1 февраля. Стихи и проза
1928-го года.
***
По улицам рассеянно мы бродим,
На женщин смотрим и в кафе сидим,
Но настоящих слов мы не находим,
А приблизительных мы больше не хотим.
И что же делать? В Петербург вернуться?
Влюбиться? Или Opera' взорвать?
Иль просто - лечь в холодную кровать,
Закрыть глаза и больше не проснуться...
Георгий Иванов, 1928. Впервые в "Звено" (Париж) 1928, 1 февраля
В ЭДЕМЕ
Скучают огромные птицы. Тяжёлый
Воздух подобен мокрой глине.
На белом фронтоне блуждают пчёлы.
Что может быть ласковей и невинней
Пустого взгляда сквозь нашу память
Этой каменной мёртвой птицы? -
Зацепенев в тоске над нами,
Едва полуоткрыв тяжёлые зеницы,
Она следит за нашими путями,
За нашим временем, за нашими страстями.
1 февраля 1928, Игорь Юрков
____________
Коней Чуковский в дневнике рассказал о встрече с Самуилом Маршаком:
1 февраля. Целый день занимался историко-литературной дребеденью: Т. А., Метальников, Федоров. Устал. Вечером звонок от Маршака: "Я из-за вас в Москве 4 дня воевал, а вы даже зайти ко мне не хотите!" Как объяснить ему, что, если я пойду к нему, мне обеспечена бессонная ночь. Я пошел, он сияет - все его книги разрешены. Он отлично поплавал в Москве в чиновничьем море, умело обошел все скалы, и мели, и рифы - и вот вернулся триумфатором. А я, его отец и создатель, раздавлен. Мои книги еще не все рассматривались, но уже зарезаны "Путаница", "Свинки", "Чудо-дерево", "Туфелька". Педагоги не постыдятся зарезать меня, тем более, что у них есть суррогат Чуковского - Маршак. Когда Маршак, приехал в Москву, он узнал, что из его вещей зарезаны: "Вчера и Сегодня", "Мороженое", "Мышонок", "Цирк". Он позвонил в Кремль Менжинской. Менжинская ему, картавя: - Не тот ли вы Маршак, которого я знала у Стасова, который был тогда гимназистом и сочинял чудесные стихи? - Тот самый. Почему запретили мои книги? Я протестую... - Погодите, это еще не окончательно. - А почему не разрешили книг Чуковского? - С Чуковским вопрос серьезнее. Да вы приезжайте ко мне... - Маршак приехал в Кремль, очаровал Менжинскую, и выяснилось, что моя "Муха Цокотуха" и мой "Бармалей" (наиболее любимые мною вещи) будут неизбежно зарезаны. Вообще для этих людей я - одиозная фигура. "Особенно повредила вам ваша книга "Поэт и палач". Они говорят, что вы унизили Некрасова".
От нее Маршак поехал к Венгрову. "Венгров очень смешон: он усвоил теперь все мои привычки - так же разговаривает с авторами и даже жалуется на боль в груди - как я. Венгрову я сказал, что хотел бы присутствовать на заседании ГУСа. - Пожалуйста. - Я приехал. Мрачные фигуры. Особенно угрюм и туп Романенко, представитель Главлита. Прушицкая - тоже. Ну остальные свои: Лилина, Мякина и друг." Маршак, по его словам, сказал горячую речь: "Я хлопочу не о Чуковском, а о вас. В ваших же интересах разрешить его книги". И проч. Вопрос о моих книгах должен был решиться вчера, во вторник.
***
По улицам рассеянно мы бродим,
На женщин смотрим и в кафе сидим,
Но настоящих слов мы не находим,
А приблизительных мы больше не хотим.
И что же делать? В Петербург вернуться?
Влюбиться? Или Opera' взорвать?
Иль просто - лечь в холодную кровать,
Закрыть глаза и больше не проснуться...
Георгий Иванов, 1928. Впервые в "Звено" (Париж) 1928, 1 февраля
В ЭДЕМЕ
Скучают огромные птицы. Тяжёлый
Воздух подобен мокрой глине.
На белом фронтоне блуждают пчёлы.
Что может быть ласковей и невинней
Пустого взгляда сквозь нашу память
Этой каменной мёртвой птицы? -
Зацепенев в тоске над нами,
Едва полуоткрыв тяжёлые зеницы,
Она следит за нашими путями,
За нашим временем, за нашими страстями.
1 февраля 1928, Игорь Юрков
____________
Коней Чуковский в дневнике рассказал о встрече с Самуилом Маршаком:
1 февраля. Целый день занимался историко-литературной дребеденью: Т. А., Метальников, Федоров. Устал. Вечером звонок от Маршака: "Я из-за вас в Москве 4 дня воевал, а вы даже зайти ко мне не хотите!" Как объяснить ему, что, если я пойду к нему, мне обеспечена бессонная ночь. Я пошел, он сияет - все его книги разрешены. Он отлично поплавал в Москве в чиновничьем море, умело обошел все скалы, и мели, и рифы - и вот вернулся триумфатором. А я, его отец и создатель, раздавлен. Мои книги еще не все рассматривались, но уже зарезаны "Путаница", "Свинки", "Чудо-дерево", "Туфелька". Педагоги не постыдятся зарезать меня, тем более, что у них есть суррогат Чуковского - Маршак. Когда Маршак, приехал в Москву, он узнал, что из его вещей зарезаны: "Вчера и Сегодня", "Мороженое", "Мышонок", "Цирк". Он позвонил в Кремль Менжинской. Менжинская ему, картавя: - Не тот ли вы Маршак, которого я знала у Стасова, который был тогда гимназистом и сочинял чудесные стихи? - Тот самый. Почему запретили мои книги? Я протестую... - Погодите, это еще не окончательно. - А почему не разрешили книг Чуковского? - С Чуковским вопрос серьезнее. Да вы приезжайте ко мне... - Маршак приехал в Кремль, очаровал Менжинскую, и выяснилось, что моя "Муха Цокотуха" и мой "Бармалей" (наиболее любимые мною вещи) будут неизбежно зарезаны. Вообще для этих людей я - одиозная фигура. "Особенно повредила вам ваша книга "Поэт и палач". Они говорят, что вы унизили Некрасова".
От нее Маршак поехал к Венгрову. "Венгров очень смешон: он усвоил теперь все мои привычки - так же разговаривает с авторами и даже жалуется на боль в груди - как я. Венгрову я сказал, что хотел бы присутствовать на заседании ГУСа. - Пожалуйста. - Я приехал. Мрачные фигуры. Особенно угрюм и туп Романенко, представитель Главлита. Прушицкая - тоже. Ну остальные свои: Лилина, Мякина и друг." Маршак, по его словам, сказал горячую речь: "Я хлопочу не о Чуковском, а о вас. В ваших же интересах разрешить его книги". И проч. Вопрос о моих книгах должен был решиться вчера, во вторник.