18 января 1938 года
в дневниках
Евгения Руднева, московская школьница, 17 лет, в 1944-ом погибнет смертью храбрых и посмертно станет Героем Советского Союза:
18 января. Изучаем «Как закалялась сталь». Я перечитала роман, нашла в нем много нового и, вероятно, не раз еще буду перечитывать. «Овода» держал в своем сердце Корчагин-Островский, а сам он достоин быть образцом для многих поколений. Особенно произвела на меня громадное впечатление сцена убийства Вали Брузжак и ее товарищей:
«Товарищи, помните, умирать надо хорошо».
А главное:
«Самое дорогое у человека - это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, смог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире - борьбе за освобождение человечества. И надо спешить жить. Ведь нелепая болезнь или какая-либо трагическая случайность могут прервать ее».
А когда болезнь выбила из строя:
«Рука его нащупала в кармане плоское тело браунинга, пальцы привычным движением схватили рукоять. Медленно вытащил револьвер. Кто бы мог подумать, что ты доживешь до такого дня? Дуло презрительно глянуло ему в глаза. Павел положил револьвер на колени и злобно выругался.
Все это бумажный героизм, братишка! Шлепнуть себя каждый дурак сумеет всегда и во всякое время. Это самый трусливый и легкий выход из положения. Трудно жить - шлепайся! А ты попробовал эту жизнь победить? Ты все сделал, чтобы вырваться из железного кольца? А ты забыл, как под Новоград-Волынском семнадцать раз в день в атаку ходили и взяли-таки наперекор всему? Спрячь револьвер и никогда никому об этом не рассказывай! Умей жить и тогда, когда жизнь становится невыносимой. Сделай ее полезной».
И оттого, что:
«Пока у меня здесь стучит сердце, - и он с силой притянул руки Акима к своей груди, и Аким отчетливо почувствовал глухие быстрые удары, - пока стучит, меня от партии не оторвать. Из строя меня выведет только смерть».
Было «разорвано железное кольцо, и он опять - уже с новым оружием - возвращался в строй к жизни».
И опять о Павле Корчагине, о герое Островского:
«Рана на лбу Корчагина выглядит хорошо. Нас, врачей, поражает это поистине безграничное терпение, с которым раненый переносит перевязки. Обычно в подобных случаях много стонов и капризов. Этот же молчит и, когда смачивают йодом развороченную рану, натягивается, как струна. Часто теряет сознание, но вообще за весь период ни одного стона».
За что ценит людей Островский? Он ценит человека
«за его мужество, за безграничную выносливость, за этот тип человека, умеющего переносить страдания, не показывая их всем и каждому. Я за этот образ революционера, для которого личное ничто в сравнении с общим».
Я - тоже. Чудесная книга!
Михаил Пришвин, писатель, 64 года, Москва:
18 января. В раздевальной «Детгиза» старик со спины совершенно Фаворский - я хотел уже позвать: «Владимир Андреич!» - как вдруг он громко сморкнулся и побежал, так живо побежал, так по-мышиному, так несвойственно своему возрасту, сединам, высокой фигуре, что я понял: это не Фаворский. И тут же почему-то вспомнился О. Ю. Шмидт: тоже как-то слишком живчик для своего возраста и бороды.
...
Когда человек, погруженный в дело, на мгновенье вырвется из влекущего его влияния и захочет посмотреть вам в глаза как человек, а не машина, то лицо его бывает хорошо. Особенно это заметно у деловых женщин: работает как механизм и вдруг глядит как женщина (Подольская, Бабушкина).
Берут одного за другим, и не знаешь, и никто не может узнать, куда его девают. Как будто на тот свет уходит. И чем больше уходят, чем неуверенней жизнь остающихся, тем больше хочется жить, да, жить несмотря ни на что! Так вот бывает пир во время чумы.
Евгения Руднева, московская школьница, 17 лет, в 1944-ом погибнет смертью храбрых и посмертно станет Героем Советского Союза:
18 января. Изучаем «Как закалялась сталь». Я перечитала роман, нашла в нем много нового и, вероятно, не раз еще буду перечитывать. «Овода» держал в своем сердце Корчагин-Островский, а сам он достоин быть образцом для многих поколений. Особенно произвела на меня громадное впечатление сцена убийства Вали Брузжак и ее товарищей:
«Товарищи, помните, умирать надо хорошо».
А главное:
«Самое дорогое у человека - это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, смог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире - борьбе за освобождение человечества. И надо спешить жить. Ведь нелепая болезнь или какая-либо трагическая случайность могут прервать ее».
А когда болезнь выбила из строя:
«Рука его нащупала в кармане плоское тело браунинга, пальцы привычным движением схватили рукоять. Медленно вытащил револьвер. Кто бы мог подумать, что ты доживешь до такого дня? Дуло презрительно глянуло ему в глаза. Павел положил револьвер на колени и злобно выругался.
Все это бумажный героизм, братишка! Шлепнуть себя каждый дурак сумеет всегда и во всякое время. Это самый трусливый и легкий выход из положения. Трудно жить - шлепайся! А ты попробовал эту жизнь победить? Ты все сделал, чтобы вырваться из железного кольца? А ты забыл, как под Новоград-Волынском семнадцать раз в день в атаку ходили и взяли-таки наперекор всему? Спрячь револьвер и никогда никому об этом не рассказывай! Умей жить и тогда, когда жизнь становится невыносимой. Сделай ее полезной».
И оттого, что:
«Пока у меня здесь стучит сердце, - и он с силой притянул руки Акима к своей груди, и Аким отчетливо почувствовал глухие быстрые удары, - пока стучит, меня от партии не оторвать. Из строя меня выведет только смерть».
Было «разорвано железное кольцо, и он опять - уже с новым оружием - возвращался в строй к жизни».
И опять о Павле Корчагине, о герое Островского:
«Рана на лбу Корчагина выглядит хорошо. Нас, врачей, поражает это поистине безграничное терпение, с которым раненый переносит перевязки. Обычно в подобных случаях много стонов и капризов. Этот же молчит и, когда смачивают йодом развороченную рану, натягивается, как струна. Часто теряет сознание, но вообще за весь период ни одного стона».
За что ценит людей Островский? Он ценит человека
«за его мужество, за безграничную выносливость, за этот тип человека, умеющего переносить страдания, не показывая их всем и каждому. Я за этот образ революционера, для которого личное ничто в сравнении с общим».
Я - тоже. Чудесная книга!
Михаил Пришвин, писатель, 64 года, Москва:
18 января. В раздевальной «Детгиза» старик со спины совершенно Фаворский - я хотел уже позвать: «Владимир Андреич!» - как вдруг он громко сморкнулся и побежал, так живо побежал, так по-мышиному, так несвойственно своему возрасту, сединам, высокой фигуре, что я понял: это не Фаворский. И тут же почему-то вспомнился О. Ю. Шмидт: тоже как-то слишком живчик для своего возраста и бороды.
...
Когда человек, погруженный в дело, на мгновенье вырвется из влекущего его влияния и захочет посмотреть вам в глаза как человек, а не машина, то лицо его бывает хорошо. Особенно это заметно у деловых женщин: работает как механизм и вдруг глядит как женщина (Подольская, Бабушкина).
Берут одного за другим, и не знаешь, и никто не может узнать, куда его девают. Как будто на тот свет уходит. И чем больше уходят, чем неуверенней жизнь остающихся, тем больше хочется жить, да, жить несмотря ни на что! Так вот бывает пир во время чумы.