16 марта 1938-го года
из дневников
Александр Гладков, драматург, 25 лет, Москва:
16 марта.
Вчера расстреляны Бухарин, Рыков, Ягода и другие.
Михаил Пришвин, 65 лет, Загорск:
16 марта.
Грачи. Папанинцы. Радио: переход на большую землю. Нам от Папанина ничего не остается.
Враги-вредители. Никогда я не верил в то, что они есть: всегда считал за ссылку на врага тех, кто не хочет и не может что-нибудь делать, или просто если не выходит в силу всей политики, принципиально уничтожающей личность. И сейчас, после процессов, я все еще думаю, что если вредили изменяли, то очень робко, и ничтожно, и бездарно: какие-то шалуны, что настоящим врагом была сама природа человека. Напр., Авербах: он искренно хотел пролетарской литературы, во имя ее, несуществующей, он искренно давил на существующую как на буржуазную и вредил. Неверен был принцип: к делу, требующему свободного личного отношения, был приставлен чиновник: в принципе неверно, а если не выходит, можно свести к вредителю Авербаху.
Крыши на домах люди от снега очистили, в лесу с деревьев все дочиста ветер стряхнул - деревья в лесу и крыши в городе стоят как летом, а снег самый глубокий вовсе не тронут.
Вечером в 9 вызов «с паспортом». Гибель писем. Позорный страх, - о, какой он знакомый! какая «обида» знакомая, а «жить хочется». И вот из этого «хочется» два пути: путь «надо» (вплоть до «смертию смерть») и путь унижения, вплоть до конвульсий. И так скрытая сила жизни таит в себе «смертию смерть» (надо), и та же сила жизни «хочется жить»... позору. Так что, принимая «смертию» - надо, любя, деревенеешь, любя, превращаешься в труп.
Жил хорошо, весело, слыл хорошим человеком, но «попался» - и тут...
Варвара Малахиева-Мирович, литератор, 68 лет, Москва:
16 марта.
4 часа утра. Мараморохи. (Мараморохи - народное выражение в значении «мороки». См. А. Белый «Первое свидание» (1921)) Страшное слово А. Белого. Почему-то хочется им окрестить прожитой день. Но, может быть, было что-нибудь в нем кроме жутких мараморохов, которые гонят сон от головы, истомленной бессонницей. Посмотрим, что было в дне, и, может быть, этим прогоним мараморохов.
Утро. Захват Австрии. Англия умывает руки. Это в «Правде». Домработница Шура смотрит глазами разъяренной курицы на ломти булки, которые я кладу на газету. Алеша с треснутой костью носа выуживает из ящика радио что-то фокстротное. В ящике дикие неприличные грохоты. Ящик - великан, заболевший жестоким колитом. У бабушки кухонное лицо и глаза бегают, как две бледно-голубые мыши. Где же то, какое я люблю в ней, - человечное, трезвое, твердое, с ясным спокойствием мужество? Унесли мараморохи. На свое же лицо и совсем не решаюсь взглянуть в зеркало ванной. Знаю, что выглянет оттуда какая-то окаменелая опара с пьяными подплывами глаз, с неприличной мягкостью беззубого рта.
Целый день с двух сторон головы моей водопады, и я почти не слышу, о чем кругом говорят, и хочу одного: чтобы не задавали мне вопросов. Потом почему-то надо есть. Так странно жевать, глотать. Но есть утробный голод. Он заявляет о своих правах. Я разобщена с ним, но я его раба, и я его слушаюсь. Я в тоске звоню Ольге. Я хотела бы, чтобы она была тут. Чтобы я могла прислониться головой к ее плечу. Но говорим мы по телефону о какой-то книге, которую написала Лида Случевская, что-то о Пушкине. И я слышу смех мараморохов, когда вешаю на место телефонную трубку. Нет смысла сердечного, разумного, логичного в том, что Ольга живет от меня отдельно.
Открытка Наташи (Шаховская-Шик Н. Д.). Хуже (весна!). Кашель. Слабость. Пишет о театре для детей. Да - театр. Там что-то стройно скомпоновано. А здесь - мараморохи. Может быть, это последняя Наташина весна. Мы с ней движемся наперегонки к бездне, которая поглотит нас. Сегодня мараморохи не дают мне чувствовать в ней «дочь верховного эфира» и «светозарную красу». Я знаю, что любовь-Primo amore - создала эту бездну. Знаю, но чувствую другое: боль Наташиного горла - и то, что делается с моими ушами и носом. И то, что Сережа и все Наташины дети могут стать круглыми сиротами. И тут же эта новая дача, про которую Алла (актриса Алла Тарасова) уже видела страшные сны. Покупки для этой дачи. Концерты для этой дачи.
Александр Гладков, драматург, 25 лет, Москва:
16 марта.
Вчера расстреляны Бухарин, Рыков, Ягода и другие.
Михаил Пришвин, 65 лет, Загорск:
16 марта.
Грачи. Папанинцы. Радио: переход на большую землю. Нам от Папанина ничего не остается.
Враги-вредители. Никогда я не верил в то, что они есть: всегда считал за ссылку на врага тех, кто не хочет и не может что-нибудь делать, или просто если не выходит в силу всей политики, принципиально уничтожающей личность. И сейчас, после процессов, я все еще думаю, что если вредили изменяли, то очень робко, и ничтожно, и бездарно: какие-то шалуны, что настоящим врагом была сама природа человека. Напр., Авербах: он искренно хотел пролетарской литературы, во имя ее, несуществующей, он искренно давил на существующую как на буржуазную и вредил. Неверен был принцип: к делу, требующему свободного личного отношения, был приставлен чиновник: в принципе неверно, а если не выходит, можно свести к вредителю Авербаху.
Крыши на домах люди от снега очистили, в лесу с деревьев все дочиста ветер стряхнул - деревья в лесу и крыши в городе стоят как летом, а снег самый глубокий вовсе не тронут.
Вечером в 9 вызов «с паспортом». Гибель писем. Позорный страх, - о, какой он знакомый! какая «обида» знакомая, а «жить хочется». И вот из этого «хочется» два пути: путь «надо» (вплоть до «смертию смерть») и путь унижения, вплоть до конвульсий. И так скрытая сила жизни таит в себе «смертию смерть» (надо), и та же сила жизни «хочется жить»... позору. Так что, принимая «смертию» - надо, любя, деревенеешь, любя, превращаешься в труп.
Жил хорошо, весело, слыл хорошим человеком, но «попался» - и тут...
Варвара Малахиева-Мирович, литератор, 68 лет, Москва:
16 марта.
4 часа утра. Мараморохи. (Мараморохи - народное выражение в значении «мороки». См. А. Белый «Первое свидание» (1921)) Страшное слово А. Белого. Почему-то хочется им окрестить прожитой день. Но, может быть, было что-нибудь в нем кроме жутких мараморохов, которые гонят сон от головы, истомленной бессонницей. Посмотрим, что было в дне, и, может быть, этим прогоним мараморохов.
Утро. Захват Австрии. Англия умывает руки. Это в «Правде». Домработница Шура смотрит глазами разъяренной курицы на ломти булки, которые я кладу на газету. Алеша с треснутой костью носа выуживает из ящика радио что-то фокстротное. В ящике дикие неприличные грохоты. Ящик - великан, заболевший жестоким колитом. У бабушки кухонное лицо и глаза бегают, как две бледно-голубые мыши. Где же то, какое я люблю в ней, - человечное, трезвое, твердое, с ясным спокойствием мужество? Унесли мараморохи. На свое же лицо и совсем не решаюсь взглянуть в зеркало ванной. Знаю, что выглянет оттуда какая-то окаменелая опара с пьяными подплывами глаз, с неприличной мягкостью беззубого рта.
Целый день с двух сторон головы моей водопады, и я почти не слышу, о чем кругом говорят, и хочу одного: чтобы не задавали мне вопросов. Потом почему-то надо есть. Так странно жевать, глотать. Но есть утробный голод. Он заявляет о своих правах. Я разобщена с ним, но я его раба, и я его слушаюсь. Я в тоске звоню Ольге. Я хотела бы, чтобы она была тут. Чтобы я могла прислониться головой к ее плечу. Но говорим мы по телефону о какой-то книге, которую написала Лида Случевская, что-то о Пушкине. И я слышу смех мараморохов, когда вешаю на место телефонную трубку. Нет смысла сердечного, разумного, логичного в том, что Ольга живет от меня отдельно.
Открытка Наташи (Шаховская-Шик Н. Д.). Хуже (весна!). Кашель. Слабость. Пишет о театре для детей. Да - театр. Там что-то стройно скомпоновано. А здесь - мараморохи. Может быть, это последняя Наташина весна. Мы с ней движемся наперегонки к бездне, которая поглотит нас. Сегодня мараморохи не дают мне чувствовать в ней «дочь верховного эфира» и «светозарную красу». Я знаю, что любовь-Primo amore - создала эту бездну. Знаю, но чувствую другое: боль Наташиного горла - и то, что делается с моими ушами и носом. И то, что Сережа и все Наташины дети могут стать круглыми сиротами. И тут же эта новая дача, про которую Алла (актриса Алла Тарасова) уже видела страшные сны. Покупки для этой дачи. Концерты для этой дачи.