22 января. Сергей Петров
стихи разных лет
***
Я набожен и с совестью в ладу,
я Труса праздную не раз в году
и Преподобному Лентяю,
целителю, акафисты читаю.
Иначе, как руками ни маши
и языком как бойко ни орудуй,
всё будешь лишь трудов огромной грудой,
не обретя спасения души.
22 января 1944
(НА ЛЕКЦИИ)
Был ум у наших предков птичий,
они не ведали приличий:
могли на ком-то злость срывать,
могли друг друга баловать,
предмет их мог разволновать -
так называемый «кровать»,
и, сколько помню, был обычай
любимых женщин целовать.
22 января 1965
ПРОРОЧЕСТВО
Вот вспомнилось, как мы шагали,
так явно вспомнилось! - до слез,
как предсказал я в мадригале,
что счастье будет с гулькин нос.
И сколько правды в каламбуре,
как в ларчике, заключено!
Два месяца блаженной дури
нечаянно предречено.
Пророк - тебя я проворонил,
стал сам себе невольный вор,
но как поверить, хоть и понял,
что не вернешься nevermore,
когда ты мне всё та же Гуля?
И вечная моя вина,
что даже разу не могу я
подумать о тебе: она.
22 января 1968, Новгород
***
С тропы проторенных риторик
в какую гущу ни сверни…
- А зачем сворачивать?
Не лирик я, который горек,
не милый друг берез и зорек,
не клирик я, и не историк,
и не истерик - ни-ни-ни!
- Этого только и не хватало!
Я не поэт, а стихотворец.
(С трудом иль вовсе без труда!)
И однодум, и однодворец,
пишу-пашу, балдой балда
(но это вовсе не беда).
- И думается на авось да наудалую.
Ну, а на удаль где узда?
И стих туда, и стих сюда.
- Когда споро, а когда и с одышкой.
Ни складу нет со мной, ни сладу.
Любая ясность мне ясна.
Себе в последнюю усладу
я просто мыслю до упаду,
до пропасти, до дна, до сна.
- А сам на себя, как на заумь, глазами хлопаю.
22 января 1969
ВОР
Я вор, живу я на одну вторую,
и я краду как истый невидим.
По малости я у себя ворую,
и за татьбу я лишь собой судим.
Но самосуд невольнее опеки,
знакомство с ним обузней, чем родство.
И всякий - вор. И в каждом человеке
свершается слепое воровство.
Я обращаюсь к хилякам и к ражим:
«Что корень зла за душу вырывать?
Вы, как и я, привыкли к самокражам.
Так можно ль у себя не воровать?»
22 января 1973
ОДА НЕВЕДЕНИЮ
Слава мне,
столь мало ведающему!
Много знать -
скоро состариться.
И Екклезиаст сказал,
что познанием
скорбь умножается.
Как хорошо, что не знаю
ни дня, ни часа своего смертного,
как хорошо, что не знаю
оценки моих писаний потомками.
Как хорошо, что я не знаю,
кто друг, кто враг, а кто просто так.
Разве не благо, что я не ведаю,
сколько у любимой
еще любовников?
Разве не благо, что я не знаю
судьбы и деяний
своих детей?
И разве худо, если не ведаю,
скоро ли будет в нарядных столицах
воду найти куда труднее,
нежели в Гоби или в Сахаре?
И разве плохо, если не ведаю,
когда и как издохнет в муках
изувеченное человечество?
Вот как мне весело
от неведения!
22 января 1977
***
Ну, вот и дожил я, пожалуй, до беды,
когда - увы! - мои проворные уды
от лени барственной поникли и одрябли,
и только руки всё еще, как грабли,
к себе гребут свое, что ни приметит взор.
А это опали в аллеях бурый сор,
и надо этот хлам душевный, прошлогодний
в пахучий сладкий дым преобразить сегодня.
Вот так и буду жечь нежаркие костры,
пока еще глаза, как лезвия, остры,
но и из них, уже хвативших жалкой прозы,
по сохлой коже щек слезают зыбко слезы,
как будто резал я на кухне горький лук.
Создателю! Послушай-ка, мил-друг,
я не сержусь на то, что еле носят ноги,
зане, как ведомо, хромают сами боги.
Прихрамывал Венеркин муж Вулкан,
и бегать перестал под старость царь Полкан.
И старость-матушка, уж как ее ни прячь я,
будь хоть расцарская, а всё равно собачья.
А что как ум начнет божественный линять
и сил не обретет торжественно пленять
соломенных вдовиц, да и девиц мудреных,
как парой кулаков, четою строф ядреных?
Не дай мне, Боже, сесть средь бела дня к окну,
когда, как дурень, я от жалости всплакну.
Однако все-таки ступай-ка прочь, судьба!
От скорби вековой не натружу горба,
а только ухожу от бранной перепалки,
когда уды мои бесчувственны, как палки.
22 января 1978
***
Я набожен и с совестью в ладу,
я Труса праздную не раз в году
и Преподобному Лентяю,
целителю, акафисты читаю.
Иначе, как руками ни маши
и языком как бойко ни орудуй,
всё будешь лишь трудов огромной грудой,
не обретя спасения души.
22 января 1944
(НА ЛЕКЦИИ)
Был ум у наших предков птичий,
они не ведали приличий:
могли на ком-то злость срывать,
могли друг друга баловать,
предмет их мог разволновать -
так называемый «кровать»,
и, сколько помню, был обычай
любимых женщин целовать.
22 января 1965
ПРОРОЧЕСТВО
Вот вспомнилось, как мы шагали,
так явно вспомнилось! - до слез,
как предсказал я в мадригале,
что счастье будет с гулькин нос.
И сколько правды в каламбуре,
как в ларчике, заключено!
Два месяца блаженной дури
нечаянно предречено.
Пророк - тебя я проворонил,
стал сам себе невольный вор,
но как поверить, хоть и понял,
что не вернешься nevermore,
когда ты мне всё та же Гуля?
И вечная моя вина,
что даже разу не могу я
подумать о тебе: она.
22 января 1968, Новгород
***
С тропы проторенных риторик
в какую гущу ни сверни…
- А зачем сворачивать?
Не лирик я, который горек,
не милый друг берез и зорек,
не клирик я, и не историк,
и не истерик - ни-ни-ни!
- Этого только и не хватало!
Я не поэт, а стихотворец.
(С трудом иль вовсе без труда!)
И однодум, и однодворец,
пишу-пашу, балдой балда
(но это вовсе не беда).
- И думается на авось да наудалую.
Ну, а на удаль где узда?
И стих туда, и стих сюда.
- Когда споро, а когда и с одышкой.
Ни складу нет со мной, ни сладу.
Любая ясность мне ясна.
Себе в последнюю усладу
я просто мыслю до упаду,
до пропасти, до дна, до сна.
- А сам на себя, как на заумь, глазами хлопаю.
22 января 1969
ВОР
Я вор, живу я на одну вторую,
и я краду как истый невидим.
По малости я у себя ворую,
и за татьбу я лишь собой судим.
Но самосуд невольнее опеки,
знакомство с ним обузней, чем родство.
И всякий - вор. И в каждом человеке
свершается слепое воровство.
Я обращаюсь к хилякам и к ражим:
«Что корень зла за душу вырывать?
Вы, как и я, привыкли к самокражам.
Так можно ль у себя не воровать?»
22 января 1973
ОДА НЕВЕДЕНИЮ
Слава мне,
столь мало ведающему!
Много знать -
скоро состариться.
И Екклезиаст сказал,
что познанием
скорбь умножается.
Как хорошо, что не знаю
ни дня, ни часа своего смертного,
как хорошо, что не знаю
оценки моих писаний потомками.
Как хорошо, что я не знаю,
кто друг, кто враг, а кто просто так.
Разве не благо, что я не ведаю,
сколько у любимой
еще любовников?
Разве не благо, что я не знаю
судьбы и деяний
своих детей?
И разве худо, если не ведаю,
скоро ли будет в нарядных столицах
воду найти куда труднее,
нежели в Гоби или в Сахаре?
И разве плохо, если не ведаю,
когда и как издохнет в муках
изувеченное человечество?
Вот как мне весело
от неведения!
22 января 1977
***
Ну, вот и дожил я, пожалуй, до беды,
когда - увы! - мои проворные уды
от лени барственной поникли и одрябли,
и только руки всё еще, как грабли,
к себе гребут свое, что ни приметит взор.
А это опали в аллеях бурый сор,
и надо этот хлам душевный, прошлогодний
в пахучий сладкий дым преобразить сегодня.
Вот так и буду жечь нежаркие костры,
пока еще глаза, как лезвия, остры,
но и из них, уже хвативших жалкой прозы,
по сохлой коже щек слезают зыбко слезы,
как будто резал я на кухне горький лук.
Создателю! Послушай-ка, мил-друг,
я не сержусь на то, что еле носят ноги,
зане, как ведомо, хромают сами боги.
Прихрамывал Венеркин муж Вулкан,
и бегать перестал под старость царь Полкан.
И старость-матушка, уж как ее ни прячь я,
будь хоть расцарская, а всё равно собачья.
А что как ум начнет божественный линять
и сил не обретет торжественно пленять
соломенных вдовиц, да и девиц мудреных,
как парой кулаков, четою строф ядреных?
Не дай мне, Боже, сесть средь бела дня к окну,
когда, как дурень, я от жалости всплакну.
Однако все-таки ступай-ка прочь, судьба!
От скорби вековой не натружу горба,
а только ухожу от бранной перепалки,
когда уды мои бесчувственны, как палки.
22 января 1978