12 марта. Борис Чичибабин
В конце января 1993-го года в киевском Доме учителя состоялся творческий вечер, посвященный 70-летию Бориса Чичибабина. Вечер вела украинская поэтесса Лина Костенко (1930). После похвал в адрес юбиляра она попросила у него разрешения сказать еще несколько слов. В довольно резком тоне Костенко высказалась по поводу стихотворения «Россия, будь!». Поэт был несколько обескуражен непониманием со стороны Костенко и пообещал ответить стихотворением. Вот этот ответ, впервые опубликованный в 12 марта 1993 года:
ЛИНЕ КОСТЕНКО
1
Лина, вы горимостью святы -
знать, стихии дочь Вы,
чьи стихи - как ливень с высоты
на сухие почвы.
Ливень тот - всеслышимая часть
духотворной воли.
Вот и дивно мне, что Вы за власть -
ту, что вор на воре.
Не добро поэту защищать,
кто в чинах да в сане, -
Вы от них же, ставящих печать,
претерпели сами.
Ведь народ и пастыри - совсем
не одно и то же:
гляньте, кто в начальниках засел -
да все те же рожи!
Или все, что связано с Москвой,
Вам - как в горле костка,
и, хоть вор, хоть вывертень, да свой -
рассудили жестко?
Где ж просвет? Империи-то нет,
хлебушек-то дорог…
Лина, Лина, Вы ж таки поэт,
а не идеолог.
Разве, Лина, разных мы кровей?
Вам на губы перст мой!
Наша Русь природней и первей
царской да имперской.
Я при той в задышливой тоске,
не в зачет, что с риском,
зло клеймил на русском языке,
Вы - на украинском.
Тот и этот - как сестра и брат,
что роднее нету.
Оттого-то я, как дурень, рад
Вашему привету.
2
Кровный сын у матери Руси,
русско-украинской,
я ее крестительной росы
мускусом проникся.
Как же сыну матерь не любить -
что леса, что степи?
Во пиру ее да хмелем быть,
цветом шелестеть бы.
Щедротою житниц и криниц
напитавшись вдоволь,
перед милым ликом падать ниц,
как в Полтаве Гоголь.
Уж добро во мне обречено,
лишний час оттикав,
но светлы над нежностью речной
Киев и Чернигов.
Городами древними славна
Русь моя - Украйна,
а другая русская страна
растеклась бескрайно.
Ей земля у хаты не мила,
канув дымной горсткой -
к шири страсть она переняла
у орды монгольской.
За ту ширь свободой заплатив,
лепотой лебяжьей,
грозным царством встала супротив
самое себя же.
Соблазнилась Азиею Русь,
чтобы стать Россией, -
сколько помню, столько и молюсь:
Господи, прости ей!
Но, коль позовет на Страшный суд
кроткий счет кукушкин,
за царей ответ не понесут
ни Толстой, ни Пушкин.
На одно я в мире обопрусь -
на родное слово,
Украина, Киевская Русь -
русскости основа!..
Вот и значит, Лина, что на том,
что на этом свете,
мы один и тот же вспомним дом,
материны дети.
В доме том господствовать и клясть
чуждо горней воле.
Вот и дивно мне, что Вы за власть
ту, что вор на воре.
Все гордыни - суета сует,
да кому что мило.
Вы ж от Бога истинный поэт -
достоянье мира.
1993
Примечание
РОССИЯ, БУДЬ!
Во всю сегодняшнюю жуть,
в пустыни городские
и днем шепчу: Россия, будь -
и ночью: будь, Россия.
Еще печаль во мне свежа
и с болью не расстаться,
что выбыл я, не уезжав,
из твоего гражданства.
Когда все сущее нищо
и дни пустым-пустые,
не знаю, есть ли ты еще,
отечество, Россия.
Почто ж валяешь дурака,
не веришь в прорицанья,
чтоб твоего издалека
не взвиделось лица мне?
И днем с огнем их не достать,
повывелись давно в нас
твоя «особенная стать»,
хваленая духовность.
Изгложут голову и грудь
хворобы возрастные,
но я и днем: Россия, будь -
и ночью: будь, Россия…
Во трубы ратные трубя, -
авось, кто облизнется, -
нам все налгали про тебя
твои славоразносцы.
Ты ж тыщу лет была рабой,
с тобой сыны и дочки,
генералиссимус рябой
довел тебя до точки.
И слав былых не уберечь,
от мира обособясь,
но остаются дух и речь,
история и совесть.
В Днепре крестившаяся Русь,
чей дух ушел в руины,
я вечности твоей молюсь
с отпавшей Украины.
Ни твое рабство, ни твой бунт
не ставя на весы, я
и днем тебе: Россия, будь!
и ночью: будь, Россия!
В краю дремливом хвой и вод,
где меркнет дождик мелкий,
преображенья твоего
ждет Радонежский Сергий.
И Пушкин молит со свечой,
головушка курчава:
«Россия, есть ли ты еще,
отечество, держава?»
Вся азбука твоя, звеня,
мне душу жжет и студит,
но с ней не станет и меня,
коли тебя не будет.
Пусть не прочтут моих стихов
ни мужики, ни бабы,
сомкну глаза и был таков -
лишь только ты была бы…
В ларьках барышники просты,
я в рожу знаю всех сам,
смешавших лики и кресты
с насилием и сексом.
Животной жизни нагота
да смертный запах снеди,
как будто неба никогда
и не было на свете.
Чтоб не завел заемный путь
в тенета воровские,
и днем твержу: Россия, будь! -
и ночью: будь, Россия!
Не надо храмов на крови,
соблазном рук не пачкай
и чад бездумных не трави
американской жвачкой.
В трудах отмывшись добела
и разобравшись в проке,
Россия, будь, как ты была
при Пушкине и Блоке.
Твое обличье - снег и лед,
внутри таится пламя ж,
и Сергий Радонежский ждет,
что ты с креста воспрянешь.
Земля небес, не обессудь,
что, грусти не осиля,
весь мир к тебе - Россия, будь! -
взывает: будь, Россия!
1992, Борис Чичибабин.
ЛИНЕ КОСТЕНКО
1
Лина, вы горимостью святы -
знать, стихии дочь Вы,
чьи стихи - как ливень с высоты
на сухие почвы.
Ливень тот - всеслышимая часть
духотворной воли.
Вот и дивно мне, что Вы за власть -
ту, что вор на воре.
Не добро поэту защищать,
кто в чинах да в сане, -
Вы от них же, ставящих печать,
претерпели сами.
Ведь народ и пастыри - совсем
не одно и то же:
гляньте, кто в начальниках засел -
да все те же рожи!
Или все, что связано с Москвой,
Вам - как в горле костка,
и, хоть вор, хоть вывертень, да свой -
рассудили жестко?
Где ж просвет? Империи-то нет,
хлебушек-то дорог…
Лина, Лина, Вы ж таки поэт,
а не идеолог.
Разве, Лина, разных мы кровей?
Вам на губы перст мой!
Наша Русь природней и первей
царской да имперской.
Я при той в задышливой тоске,
не в зачет, что с риском,
зло клеймил на русском языке,
Вы - на украинском.
Тот и этот - как сестра и брат,
что роднее нету.
Оттого-то я, как дурень, рад
Вашему привету.
2
Кровный сын у матери Руси,
русско-украинской,
я ее крестительной росы
мускусом проникся.
Как же сыну матерь не любить -
что леса, что степи?
Во пиру ее да хмелем быть,
цветом шелестеть бы.
Щедротою житниц и криниц
напитавшись вдоволь,
перед милым ликом падать ниц,
как в Полтаве Гоголь.
Уж добро во мне обречено,
лишний час оттикав,
но светлы над нежностью речной
Киев и Чернигов.
Городами древними славна
Русь моя - Украйна,
а другая русская страна
растеклась бескрайно.
Ей земля у хаты не мила,
канув дымной горсткой -
к шири страсть она переняла
у орды монгольской.
За ту ширь свободой заплатив,
лепотой лебяжьей,
грозным царством встала супротив
самое себя же.
Соблазнилась Азиею Русь,
чтобы стать Россией, -
сколько помню, столько и молюсь:
Господи, прости ей!
Но, коль позовет на Страшный суд
кроткий счет кукушкин,
за царей ответ не понесут
ни Толстой, ни Пушкин.
На одно я в мире обопрусь -
на родное слово,
Украина, Киевская Русь -
русскости основа!..
Вот и значит, Лина, что на том,
что на этом свете,
мы один и тот же вспомним дом,
материны дети.
В доме том господствовать и клясть
чуждо горней воле.
Вот и дивно мне, что Вы за власть
ту, что вор на воре.
Все гордыни - суета сует,
да кому что мило.
Вы ж от Бога истинный поэт -
достоянье мира.
1993
Примечание
РОССИЯ, БУДЬ!
Во всю сегодняшнюю жуть,
в пустыни городские
и днем шепчу: Россия, будь -
и ночью: будь, Россия.
Еще печаль во мне свежа
и с болью не расстаться,
что выбыл я, не уезжав,
из твоего гражданства.
Когда все сущее нищо
и дни пустым-пустые,
не знаю, есть ли ты еще,
отечество, Россия.
Почто ж валяешь дурака,
не веришь в прорицанья,
чтоб твоего издалека
не взвиделось лица мне?
И днем с огнем их не достать,
повывелись давно в нас
твоя «особенная стать»,
хваленая духовность.
Изгложут голову и грудь
хворобы возрастные,
но я и днем: Россия, будь -
и ночью: будь, Россия…
Во трубы ратные трубя, -
авось, кто облизнется, -
нам все налгали про тебя
твои славоразносцы.
Ты ж тыщу лет была рабой,
с тобой сыны и дочки,
генералиссимус рябой
довел тебя до точки.
И слав былых не уберечь,
от мира обособясь,
но остаются дух и речь,
история и совесть.
В Днепре крестившаяся Русь,
чей дух ушел в руины,
я вечности твоей молюсь
с отпавшей Украины.
Ни твое рабство, ни твой бунт
не ставя на весы, я
и днем тебе: Россия, будь!
и ночью: будь, Россия!
В краю дремливом хвой и вод,
где меркнет дождик мелкий,
преображенья твоего
ждет Радонежский Сергий.
И Пушкин молит со свечой,
головушка курчава:
«Россия, есть ли ты еще,
отечество, держава?»
Вся азбука твоя, звеня,
мне душу жжет и студит,
но с ней не станет и меня,
коли тебя не будет.
Пусть не прочтут моих стихов
ни мужики, ни бабы,
сомкну глаза и был таков -
лишь только ты была бы…
В ларьках барышники просты,
я в рожу знаю всех сам,
смешавших лики и кресты
с насилием и сексом.
Животной жизни нагота
да смертный запах снеди,
как будто неба никогда
и не было на свете.
Чтоб не завел заемный путь
в тенета воровские,
и днем твержу: Россия, будь! -
и ночью: будь, Россия!
Не надо храмов на крови,
соблазном рук не пачкай
и чад бездумных не трави
американской жвачкой.
В трудах отмывшись добела
и разобравшись в проке,
Россия, будь, как ты была
при Пушкине и Блоке.
Твое обличье - снег и лед,
внутри таится пламя ж,
и Сергий Радонежский ждет,
что ты с креста воспрянешь.
Земля небес, не обессудь,
что, грусти не осиля,
весь мир к тебе - Россия, будь! -
взывает: будь, Россия!
1992, Борис Чичибабин.