идей
в качелях детсадовских
ветер качает лишь призраки
ещё до рождения вымерших
русских детей...
Скрип-скрип-скрип-скрип...
Наш народ,
ты не погиб?!
3 июня 1994, станция Зима. «Пустые качели», Евгений Евтушенко.
ПЛАЧ ПО БРАТУ
С кровью из клюва,
тепел и липок,
шеей мотая по краю ведра,
в лодке качается гусь,
будто слиток
чуть черноватого серебра.
Двое летели они вдоль Вилюя.
Первый уложен был влёт,
а другой,
низко летя,
головою рискуя,
кружит над лодкой,
кричит над тайгой:
«Сизый мой брат,
появились мы в мире,
громко свою скорлупу проломя,
но по утрам
тебя первым кормили
мать и отец,
а могли бы - меня.
Сизый мой брат,
ты был чуточку синий,
небо похожестью дерзкой дразня.
Я был темней,
и любили гусыни
больше - тебя,
а могли бы - меня.
Сизый мой брат,
возвращаться не труся,
мы улетали с тобой за моря,
но обступали заморские гуси,
первым - тебя,
а могли бы - меня.
Сизый мой брат,
мы и биты и гнуты,
вместе нас ливни хлестали хлестьмя,
только сходила вода почему-то
легче с тебя,
а могла бы - с меня.
Сизый мой брат,
истрепали мы перья.
Люди съедят нас двоих у огня
не потому ль,
что стремленье быть первым
ело тебя,
пожирало меня?
Сизый мой брат,
мы клевались полжизни,
братства, и крыльев, и душ не ценя.
Разве нельзя было нам положиться:
мне - на тебя,
а тебе - на меня?
Сизый мой брат,
я прошу хоть дробины,
зависть мою запоздало кляня,
но в наказанье мне люди убили
первым - тебя, а могли бы -
меня...»
3-4 июня 1974 г., Коктебель
ПУСТЫЕ КАЧЕЛИ
Как на станции Зима
что-то тихо спят дома,
ставни ёрзают,
ворота,
и под шамканье омета,
под кряхтенье заплота,
словно где-то у кого-то
тоже тяжкий недосып,
раздаётся:
скрип-скрип-скрип...
История века дописана.
Мы оказались в постскриптуме,
цепляясь за клочье
из рук ускользающей русской земли.
На станции детства - Зима
так пугает ночами поскрипыванье,
страшней,
чем скрипели когда-то колодезные
журавли.
Над бывшими нами,
над бывшей великой державою,
и над поездами,
которые сбились с пути,
чего-то о что-то
дрожливое трение ржавое
скулит и повизгивает
по-щенячьи почти.
И с жалостью смотрит
уволенная уборщица,
как ветер взметает
заржавленные от обид
железные кольца,
верёвки, изрядно уже
перетершиеся,
качелей детсада,
который крест-накрест забит.
Скрип-скрип-скрип-скрип...
Будто бы река без рыб,
будто небеса без птиц,
детский сад без детских лиц.
Как мы, станция Зима,
уцелеем от беды?
Открываем детдома,
закрываем детсады.
Племя русских могикан
льёт красители в стакан.
Скрип-скрип-скрип-скрип...
Ключик есть,
да только скрыт,
в ту воскресшую Россию,
где качели - не пустые,
где летит,
сорвавшись,
вдаль,
детский брошенный сандаль...
Бездетный народ
незаметно окажется при смерти,
и страшно смотреть,
как на кладбищем бывших идей
в качелях детсадовских
ветер качает лишь призраки
ещё до рождения вымерших
русских детей...
Скрип-скрип-скрип-скрип...
Наш народ,
ты не погиб?!
3 июня 1994, станция Зима. «Пустые качели», Евгений Евтушенко.