30 августа 1943-го года
в дневниках и в стихах
Всеволод Вишневский, писатель, 42 года, политработник:
30 августа.
Отличная сводка. Вновь прорван немецкий фронт к западу и югу от Харькова. Взят Люботин. Развитие прорыва и к югу от Брянска. Успешное наступление в Донбассе.
Написал еще одну часть для первой главы «Кронштадта» - о торговле и территориальном размахе Новгорода с XII по XVI век... Страшно захотелось - в будущем, в молчании северного лета - пройти по новгородским путям, по Волхову, Ладоге, Неве...
Очень устаю, днем слабость... Но надо работать. Написал радиоречь к немецким матросам «Четыре года войны». Писал в Пубалте.
По радио. Взят Таганрог...
Михаил Пришвин, писатель, 70 лет, Москва:
30 августа.
Ляля как только глаза продерет и сейчас же с вопросом: какой у тебя план?
- Идем к Гусакову, - ответил я.
И мы направляемся с утра в район просить материалов для гаража, стекол для квартиры. Всем этим ведает Гусаков.
Живу в Москве уже две недели, не видел ни одного человека, и странно! видеть не хочется. И чувствуешь, что, если и встретишь кого, ничего не узнаешь от него хорошего.
Это вечно сопровождающее меня жизнеощущение какой-то своей несерьезности, - ни слава, ни заслуги, ни ордена и ни годы не избавляют меня от какого-то живущего в сердцевине души моей шалуна. И в то же время, когда с умом вглядываюсь в людей, то в каждом выдающемся человеке вижу такого же шалуна, а те совершенно серьезные люди, перед которыми стыдно за шалуна, решительно все эти хорошие - люди ограниченные какой-нибудь нормой (шалун Гоголя и о. Матвей, Толстого и Чертков). Но больше! и настоящие святые, даже как пр. Серафим, ничем не ограничены и свободны совершенно в Боге.
Взятие Таганрога. Когда стали спускаться вниз, началась пальба, а когда спустились, кончилась: это был салют Москвы.
Давид Самойлов, поэт, 23 года, солдат запасного полка (на восстановлении после ранения и госпиталя), Горьковская (Нижегородская) область:
30 августа.
Вечером мы, аристократия, - унтера, мнс (младший начальственный состав) - идем в поселок.
Девчонки неутомимо поют на один и тот же мотив частушки на всякий случай жизни. Поют они так. Сперва быстрым говорком - куплет, потом под тот же аккомпанемент, но в два раза медленнее, последние два стиха первого куплета и первые два второго, синкопируя начало.
Я выбираю получше - фельдшерицу. И брожу с ней, накрывшись одной шинелью до первых петухов. Вообще говоря, скучно и целоваться надоело. Но не хочется обижать девчонку.
Спаси нас, мати, от войны, от сумы,
от неверного друга, от крепкой тюрьмы.
болит плечо от брёвен. Я бы мог бы не работать, но это не то. Норму мы перевыполнили до обеда. И я ни разу никого не понукал. Это достижение.
ВРАГ ЗАБЫЛ ОДНО УЧЕСТЬ
Вгрызаясь в землю, точно крот,
Враг возводил за дотом дот,
Он почву оковал в бетон,
Оплел ее железом он,
Зарыл в лесах и средь лощин
Широкий пояс мощных мин
И твердо верил, что за ним
Он выстоит - несокрушим!
Враг позабыл одно учесть,
Что над землею небо есть!..
Наш командир отдал приказ:
- Вперед! - Ив этот грозный час
Спикировал из облаков
На немцев строй штурмовиков.
Они на бреющем прошли
У скованной врагом земли
И все, что год готовил он:
Железо, мины и бетон,
А вместе с ними немец сам -
Взлетело прахом к небесам!
Тогда огонь врага умолк
И на него советский полк,
Крича - «Ура, штурмовики!» -
Лавиной ринулся в штыки!
30 августа 1943, Дмитрий Кедрин.
Всеволод Вишневский, писатель, 42 года, политработник:
30 августа.
Отличная сводка. Вновь прорван немецкий фронт к западу и югу от Харькова. Взят Люботин. Развитие прорыва и к югу от Брянска. Успешное наступление в Донбассе.
Написал еще одну часть для первой главы «Кронштадта» - о торговле и территориальном размахе Новгорода с XII по XVI век... Страшно захотелось - в будущем, в молчании северного лета - пройти по новгородским путям, по Волхову, Ладоге, Неве...
Очень устаю, днем слабость... Но надо работать. Написал радиоречь к немецким матросам «Четыре года войны». Писал в Пубалте.
По радио. Взят Таганрог...
Михаил Пришвин, писатель, 70 лет, Москва:
30 августа.
Ляля как только глаза продерет и сейчас же с вопросом: какой у тебя план?
- Идем к Гусакову, - ответил я.
И мы направляемся с утра в район просить материалов для гаража, стекол для квартиры. Всем этим ведает Гусаков.
Живу в Москве уже две недели, не видел ни одного человека, и странно! видеть не хочется. И чувствуешь, что, если и встретишь кого, ничего не узнаешь от него хорошего.
Это вечно сопровождающее меня жизнеощущение какой-то своей несерьезности, - ни слава, ни заслуги, ни ордена и ни годы не избавляют меня от какого-то живущего в сердцевине души моей шалуна. И в то же время, когда с умом вглядываюсь в людей, то в каждом выдающемся человеке вижу такого же шалуна, а те совершенно серьезные люди, перед которыми стыдно за шалуна, решительно все эти хорошие - люди ограниченные какой-нибудь нормой (шалун Гоголя и о. Матвей, Толстого и Чертков). Но больше! и настоящие святые, даже как пр. Серафим, ничем не ограничены и свободны совершенно в Боге.
Взятие Таганрога. Когда стали спускаться вниз, началась пальба, а когда спустились, кончилась: это был салют Москвы.
Давид Самойлов, поэт, 23 года, солдат запасного полка (на восстановлении после ранения и госпиталя), Горьковская (Нижегородская) область:
30 августа.
Вечером мы, аристократия, - унтера, мнс (младший начальственный состав) - идем в поселок.
Девчонки неутомимо поют на один и тот же мотив частушки на всякий случай жизни. Поют они так. Сперва быстрым говорком - куплет, потом под тот же аккомпанемент, но в два раза медленнее, последние два стиха первого куплета и первые два второго, синкопируя начало.
Я выбираю получше - фельдшерицу. И брожу с ней, накрывшись одной шинелью до первых петухов. Вообще говоря, скучно и целоваться надоело. Но не хочется обижать девчонку.
Спаси нас, мати, от войны, от сумы,
от неверного друга, от крепкой тюрьмы.
болит плечо от брёвен. Я бы мог бы не работать, но это не то. Норму мы перевыполнили до обеда. И я ни разу никого не понукал. Это достижение.
ВРАГ ЗАБЫЛ ОДНО УЧЕСТЬ
Вгрызаясь в землю, точно крот,
Враг возводил за дотом дот,
Он почву оковал в бетон,
Оплел ее железом он,
Зарыл в лесах и средь лощин
Широкий пояс мощных мин
И твердо верил, что за ним
Он выстоит - несокрушим!
Враг позабыл одно учесть,
Что над землею небо есть!..
Наш командир отдал приказ:
- Вперед! - Ив этот грозный час
Спикировал из облаков
На немцев строй штурмовиков.
Они на бреющем прошли
У скованной врагом земли
И все, что год готовил он:
Железо, мины и бетон,
А вместе с ними немец сам -
Взлетело прахом к небесам!
Тогда огонь врага умолк
И на него советский полк,
Крича - «Ура, штурмовики!» -
Лавиной ринулся в штыки!
30 августа 1943, Дмитрий Кедрин.