ПАЧЁВСКИЙ МОЙ
- Скучаете в своей глуши? - Возможно ль
занятьем скушным называть апрель?
Всё сущее, свой вид и род возмножив,
с утра в трудах, как дружная артель.
Изменник-ум твердит: «Весной я болен», -
а сам здоров, и всё ему смешно,
когда иду подглядывать за полем:
что за ночь в нём произошло-взошло.
Во всякий день - новёхонький, почетный
гость маленький выходит из земли.
И, как всегда, мой верный, мой Пачёвский,
лишь рассветет - появится из мглы.
- Он, что же, граф? Должно быть, из поляков?
- Нет, здешний он, и мной за то любим,
что до ничтожных титулов не лаком,
хотя уж он-то - не простолюдин.
- Из столбовых дворян? - Вот это ближе. -
Так весел мой и непомерен смех:
не нагляжусь сквозь брызнувшие блики
на белый мой, на семицветный свет.
- Он, видите ли… не могу! - Да полно
смеяться Вам. Пачёвский - кто такой?
- Изгой и вместе вседержитель поля,
он вхож и в небо. Он - Пачёвский мой.
- Но кто же он? Ваши слова окольны.
Не так уж здрав Ваш бедный ум весной.
- Да Вы-то кто? Зачем так бестолковы?
А вот и сам он - столб Пачёвский мой.
Так много раз, что сбились мы со счёта,
мой промельк в поле он имел в виду.
Коль повелит - я поверну в Пачёво.
Пропустит если - в Паршино иду.
Особенно зимою, при метели,
люблю его заполучить привет,
иль в час, когда две наших сирых тени
в союз печальный сводит лунный свет.
Чтоб вдруг не смыл меня прибой вселенной
(здесь крут обрыв, с которого легко
упасть в созвездья), мой Пачёвский верный
ниспослан мне, и время продлено.
Строки моей потатчик и попутчик,
к нему приникших пауз властелин,
он ждет меня, и бездна не получит
меня, покуда мы вдвоём стоим.
24-29 апреля 1983, Таруса. Белла Ахмадулина