16 апреля 1943-го года
из дневников
Николай Каманин, лётчик, 34 года, генерал-майор, командир авиакорпуса, Калининская (Тверская) область:
16 апреля.
Провёл сбор командиров дивизий, их заместителей, начальников штабов и специалистов корпуса. Обсуждали тему «Полёт и бой смешанной группы штурмовиков и истребителей». Добросовестнее всех к сбору подготовились офицеры 264 шад. Очень хорошо выступили Клобуков, Даутов и Пикулик. Результатами сбора удовлетворён.
Евгения Руднева, студентка МГУ, 22 года, штурман женского авиаполка ночных бомбардировщиков, Краснодарский край:
16 апреля
Раннее утро. Вчера было партийное собрание с докладом майора об эффективности бомбометания. Разговоров много было. Потом - получение задачи.
Всеволод Вишневский, писатель, 42 года, политработник, Ленинград:
16 апреля.
Союзники в 50 милях от Туниса...
Налет советской авиации на Кенигсберг и Данциг.
Солнечно... Работаю над чистовиком пьесы.
В 3. 30 дня - обстрел. Свист снарядов и очень близко разрыв. Методический огонь... Свист снарядов несколько дальше. Разрывы - с раздирающим грохотом.
Обстрел все время - уже 7 часов вечера.
Приехал поэт Лифшиц из Н-ской армии (район Нева - Колпино). Был у меня.
«Армия с большими трудами прогрызла некоторые немецкие укрепления и вышла в район Поповки. Ревут, как ишаки, немецкие шестиствольные минометы. Батарея сразу покрывает большую площадь. У немцев появились тяжелые французские танки - «слоны». Наши бронебойщики их подбивают. У нас появились танки «Черчилль» - это бронированные самоходы с пушками. Ничего, одобряют... Старшему начсоставу разрешено ходить без противогазов. Шутят: «Газ не действует на майоров, полковников, генералов».
...Наши дивизии занимают исходные рубежи и ждут приказа о наступлении. Но пока его нет, - идет подготовка. Сотрудники газеты «Боевая красноармейская» проводят три дня в частях и два - в городе. Много впечатлений.
Октябрьская железная дорога, взятая в последних боях, искалечена, рельсы дыбом. Много трупов солдат испанской дивизии».
...Прочел при керосиночке повесть в стихах Павла Антокольского «Сын». Это одна из лучших вещей в поэзии военных лет.
Ночью второй налет. Гудят «юнкерсы». Свист, сливающийся с грохотом..
Ольга Берггольц, поэт, 32 года, Ленинград:
16/IV-43. Бомбежка. Непрерывно, интенсивно и долго уже бьют зенитки; два-три раза слышала, как шмякались бомбы, - с кракающим, каким-то тупо пердящим звуком. («Пердёжка»...) Плохо, что Юра в «Смене». Я абсолютно не боюсь (вот опять бомба), но чуть-чуть хожу ходуном, - физически, не от страха, а от нервного напряжения. Что поделать, все-таки, видимо, от него совершенно - «вчистую», - не избавиться (Очень сильно бомбит сегодня - все время подрагивает пол. Наверное, бомбит Вас<ильевский> ост<ро>в и Петроградскую.)
Войне же не видно конца. На фронтах пока что стабильно; как-то пройдет лето? Если он нас не потеснит хоть сколько-нибудь существенно, - мы выиграем войну в 43 году.
Вера Инбер, поэт, 52 года, Ленинград:
16 апреля.
Пошли гулять с Мариэттой и вернулись из-за сильнейшего обстрела шрапнелью. Мы было думали все же идти, но встретили Евфросинью, которая сказала:
- И куда идут, и куда идут!.. Только что у кузни разорвалось. Я ползком, ползком…
А кузница как раз возле аптеки, куда мы шли. День чудесный. Весенний ветер не очень сильный. «Хорошо в такой день быть живым», - как говорил Джимми Коллинз, американский летчик, теперь уже погибший.
Вчера были у меня Тихонов, Вишневский, Крон, Азаров, Берггольц, Макогоненко. «Докладывала» о Москве. Было приятно и весело. Разошлись во время тревоги. Ночью, говорят, был сильный обстрел. Но я даже не проснулась.
Обидно было бы умереть сейчас, когда так хочется жить! Никогда не забыть мне Ленинграда, всех его обличий. Если только останусь жить, еще много напишу о нем.
Всеволод Иванов, писатель, 49 лет, Москва:
16 апреля. Пятница. Продали книг на 670 рублей.
Вечером пришел генерал Татарченко, очень наблюдательный, и умный. К сожалению, видимо, его наблюдения теперь таковы, что их лучше не разглашать. Поэтому преимущественно он говорил о том, что ему выдают как генералу и как его, согласно распоряжен[нрзб.] телеграфного «по линии», в поезде непрерывно кормили обедами - суп мясной, на каждой станции, и второе - капуста, похожая на свежий навоз. После двух рюмок коньяку, мужественно привезенного Тамарой из Узбекистана, генерал поведал нам свою «теорию резонанса», по которой выходит, что художник создает, а публика, видите ли, резонирует. На это я возразил ему, что с подобным же успехом можно сравнить искусство с электрической лампочкой - лампочка светит, а я вижу все при свете ея. Он обиделся.
Зашел Л. Никулин, взял книжки о войне 12-го года, - пишет пьесу про Багратиона. Ему все хочется попасть на глаза Хозяину - то он за Салтыкова, то за Порт-Артур, а тепер[нрзб.], Багратион. Книги, тем не менее, я ему дал.
Теплый, почти летний день. Тамара мечется за пайками, стараясь накормить эту ораву. - По газетам судя, немцы бомбят южные города.
Сергей Вавилов, физик, академик, 52 года:
16 апреля.
Йошкар-Ола. Вернулся из Казани. Все время чувство сорвавшегося с предуста[но]вленной орбиты. Жизнь, складывающаяся из принятых условностей, привычек, разбита. На каждого и на самого себя смотрю как на актера, стараясь разгадать настоящее, не актерское. Но этого настоящего не оказывается. Соскакиваю с одного образа на другой. То «мешок с костями», то «чистая душа». Сознание... Иногда вдруг что-то как будто начинаю понимать, но соскальзываю, забываю. Подняться выше себя самого не удается и падаешь в безнадежности. А до конца жизни хотелось бы понять, разбить эту границу и сказать другим. Не удается, убегает, ускальзывает.
В Казани хаос, сумбур, отсутствие всякой стройности. Готовятся в Москву. Война еще продолжается. Даже в Казань на рассвете, часов в 5 утра 13-го числа прилетал немецкий разведчик. Правда, немцы вою[ю]т, управляясь теперь больше спинным, чем головным мозгом. Как курица, которой голову срезали, продолжает еще бегать (помню это с детства).
Что выйдет из этого Drang nach Mockau, не знаю.
Грустное поминальное заседание о П.П. Лазареве. Накануне спрашивает Я.И. Френкель: «Зачем устроили эту скукотищу?»
[«]Когда Вы умрете, Я[ков] Ильич], то и по Вас, вероятно, устроят такую же скукотищу. Это - только об академиках, о членах-корреспондентах не будут». Абрам Иоффе ничего не нашел что сказать, только два раза «почтил вставанием». Подлинно «Sic transit». Если бы П.П. знал, что так будут подведены ему итоги.
Предвыборные гадости. Вул - желающий сделаться академиком, Сифоров - пишущий отзывы о самом себе. Обиженный Лёвшин, Ржевкин. Зоология во весь рост.
Настоящего нет, родного, глубокого. И, несмотря на теплую весну, хочется кончиться.
Павел Бажов, писатель, 64 года, Свердловск (Екатеринбург):
16 апреля.
Вечер встречи с А. С. Новиковым-Прибоем. Читал он две главы из последней своей работы «Капитан 1-го ранга». Относительно одной предупредил, что она не была помещена в «Знамени» (в целях сокращения из-за бумажных трудностей).
Вставки очень оживляли вечер. Главное их достоинство - яркая простота. Можно думать, что такие вставки повторялись не один раз, но они передаются таким спокойным тоном, без украсительных слов, что кажутся передачей мысли первыми словами. Материал у А. С. огромнейший и владеет он этим материалом прекрасно. Настолько прекрасно, что может показаться импровизатором даже тем, кто в этом деле искушен. Очень жаль, что не удалось послушать выступления А. С. на других вечерах. Эти данные хорошего рассказчика, огромность материала и отбор слов по-новому показывает и литературное творчество Новикова. Цитаты из Флобера могут быть, конечно, только ораторским приемом, но обилие и свежесть слов и деталей говорят, что он не так прост, как кажется. Можно подумать, что и «Цусиму» он писал не так, как умел, а так, как хотел, то есть мемуарно-документальный способ изложения является литературным приемом.
Рассказы об адмиралах, о кошачьей свадьбе запоминаются вплоть до отдельных выражений: «умом обносился», «бестолковый и настойчивый» (князь Чегодаев).
У Новикова-рассказчика надо многому учиться. Его утверждение, что он настойчив в достижении поставленных целей, звучит вполне убедительно и остается пожалеть, что наши «выступатели» пропустили возможность поучиться у мастера, который перешагнул в сферу правдоподобной простоты, которая, конечно, гораздо выше сфер напыщенности, пафоса, боковых украшений.
Георгий Эфрон,сын Марины Цветаевой, 18 лет, Ташкент:
16 апреля.
В воскресение продал муку (за 130 р.), бегал по снабжению. Обедал у П.Д. В настоящее время должен 190 р. (pas moins’ss!) молочнице (каждый день брал у нее молоко и хлеб на 50-60 рублей). П.Д. предполагает уехать 29го. Митя Толстой поселяется в общежитие на Пролетарской 4 (ЛОЛГК); ему будут присылаться деньги, и Л.И. через Ломакина добилась для него хорошего пайка. Вчера обедал у П.Д. Суп с грибами и мясом. Котлета и тушеная красная свекла, салат, блинчики с конфетами, чай. Очень вкусно. Последнее время питаюсь хорошо благодаря утреннему хлебу и молоку и поддержке обеда в столовой эвакодетей. Но долги, долги! Беспокоит, как бы хозяйка не выкинула какой-нибудь штуки - не пошла бы, например, жаловаться в Союз. Жду денег от Лили - ведь она писала, что «на днях высылает», впрочем, идти они могут долго. Пожалуй, придется-таки, начиная с завтрашнего дня, применять тактику убегания от моей créancière, благо стоит хорошая погода, и учить уроки в парке. Хор. по физике, отл. по истории. Редактор стенгазеты к 1у мая. Говорят, будет много испытаний. От Л.И. - ни слуха, ни духа. И немудрено: она сейчас занята благополучным прибытием в Москву из Ташкента П.Д., вещей и автомобиля, и когда П.Д. прибудет, то мои шансы повысятся, я думаю, - и П.Д. ей напомнит обо мне. Сегодня удалось взять бублики. Чудо как я их люблю! Читаю «Успех» Фейхтвангера. Письмо от Али; ответил. От Мули - ничего. Союзники заняли Djebel-Mansour и находятся в 50 милях от Туниса. Любопытно, как удастся немцам избежать окружения и уничтожения, удастся ли им своевременно эвакуировать свои войска из Сев. Африки. Пока что число пленных - 30 000. Интересно, будут ли фашисты защищать Бизерту и Тунис? Из нашего дома в Москву должны выехать 4 семьи писателей (вчера выехали Лидины). Когда-то я наконец поеду! Завтра могут спросить но химии. Завтра обещают дать в Литфонде деньги, но все они уйдут на долги М.М. за обеды, и долг Л.Г. еще не возвращен.
Юрий Олеша, писатель, 44 года:
[16 апреля 1943 г., Ашхабад]
Не могу сочинить ни одной строчки уже несколько дней. Почему? Не знаю. Легко сослаться на плохое питание, отсутствие сахара. Так ли это? Иногда думаю, что это мое свойство: сперва напор воображения, целый вихрь видений, а когда начинаешь сочинять, записывая, они разрежаются и при ближайшем рассмотрении оказываются не сценами или картинами, которые могут следовать одна за другой, а лишь концовками сцен или серединными эффектами отдельных сцен. Такова моя драматургия, не дающая результатов. Не пора ли отказаться от мечты написать драму? Ведь уже тринадцать лет, как я все повторяю это обещание: вот когда я напишу пьесу. Прежде я надеялся на мощь импровизации, и действительно что-то получалось. Я садился писать пьесу, не имея даже приблизительного плана. Отталкивался от горячего и взволновавшего меня начала, и вдруг в середине еще не оконченной сцены рождалась новая, захватывающая основная мысль пьесы, которую я, если бы захотел, то, возможно, и мог бы окончить. С годами мощь импровизации стала ненадежной. А я все верю в нее… Словом, дело плохо.
В вестибюле гостиницы идет по телефону разговор об умирающем в садике человеке. Говорящего по телефону маленького, в гоголевской фуражке по уши милиционера, очевидно, спросили, что с человеком. Милиционер ответил: лежит и плачет.
Ждал денег из Радиокомитета около двух недель. Получил 145 рублей вместо ожидавшихся 600-700. И тут плохо. Как же выкрутиться? За гостиницу должен больше тысячи, девочке Лене, продавшей запонки, 350.
Итак, начинается дневник 16 апреля 1943 года в Ашхабаде.
И все-таки вера, слепая, могучая вера в то, что все будет хорошо. Не знаю, может быть, это идиотическая черта, говорящая о благодушии, свойственном безумию. Но верю, убежден, что будет хорошо. Хорошо - это только тогда, если хорошо с творчеством. Другие «хорошо» меня не устроят, не нужны мне, и я за ними не гоняюсь.
Кто этот мальчик? Не знаю. Может быть, впервые в жизни я был так потрясен. Нечто очень странное, похожее на сон. Именно такими бывают сны, желтые, с отдельными фигурами, с цветами, свешивающимися с балкона.
Как раз свешивались с балкона цветы. Несколько веток глицинии. Их ярко освещало солнце. А внизу, на каменной площадке, стояла группа офицеров, сверкающая блеском орденов и солнечными бликами.
В центре группы стоял мальчик.
Николай Каманин, лётчик, 34 года, генерал-майор, командир авиакорпуса, Калининская (Тверская) область:
16 апреля.
Провёл сбор командиров дивизий, их заместителей, начальников штабов и специалистов корпуса. Обсуждали тему «Полёт и бой смешанной группы штурмовиков и истребителей». Добросовестнее всех к сбору подготовились офицеры 264 шад. Очень хорошо выступили Клобуков, Даутов и Пикулик. Результатами сбора удовлетворён.
Евгения Руднева, студентка МГУ, 22 года, штурман женского авиаполка ночных бомбардировщиков, Краснодарский край:
16 апреля
Раннее утро. Вчера было партийное собрание с докладом майора об эффективности бомбометания. Разговоров много было. Потом - получение задачи.
Всеволод Вишневский, писатель, 42 года, политработник, Ленинград:
16 апреля.
Союзники в 50 милях от Туниса...
Налет советской авиации на Кенигсберг и Данциг.
Солнечно... Работаю над чистовиком пьесы.
В 3. 30 дня - обстрел. Свист снарядов и очень близко разрыв. Методический огонь... Свист снарядов несколько дальше. Разрывы - с раздирающим грохотом.
Обстрел все время - уже 7 часов вечера.
Приехал поэт Лифшиц из Н-ской армии (район Нева - Колпино). Был у меня.
«Армия с большими трудами прогрызла некоторые немецкие укрепления и вышла в район Поповки. Ревут, как ишаки, немецкие шестиствольные минометы. Батарея сразу покрывает большую площадь. У немцев появились тяжелые французские танки - «слоны». Наши бронебойщики их подбивают. У нас появились танки «Черчилль» - это бронированные самоходы с пушками. Ничего, одобряют... Старшему начсоставу разрешено ходить без противогазов. Шутят: «Газ не действует на майоров, полковников, генералов».
...Наши дивизии занимают исходные рубежи и ждут приказа о наступлении. Но пока его нет, - идет подготовка. Сотрудники газеты «Боевая красноармейская» проводят три дня в частях и два - в городе. Много впечатлений.
Октябрьская железная дорога, взятая в последних боях, искалечена, рельсы дыбом. Много трупов солдат испанской дивизии».
...Прочел при керосиночке повесть в стихах Павла Антокольского «Сын». Это одна из лучших вещей в поэзии военных лет.
Ночью второй налет. Гудят «юнкерсы». Свист, сливающийся с грохотом..
Ольга Берггольц, поэт, 32 года, Ленинград:
16/IV-43. Бомбежка. Непрерывно, интенсивно и долго уже бьют зенитки; два-три раза слышала, как шмякались бомбы, - с кракающим, каким-то тупо пердящим звуком. («Пердёжка»...) Плохо, что Юра в «Смене». Я абсолютно не боюсь (вот опять бомба), но чуть-чуть хожу ходуном, - физически, не от страха, а от нервного напряжения. Что поделать, все-таки, видимо, от него совершенно - «вчистую», - не избавиться (Очень сильно бомбит сегодня - все время подрагивает пол. Наверное, бомбит Вас<ильевский> ост<ро>в и Петроградскую.)
Войне же не видно конца. На фронтах пока что стабильно; как-то пройдет лето? Если он нас не потеснит хоть сколько-нибудь существенно, - мы выиграем войну в 43 году.
Вера Инбер, поэт, 52 года, Ленинград:
16 апреля.
Пошли гулять с Мариэттой и вернулись из-за сильнейшего обстрела шрапнелью. Мы было думали все же идти, но встретили Евфросинью, которая сказала:
- И куда идут, и куда идут!.. Только что у кузни разорвалось. Я ползком, ползком…
А кузница как раз возле аптеки, куда мы шли. День чудесный. Весенний ветер не очень сильный. «Хорошо в такой день быть живым», - как говорил Джимми Коллинз, американский летчик, теперь уже погибший.
Вчера были у меня Тихонов, Вишневский, Крон, Азаров, Берггольц, Макогоненко. «Докладывала» о Москве. Было приятно и весело. Разошлись во время тревоги. Ночью, говорят, был сильный обстрел. Но я даже не проснулась.
Обидно было бы умереть сейчас, когда так хочется жить! Никогда не забыть мне Ленинграда, всех его обличий. Если только останусь жить, еще много напишу о нем.
Всеволод Иванов, писатель, 49 лет, Москва:
16 апреля. Пятница. Продали книг на 670 рублей.
Вечером пришел генерал Татарченко, очень наблюдательный, и умный. К сожалению, видимо, его наблюдения теперь таковы, что их лучше не разглашать. Поэтому преимущественно он говорил о том, что ему выдают как генералу и как его, согласно распоряжен[нрзб.] телеграфного «по линии», в поезде непрерывно кормили обедами - суп мясной, на каждой станции, и второе - капуста, похожая на свежий навоз. После двух рюмок коньяку, мужественно привезенного Тамарой из Узбекистана, генерал поведал нам свою «теорию резонанса», по которой выходит, что художник создает, а публика, видите ли, резонирует. На это я возразил ему, что с подобным же успехом можно сравнить искусство с электрической лампочкой - лампочка светит, а я вижу все при свете ея. Он обиделся.
Зашел Л. Никулин, взял книжки о войне 12-го года, - пишет пьесу про Багратиона. Ему все хочется попасть на глаза Хозяину - то он за Салтыкова, то за Порт-Артур, а тепер[нрзб.], Багратион. Книги, тем не менее, я ему дал.
Теплый, почти летний день. Тамара мечется за пайками, стараясь накормить эту ораву. - По газетам судя, немцы бомбят южные города.
Сергей Вавилов, физик, академик, 52 года:
16 апреля.
Йошкар-Ола. Вернулся из Казани. Все время чувство сорвавшегося с предуста[но]вленной орбиты. Жизнь, складывающаяся из принятых условностей, привычек, разбита. На каждого и на самого себя смотрю как на актера, стараясь разгадать настоящее, не актерское. Но этого настоящего не оказывается. Соскакиваю с одного образа на другой. То «мешок с костями», то «чистая душа». Сознание... Иногда вдруг что-то как будто начинаю понимать, но соскальзываю, забываю. Подняться выше себя самого не удается и падаешь в безнадежности. А до конца жизни хотелось бы понять, разбить эту границу и сказать другим. Не удается, убегает, ускальзывает.
В Казани хаос, сумбур, отсутствие всякой стройности. Готовятся в Москву. Война еще продолжается. Даже в Казань на рассвете, часов в 5 утра 13-го числа прилетал немецкий разведчик. Правда, немцы вою[ю]т, управляясь теперь больше спинным, чем головным мозгом. Как курица, которой голову срезали, продолжает еще бегать (помню это с детства).
Что выйдет из этого Drang nach Mockau, не знаю.
Грустное поминальное заседание о П.П. Лазареве. Накануне спрашивает Я.И. Френкель: «Зачем устроили эту скукотищу?»
[«]Когда Вы умрете, Я[ков] Ильич], то и по Вас, вероятно, устроят такую же скукотищу. Это - только об академиках, о членах-корреспондентах не будут». Абрам Иоффе ничего не нашел что сказать, только два раза «почтил вставанием». Подлинно «Sic transit». Если бы П.П. знал, что так будут подведены ему итоги.
Предвыборные гадости. Вул - желающий сделаться академиком, Сифоров - пишущий отзывы о самом себе. Обиженный Лёвшин, Ржевкин. Зоология во весь рост.
Настоящего нет, родного, глубокого. И, несмотря на теплую весну, хочется кончиться.
Павел Бажов, писатель, 64 года, Свердловск (Екатеринбург):
16 апреля.
Вечер встречи с А. С. Новиковым-Прибоем. Читал он две главы из последней своей работы «Капитан 1-го ранга». Относительно одной предупредил, что она не была помещена в «Знамени» (в целях сокращения из-за бумажных трудностей).
Вставки очень оживляли вечер. Главное их достоинство - яркая простота. Можно думать, что такие вставки повторялись не один раз, но они передаются таким спокойным тоном, без украсительных слов, что кажутся передачей мысли первыми словами. Материал у А. С. огромнейший и владеет он этим материалом прекрасно. Настолько прекрасно, что может показаться импровизатором даже тем, кто в этом деле искушен. Очень жаль, что не удалось послушать выступления А. С. на других вечерах. Эти данные хорошего рассказчика, огромность материала и отбор слов по-новому показывает и литературное творчество Новикова. Цитаты из Флобера могут быть, конечно, только ораторским приемом, но обилие и свежесть слов и деталей говорят, что он не так прост, как кажется. Можно подумать, что и «Цусиму» он писал не так, как умел, а так, как хотел, то есть мемуарно-документальный способ изложения является литературным приемом.
Рассказы об адмиралах, о кошачьей свадьбе запоминаются вплоть до отдельных выражений: «умом обносился», «бестолковый и настойчивый» (князь Чегодаев).
У Новикова-рассказчика надо многому учиться. Его утверждение, что он настойчив в достижении поставленных целей, звучит вполне убедительно и остается пожалеть, что наши «выступатели» пропустили возможность поучиться у мастера, который перешагнул в сферу правдоподобной простоты, которая, конечно, гораздо выше сфер напыщенности, пафоса, боковых украшений.
Георгий Эфрон,сын Марины Цветаевой, 18 лет, Ташкент:
16 апреля.
В воскресение продал муку (за 130 р.), бегал по снабжению. Обедал у П.Д. В настоящее время должен 190 р. (pas moins’ss!) молочнице (каждый день брал у нее молоко и хлеб на 50-60 рублей). П.Д. предполагает уехать 29го. Митя Толстой поселяется в общежитие на Пролетарской 4 (ЛОЛГК); ему будут присылаться деньги, и Л.И. через Ломакина добилась для него хорошего пайка. Вчера обедал у П.Д. Суп с грибами и мясом. Котлета и тушеная красная свекла, салат, блинчики с конфетами, чай. Очень вкусно. Последнее время питаюсь хорошо благодаря утреннему хлебу и молоку и поддержке обеда в столовой эвакодетей. Но долги, долги! Беспокоит, как бы хозяйка не выкинула какой-нибудь штуки - не пошла бы, например, жаловаться в Союз. Жду денег от Лили - ведь она писала, что «на днях высылает», впрочем, идти они могут долго. Пожалуй, придется-таки, начиная с завтрашнего дня, применять тактику убегания от моей créancière, благо стоит хорошая погода, и учить уроки в парке. Хор. по физике, отл. по истории. Редактор стенгазеты к 1у мая. Говорят, будет много испытаний. От Л.И. - ни слуха, ни духа. И немудрено: она сейчас занята благополучным прибытием в Москву из Ташкента П.Д., вещей и автомобиля, и когда П.Д. прибудет, то мои шансы повысятся, я думаю, - и П.Д. ей напомнит обо мне. Сегодня удалось взять бублики. Чудо как я их люблю! Читаю «Успех» Фейхтвангера. Письмо от Али; ответил. От Мули - ничего. Союзники заняли Djebel-Mansour и находятся в 50 милях от Туниса. Любопытно, как удастся немцам избежать окружения и уничтожения, удастся ли им своевременно эвакуировать свои войска из Сев. Африки. Пока что число пленных - 30 000. Интересно, будут ли фашисты защищать Бизерту и Тунис? Из нашего дома в Москву должны выехать 4 семьи писателей (вчера выехали Лидины). Когда-то я наконец поеду! Завтра могут спросить но химии. Завтра обещают дать в Литфонде деньги, но все они уйдут на долги М.М. за обеды, и долг Л.Г. еще не возвращен.
Юрий Олеша, писатель, 44 года:
[16 апреля 1943 г., Ашхабад]
Не могу сочинить ни одной строчки уже несколько дней. Почему? Не знаю. Легко сослаться на плохое питание, отсутствие сахара. Так ли это? Иногда думаю, что это мое свойство: сперва напор воображения, целый вихрь видений, а когда начинаешь сочинять, записывая, они разрежаются и при ближайшем рассмотрении оказываются не сценами или картинами, которые могут следовать одна за другой, а лишь концовками сцен или серединными эффектами отдельных сцен. Такова моя драматургия, не дающая результатов. Не пора ли отказаться от мечты написать драму? Ведь уже тринадцать лет, как я все повторяю это обещание: вот когда я напишу пьесу. Прежде я надеялся на мощь импровизации, и действительно что-то получалось. Я садился писать пьесу, не имея даже приблизительного плана. Отталкивался от горячего и взволновавшего меня начала, и вдруг в середине еще не оконченной сцены рождалась новая, захватывающая основная мысль пьесы, которую я, если бы захотел, то, возможно, и мог бы окончить. С годами мощь импровизации стала ненадежной. А я все верю в нее… Словом, дело плохо.
В вестибюле гостиницы идет по телефону разговор об умирающем в садике человеке. Говорящего по телефону маленького, в гоголевской фуражке по уши милиционера, очевидно, спросили, что с человеком. Милиционер ответил: лежит и плачет.
Ждал денег из Радиокомитета около двух недель. Получил 145 рублей вместо ожидавшихся 600-700. И тут плохо. Как же выкрутиться? За гостиницу должен больше тысячи, девочке Лене, продавшей запонки, 350.
Итак, начинается дневник 16 апреля 1943 года в Ашхабаде.
И все-таки вера, слепая, могучая вера в то, что все будет хорошо. Не знаю, может быть, это идиотическая черта, говорящая о благодушии, свойственном безумию. Но верю, убежден, что будет хорошо. Хорошо - это только тогда, если хорошо с творчеством. Другие «хорошо» меня не устроят, не нужны мне, и я за ними не гоняюсь.
Кто этот мальчик? Не знаю. Может быть, впервые в жизни я был так потрясен. Нечто очень странное, похожее на сон. Именно такими бывают сны, желтые, с отдельными фигурами, с цветами, свешивающимися с балкона.
Как раз свешивались с балкона цветы. Несколько веток глицинии. Их ярко освещало солнце. А внизу, на каменной площадке, стояла группа офицеров, сверкающая блеском орденов и солнечными бликами.
В центре группы стоял мальчик.