8 января. Три стихотворения памяти Андрея Белого
Борис Николаевич Бугаев, носивший литературный псевдоним Андрей Белый, скончался 8 января 1934-го года в Москве. Три очень разных поэта из очень разных времен отметили своим творчеством эту утрату.
ПАМЯТИ АНДРЕЯ БЕЛОГО
Голубые глаза и горячая лобная кость -
Мировая манила тебя молодящая злость.
И за то, что тебе суждена была чудная власть,
Положили тебя никогда не судить и не клясть.
На тебя надевали тиару - юрода колпак,
Бирюзовый учитель, мучитель, властитель, дурак!
Как снежок на Москве заводил кавардак гоголек:
Непонятен-понятен, невнятен, запутан, легок...
Собиратель пространства, экзамены сдавший птенец,
Сочинитель, щегленок, студентик, студент, бубенец...
Конькобежец и первенец, веком гонимый взашей
Под морозную пыль образуемых вновь падежей.
Часто пишется казнь, а читается правильно - песнь,
Может быть, простота - уязвимая смертью болезнь?
Прямизна нашей речи не только пугач для детей -
Не бумажные дести, а вести спасают людей.
Как стрекозы садятся, не чуя воды, в камыши,
Налетели на мертвого жирные карандаши.
На коленях держали для славных потомков листы,
Рисовали, просили прощенья у каждой черты.
Меж тобой и страной ледяная рождается связь -
Так лежи, молодей и лежи, бесконечно прямясь.
Да не спросят тебя молодые, грядущие те,
Каково тебе там в пустоте, в чистоте, сироте...
январь 1934, Осип Мандельштам.
СОРОК ЛЕТ СО ДНЯ СМЕРТИ АНДРЕЯ БЕЛОГО
Лазурь черна…
О. Мандельштам
Жизнь - костлявая катастрофа.
Лодкой плавает в глине гроб.
Словно вспученная Голгофа,
чуть не лопнул от муки лоб.
И лазурь в замогильном воске -
как захлопнутая веком ширь.
И вздувается на повозке -
на последней - булыжный пузырь.
Был рунист и жирел, как валух.
А экран был - как ранка к ранке.
Жизнь заверченная на штурвалах,
колесованная на баранке.
Распят был на себе, как Бог.
Молодец посреди богородиц.
О буддический скоморох,
изнасилованный юродец!
Во взошедший над веком лбище,
как в огромную полусферу,
когтем вписывала судьбища
и отчаянье, и веру.
Как малиновый куст, кипел
шут атласный в багровой рясе
и кровавые сгустки пел,
уходя навек восвояси,
в три пространства, как бес, свища,
вдоль по осени порябелой.
Мозгу ярого был свеча,
только мозг был белый-пребелый.
8 января 1974, Сергей Петров.
ПАМЯТИ АНДРЕЯ БЕЛОГО
Я вернулся назад - видно, вышел мне срок.
ДОБРЫЙ ДЕНЬ, ЛЕНты рек в волосах у дорог!
Я вернулся на круг и по кругу назад.
ДОБРЫЙ ДЕНЬ! ПЕТь об этом, наверно, нельзя…
ТА КРАСОТКА - НЕВАжно, чья нынче жена, -
Снова встретится мне, молода и жива.
Что поделать, невмочь мне забыть, как на грех,
ЭТУ БЕЛУЮ НОжку, заливистый смех.
Над рекою поднявшись, нам крикнет «Виват!»
МЕДНЫЙ В САмом, как будто бы, деле закат,
И пройдемся мы с ней, ничего не боясь,
В ЭТОТ ГОРОД ТиНЕЙджерских дней воротясь.
27 сентября 2000, Виктор Шнейдер
ПАМЯТИ АНДРЕЯ БЕЛОГО
Голубые глаза и горячая лобная кость -
Мировая манила тебя молодящая злость.
И за то, что тебе суждена была чудная власть,
Положили тебя никогда не судить и не клясть.
На тебя надевали тиару - юрода колпак,
Бирюзовый учитель, мучитель, властитель, дурак!
Как снежок на Москве заводил кавардак гоголек:
Непонятен-понятен, невнятен, запутан, легок...
Собиратель пространства, экзамены сдавший птенец,
Сочинитель, щегленок, студентик, студент, бубенец...
Конькобежец и первенец, веком гонимый взашей
Под морозную пыль образуемых вновь падежей.
Часто пишется казнь, а читается правильно - песнь,
Может быть, простота - уязвимая смертью болезнь?
Прямизна нашей речи не только пугач для детей -
Не бумажные дести, а вести спасают людей.
Как стрекозы садятся, не чуя воды, в камыши,
Налетели на мертвого жирные карандаши.
На коленях держали для славных потомков листы,
Рисовали, просили прощенья у каждой черты.
Меж тобой и страной ледяная рождается связь -
Так лежи, молодей и лежи, бесконечно прямясь.
Да не спросят тебя молодые, грядущие те,
Каково тебе там в пустоте, в чистоте, сироте...
январь 1934, Осип Мандельштам.
СОРОК ЛЕТ СО ДНЯ СМЕРТИ АНДРЕЯ БЕЛОГО
Лазурь черна…
О. Мандельштам
Жизнь - костлявая катастрофа.
Лодкой плавает в глине гроб.
Словно вспученная Голгофа,
чуть не лопнул от муки лоб.
И лазурь в замогильном воске -
как захлопнутая веком ширь.
И вздувается на повозке -
на последней - булыжный пузырь.
Был рунист и жирел, как валух.
А экран был - как ранка к ранке.
Жизнь заверченная на штурвалах,
колесованная на баранке.
Распят был на себе, как Бог.
Молодец посреди богородиц.
О буддический скоморох,
изнасилованный юродец!
Во взошедший над веком лбище,
как в огромную полусферу,
когтем вписывала судьбища
и отчаянье, и веру.
Как малиновый куст, кипел
шут атласный в багровой рясе
и кровавые сгустки пел,
уходя навек восвояси,
в три пространства, как бес, свища,
вдоль по осени порябелой.
Мозгу ярого был свеча,
только мозг был белый-пребелый.
8 января 1974, Сергей Петров.
ПАМЯТИ АНДРЕЯ БЕЛОГО
Я вернулся назад - видно, вышел мне срок.
ДОБРЫЙ ДЕНЬ, ЛЕНты рек в волосах у дорог!
Я вернулся на круг и по кругу назад.
ДОБРЫЙ ДЕНЬ! ПЕТь об этом, наверно, нельзя…
ТА КРАСОТКА - НЕВАжно, чья нынче жена, -
Снова встретится мне, молода и жива.
Что поделать, невмочь мне забыть, как на грех,
ЭТУ БЕЛУЮ НОжку, заливистый смех.
Над рекою поднявшись, нам крикнет «Виват!»
МЕДНЫЙ В САмом, как будто бы, деле закат,
И пройдемся мы с ней, ничего не боясь,
В ЭТОТ ГОРОД ТиНЕЙджерских дней воротясь.
27 сентября 2000, Виктор Шнейдер