27 июня. О времени 1950-ых
из дневника и стиха
1953-ий год, из дневника Корнея Чуковского:
27 июня.
...
Ни к одной сберкассе нет доступа. Паника перед денежной реформой. Хотел получить пенсию и не мог: на Телеграфе тысяч пять народу в очередях к сберкассам. Закупают все - ковры, хомуты, горшки. В магазине роялей: «Что за черт, недают трех рояле в одни руки!» Все серебро исчезло (твердая валюта!).Ни в метро, ни в трамваях, ни в магазинах не дают сдачи. Вообще столица охвачена безумием - как перед концом света. В «Националь» нельзя пробиться: толпы народу захватили столики - чтоб на свои обреченные гибели деньги в последний раз напиться и наесться.
Леонов, гениальный рассказчик анекдотов, выдумал такую ситуацию:
- Что это там у верхних жильцов за топот?! Прыгают, танцуют, стучат с утра до ночи. Штукатурка валится, вся квартира дрожит. Что у них свадьба, что ли?
- Нет, они купили лошадь и держат у себя, на пятом этаже.
Я видел в городе человека, у которого на сберкнижке было 55 тысяч. Он решил, что пять тысяч будут сохранены для него в целости, а 50 превратятся в нули. Поэтому он взял из кассы эти 50 тысяч и решил распределить их между десятью кассами - так сохранятся все деньги. Но вынуть-то он вынул, а положить невозможно. Нужно стоять десять часов в очереди, а у него и времени мало. Потный, с выпученными глазами, с портфелем, набитым сотняшками, с перекошенным от ужаса лицом. И рядом с ним такие же маньяки. Женщина: «Я стою уже 16 часов». Милиционер у дверей каждой - самой крошечной - кассы. К нему подходит изнуренная девица: «У меня аккредитив. Вот! У меня аккредитив». - Покажите проездной билет! - Билет я куплю завтра, чуть получу по аккредитиву. - Нет билета, становитесь в очередь.
Толпа гогочет. Все магазины уже опустели совсем. Видели человека, закупившего штук восемь ночных горшков. Люди покупают велосипеды, даже не свинченные: колесо отдельно, руль отдельно. Ни о чем другом не говорят.
Был у Леонова Федин. Постарелый, небритый: Что делается! Почему вдруг на заводах стали устраивать митинги против берлинского путча! С запозданием на две недели. А эта денежная паника! Хорошо же верит народ своему правительству, если так сильно боится подвоха!
И начался изумительно художественный (основанный на образах) и страстный спор о будущих судьбах России. Федин начал с очень живописного описания, как он семилетним мальчиком ехал с отцом в какой'то саратовской глуши, и все встречные крестьяне кланялись ему в пояс. А Леонов стал говорить, что шестидесятники преувеличили страдания народные и что народу вовсе не так плохо жилось при крепостном праве. Салтычиха была исключением и т. д.
Вообще, Леонов очень органический русский человек. Страдая желудком, он лечится не только у кремлевского профессора Незнамова-Иванова, но и у какой-то деревенской знахарки. Жена его Татьяна Михайловна рассказывала, что она никак не могла лечить Леночку, «так как, вы понимаете, когда врачи были объявлены отравителями, не было доверия к аптекам; особенно к Кремлевской аптеке: что, если все лекарства отравлены!»
Оказывается, были даже в литературной среде люди, которые верили, что врачи - отравители!!!
Краткая беседа с Катаевым. «Как хорошо, что умерли Треневы - отец и сын. Они были так неимоверно бездарны. У отца в комнате под стеклом висело перо, которым Чехов написал “Вишневый сад”, рядом фото: “Тренев и Горький”, рядом фото: “Сталин на представлении «Любови Яровой»” - и это был фундамент
всей его славы, всей карьеры!! Отсюда дома, дачи, машины, - брр! А сын: “В это майское утро, которое сияло у реки, которая”... бррбр».
Я вступился: «У сына было больше дарования, чем у отца». Он только рукою махнул.
***
Блат использовав папашин,
Ты поедешь, мой дружок,
Или в Главжелезо в Кашин,
Или в Центроспирт в Торжок.
Там средь всяческих пернатых
И собак, держа фасон,
Ходит много неженатых
С положением персон.
Нет сомнения, что там уж
Палец вденешь ты в кольцо,
То есть скоро выйдешь замуж
За почтенное лицо.
И с культурою знакома,
С разрешения властей,
Свой салон откроешь дома
Для талантов всех мастей.
Всем глаза коля столицей,
Ты почти наверняка
Будешь кашинскою львицей,
Иль гетерою Торжка.
27 июня 1958. Пятница. Николай Минаев
1953-ий год, из дневника Корнея Чуковского:
27 июня.
...
Ни к одной сберкассе нет доступа. Паника перед денежной реформой. Хотел получить пенсию и не мог: на Телеграфе тысяч пять народу в очередях к сберкассам. Закупают все - ковры, хомуты, горшки. В магазине роялей: «Что за черт, недают трех рояле в одни руки!» Все серебро исчезло (твердая валюта!).Ни в метро, ни в трамваях, ни в магазинах не дают сдачи. Вообще столица охвачена безумием - как перед концом света. В «Националь» нельзя пробиться: толпы народу захватили столики - чтоб на свои обреченные гибели деньги в последний раз напиться и наесться.
Леонов, гениальный рассказчик анекдотов, выдумал такую ситуацию:
- Что это там у верхних жильцов за топот?! Прыгают, танцуют, стучат с утра до ночи. Штукатурка валится, вся квартира дрожит. Что у них свадьба, что ли?
- Нет, они купили лошадь и держат у себя, на пятом этаже.
Я видел в городе человека, у которого на сберкнижке было 55 тысяч. Он решил, что пять тысяч будут сохранены для него в целости, а 50 превратятся в нули. Поэтому он взял из кассы эти 50 тысяч и решил распределить их между десятью кассами - так сохранятся все деньги. Но вынуть-то он вынул, а положить невозможно. Нужно стоять десять часов в очереди, а у него и времени мало. Потный, с выпученными глазами, с портфелем, набитым сотняшками, с перекошенным от ужаса лицом. И рядом с ним такие же маньяки. Женщина: «Я стою уже 16 часов». Милиционер у дверей каждой - самой крошечной - кассы. К нему подходит изнуренная девица: «У меня аккредитив. Вот! У меня аккредитив». - Покажите проездной билет! - Билет я куплю завтра, чуть получу по аккредитиву. - Нет билета, становитесь в очередь.
Толпа гогочет. Все магазины уже опустели совсем. Видели человека, закупившего штук восемь ночных горшков. Люди покупают велосипеды, даже не свинченные: колесо отдельно, руль отдельно. Ни о чем другом не говорят.
Был у Леонова Федин. Постарелый, небритый: Что делается! Почему вдруг на заводах стали устраивать митинги против берлинского путча! С запозданием на две недели. А эта денежная паника! Хорошо же верит народ своему правительству, если так сильно боится подвоха!
И начался изумительно художественный (основанный на образах) и страстный спор о будущих судьбах России. Федин начал с очень живописного описания, как он семилетним мальчиком ехал с отцом в какой'то саратовской глуши, и все встречные крестьяне кланялись ему в пояс. А Леонов стал говорить, что шестидесятники преувеличили страдания народные и что народу вовсе не так плохо жилось при крепостном праве. Салтычиха была исключением и т. д.
Вообще, Леонов очень органический русский человек. Страдая желудком, он лечится не только у кремлевского профессора Незнамова-Иванова, но и у какой-то деревенской знахарки. Жена его Татьяна Михайловна рассказывала, что она никак не могла лечить Леночку, «так как, вы понимаете, когда врачи были объявлены отравителями, не было доверия к аптекам; особенно к Кремлевской аптеке: что, если все лекарства отравлены!»
Оказывается, были даже в литературной среде люди, которые верили, что врачи - отравители!!!
Краткая беседа с Катаевым. «Как хорошо, что умерли Треневы - отец и сын. Они были так неимоверно бездарны. У отца в комнате под стеклом висело перо, которым Чехов написал “Вишневый сад”, рядом фото: “Тренев и Горький”, рядом фото: “Сталин на представлении «Любови Яровой»” - и это был фундамент
всей его славы, всей карьеры!! Отсюда дома, дачи, машины, - брр! А сын: “В это майское утро, которое сияло у реки, которая”... бррбр».
Я вступился: «У сына было больше дарования, чем у отца». Он только рукою махнул.
***
Блат использовав папашин,
Ты поедешь, мой дружок,
Или в Главжелезо в Кашин,
Или в Центроспирт в Торжок.
Там средь всяческих пернатых
И собак, держа фасон,
Ходит много неженатых
С положением персон.
Нет сомнения, что там уж
Палец вденешь ты в кольцо,
То есть скоро выйдешь замуж
За почтенное лицо.
И с культурою знакома,
С разрешения властей,
Свой салон откроешь дома
Для талантов всех мастей.
Всем глаза коля столицей,
Ты почти наверняка
Будешь кашинскою львицей,
Иль гетерою Торжка.
27 июня 1958. Пятница. Николай Минаев