3 июня. Михаил Пришвин
из дневника писателя за 1944-ый год, Пришвину 71 год, он в Москве.
3 июня. Утра стоят ясные и очень холодные, и роса серая, только что не мороз.
Вспомнил, что перед уходом из дома в Кремль загадал по Евангелию о том, как мне выйдет. И мне открылось в Деяниях апостолов то место, где Павел, приговоренный иудеями к смерти за то, что проповедовал воскресение мертвых, потребовал суда Кесарева и его повезли в Рим (это выходило, как я, измученный литературной бюрократией, обратился к Калинину, и меня вызвали в Кремль). Правитель Фест сказал: - Безумствуешь ты, Павел. Большая ученость доводит тебя до сумасшествия. - Но царь Агриппа сказал, что этот человек ничего достойного смерти или уз не сделал (так и Калинин, указав на бессмыслицу повести, в заключение тоже сказал: - А впрочем, ничего вредного в повести не нахожу).
А Пилат? Тоже полное равнодушие к «идеологии» Иисуса. Осуждали за мысль не римляне, а иудеи. Так и у нас в ЦК, официально поступают с нами по-римски, а секретно по-иудейски.
- С цензурной точки зрения, - сказал Калинин, - я ничего не нахожу в повести вредного.
- Значит, - спросила Ляля, - можно в журнал отдавать?
- Конечно, можно, - ответил Калинин.
И ко мне:
- Разве лишь из-за денег?
Может быть, он этим хотел намекнуть на помощь, чтобы я пожаловался на бедность, и он бы мне устроил деньги. Но я сказал:
- Из-за одних денег я в жизни своей строчки не написал.
- А в таком случае, - сказал Калинин, - зачем же вам печатать: слабая вещь, а может выпасть успех, и будет вред всем и впоследствии вам.
Выходило так, что он, римлянин, охраняет меня от иудеев. Но кто же они у нас теперь, эти «иудеи»? Если говорить о народе, о фронте, то там меня бы за повесть прославили. Скорее всего, Калинин, точно так же, как и Пилат...
...сейчас гляжу в окно, по тропинке молодой человек идет с портфелем в руке, а другой рукой держит закинутый на спину через плечо мешок с картошкой. Человек наткнулся на пень, и от этого пришлось мешок опустить. А когда поднял, то выпал из руки портфель, и когда стал портфель поднимать, выпал мешок. Так точно и Пилат, <зачеркнуто: и Калинин> и всякий, кому приходится выбирать между тяжелым мешком жизни и портфелем: конечно, все выбирают портфель. Выбирают, конечно, портфель, да так вот и растет, и растет власть бумаги, бюрократия с одной стороны, а мешок достается нести кому-то другому.
Плотники не пришли, шкурю лес сам и во время работы раздумываю о том «мешке». Есть прелесть в физическом труде, и удивительно, как Толстой не мог проанализировать, что эта приятность происходит именно от временного морального разрешения вопроса согласия свободы и необходимости, портфеля и мешка. По существу тут нет разрешения, Толстой просто забылся и себя обманул.
Толстому ужасно не удалось его социальное земледелие. Так, по Ницше, лжец обманывает других, а мечтатель обманывает и других и себя самого. Но какой же третий путь? Третий путь - это путь веры, т. е. такой большой мечты, которая пересиливает своей истиной правду жизни - смерть. Итак, мечтай, больше, больше усиливаясь, мечтай, человек, молись ежедневно, выше и выше вознося свой мешок, доколе не придет Утешитель и не возьмет бремя твое на Себя.
Некоторые советские, т. е. полуобразованные люди называют эгоистом тех, кто по своей воле живет: я для них, конечно, эгоист. Сами же они рабы общества («рабсила») и отличаются от прежних личных рабов тем, что они «сознательные» и «культурные» (плохо выразил верную мысль).
3 июня. Утра стоят ясные и очень холодные, и роса серая, только что не мороз.
Вспомнил, что перед уходом из дома в Кремль загадал по Евангелию о том, как мне выйдет. И мне открылось в Деяниях апостолов то место, где Павел, приговоренный иудеями к смерти за то, что проповедовал воскресение мертвых, потребовал суда Кесарева и его повезли в Рим (это выходило, как я, измученный литературной бюрократией, обратился к Калинину, и меня вызвали в Кремль). Правитель Фест сказал: - Безумствуешь ты, Павел. Большая ученость доводит тебя до сумасшествия. - Но царь Агриппа сказал, что этот человек ничего достойного смерти или уз не сделал (так и Калинин, указав на бессмыслицу повести, в заключение тоже сказал: - А впрочем, ничего вредного в повести не нахожу).
А Пилат? Тоже полное равнодушие к «идеологии» Иисуса. Осуждали за мысль не римляне, а иудеи. Так и у нас в ЦК, официально поступают с нами по-римски, а секретно по-иудейски.
- С цензурной точки зрения, - сказал Калинин, - я ничего не нахожу в повести вредного.
- Значит, - спросила Ляля, - можно в журнал отдавать?
- Конечно, можно, - ответил Калинин.
И ко мне:
- Разве лишь из-за денег?
Может быть, он этим хотел намекнуть на помощь, чтобы я пожаловался на бедность, и он бы мне устроил деньги. Но я сказал:
- Из-за одних денег я в жизни своей строчки не написал.
- А в таком случае, - сказал Калинин, - зачем же вам печатать: слабая вещь, а может выпасть успех, и будет вред всем и впоследствии вам.
Выходило так, что он, римлянин, охраняет меня от иудеев. Но кто же они у нас теперь, эти «иудеи»? Если говорить о народе, о фронте, то там меня бы за повесть прославили. Скорее всего, Калинин, точно так же, как и Пилат...
...сейчас гляжу в окно, по тропинке молодой человек идет с портфелем в руке, а другой рукой держит закинутый на спину через плечо мешок с картошкой. Человек наткнулся на пень, и от этого пришлось мешок опустить. А когда поднял, то выпал из руки портфель, и когда стал портфель поднимать, выпал мешок. Так точно и Пилат, <зачеркнуто: и Калинин> и всякий, кому приходится выбирать между тяжелым мешком жизни и портфелем: конечно, все выбирают портфель. Выбирают, конечно, портфель, да так вот и растет, и растет власть бумаги, бюрократия с одной стороны, а мешок достается нести кому-то другому.
Плотники не пришли, шкурю лес сам и во время работы раздумываю о том «мешке». Есть прелесть в физическом труде, и удивительно, как Толстой не мог проанализировать, что эта приятность происходит именно от временного морального разрешения вопроса согласия свободы и необходимости, портфеля и мешка. По существу тут нет разрешения, Толстой просто забылся и себя обманул.
Толстому ужасно не удалось его социальное земледелие. Так, по Ницше, лжец обманывает других, а мечтатель обманывает и других и себя самого. Но какой же третий путь? Третий путь - это путь веры, т. е. такой большой мечты, которая пересиливает своей истиной правду жизни - смерть. Итак, мечтай, больше, больше усиливаясь, мечтай, человек, молись ежедневно, выше и выше вознося свой мешок, доколе не придет Утешитель и не возьмет бремя твое на Себя.
Некоторые советские, т. е. полуобразованные люди называют эгоистом тех, кто по своей воле живет: я для них, конечно, эгоист. Сами же они рабы общества («рабсила») и отличаются от прежних личных рабов тем, что они «сознательные» и «культурные» (плохо выразил верную мысль).