1 ноября. Сергей Петров
пара стихов 1977-го
НА ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
В неравном браке падши -
вот он, неравный брак! -
была ты вдвое младше.
Теперь уже не так.
Брадато-патриарший
мой возраст был мне враг:
я был в два раза старше.
Теперь уже не так.
Поймешь ли ты идею,
о дева красоты,
что я всё молодею,
когда стареешь ты!
1 ноября 1977
С Днем рождения, уважаемая Александра Александровна! Здоровья и благополучия!
ТОТ ЖЕ ПОТОК-БОГАТЫРЬ
Зачинается песня от старых речей,
от веселого русского слова,
от старинных медов, от былых калачей
и от графа Алешки Толстого,
от Алешки, да только, знать, не от того,
кто за век свой, ей-ей, не жалел никого,
а трубил (если выгодно) марши, -
от Алешки, который постарше.
Гой ты, графе-материще, иже еси
во гробу на потеху потомкам!
Ведь водились тогда на Руси караси,
красовались монахи еломком.
Но каков поворотец в истории сей!
Позабыли гусей, не едят карасей,
лебедей за столами не рушат.
Только брюхо историки сушат.
Расстилается прежняя русская ширь,
только жизнь в ней иного фасонца…
Жил веселый Михайло Поток-богатырь
при Владимире Красное Солнце,
спал по веку и больше - и всяких чудес
навидался во сне. Но всесилен прогресс,
и детина, веками молчащий,
просыпаться стал несколько чаще.
Перспектива казалась не очень ясна.
Засыпал богатырь в огорченье,
просыпался опять, но из каждого сна
выходило ему поученье.
Он ударился в сон от лихого суда,
от витий, говорящих туда и сюда,
патриотов, и девок бескосых,
и аптекарей гнусоголосых.
И решил веселейший из русских сынов,
что ему просыпаться не надо,
ибо каждый из снов удивительно нов,
а на деле всё та же баллада.
Так не лучше ль в дремучей печали лежать?
Но уж как ни хотелось детинушке спать,
спать полвека ему не годится,
и пришлося ему пробудиться.
Пробудился и видит: кругом всё красно!
Полыхает! Ох, батюшки-светы!
Пламя красное жрет вся и всех под одно,
Русь огромным пожаром согрета.
Обрядились теперь мужики в пиджаки,
расплодились повсюду, как в мае жуки,
на коней повскакали матросы,
а за ними и бабы бескосы.
Усмехнулся Поток: «То бывало допрежь -
режь родимую с краю до краю!
Называлося это великий мятеж.
Что из оного выйдет, не знаю».
И он видит: на фоне кумачной зари
в шлемах войлочных добрые богатыри
по Руси совершают наезды,
а на шлемах багряные звезды.
И промолвил Поток про себя: «Ничего!
Дело правое многих обидит.
Да опять же, ей-ей, невтерпеж без него.
Погляжу, что из этого выйдет».
Выходило, что Русь всё живет да живет,
подтянув пуще прежнего тощий живот,
а по ней скачут с рожей уродской
всё какие-то Врангель да Троцкий.
Выходило, что Русь всё живет да живет
поневоле бедно да убого,
но дивится Поток, что строчит пулемет
со всей мочи по Господу Богу.
А на место порубленных в щепы икон
понавешали рож. И чурается он
и пугается: «Батюшки-светы!»
Называется это портреты.
Покачал головою Поток: «Ну и ну!
Вот какая великая драка!
Разорили, что борти медведи, страну
и над ней изгаляются всяко.
И при мне у князей тоже драка была,
да не дрались тогда, как теперь, догола.
Сами ходят и босы и наги,
а орут об общественном благе».
И дивится Поток и от страха дрожит,
аж рубаха от пота промокла.
Вон какой-то сердитый с бородкою жид
на Потока глядит через стекла.
Почесал в голове богатырь: «Ну и ну!
Я, пожалуй, со страху на годик сосну.
Пусть опомнятся малость покуда,
ан не явят ли некое чудо?»
Пробудился Поток через год-полтора
и дивится, что дело неплохо -
суетится, как прежде, мужик у двора,
гладит ласково матушку-соху.
И взирает Поток и туды и сюды:
у народа прикрыты срамные уды,
стали снова старик и старуха
по-боярски отращивать брюхо.
«Превратил же Господь карася в порося, -
озирает Поток магазины,
предовольно младыми усами тряся, -
вывез Русь из кровавой грязины!
Этак в яблоки Он принарядит сосну!
Лягу я да опять лет полсотни сосну!
А Господь на Руси всё наладит,
если бес или пес не подгадит».
Пробудился Поток, видит - что-то не так!
Волокут всё кого-то солдаты,
как тьма тем умножается призрачный враг
и растут на Руси казематы.
И усатый какой-то бесчинствует хан:
он от крови народной и весел и пьян,
как отец он трудящихся любит
и отечески головы рубит.
В ожиданьи застыл обалделый народ,
на коленях стоит он во прахе,
слыша, как повелителю славу орет
голова, покатившися с плахи.
Как увидел такое отважный Поток,
так с испугу он даже и пискнуть не смог,
и в носу он тоскливо копает
и от горя опять засыпает.
Но недолго детинушка нежился тут,
и представилась взору картина,
как друг дружке ручищи кровавые жмут
два отъявленных сукиных сына.
И, навытяжку встав, простодушный народ
по команде «ура!» от восторга орет.
И полезли названные братцы
смертным боем безжалостно драться.
«Потрудиться и мне, знать, придется мечом,
коль война запылала на свете! -
молвил храбрый Поток-богатырь. - Но при чем,
не пойму, эти сукины дети?»
Ранен был и контужен Михайло Поток
и, сконфужен, во вражеский госпиталь лег.
А за раны воителю дали
десять лет и четыре медали.
Расстилается прежняя русская ширь,
и давно уже зажили раны,
но сидит или дремлет Поток-богатырь,
иль уехал в заморские страны -
никаких ни вестей, ни известий о том,
даже справки не даст соответственный том
Уложений Великого Рока
о кончине Михайлы Потока.
28 октября - 1 ноября 1977 Комарово
НА ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
В неравном браке падши -
вот он, неравный брак! -
была ты вдвое младше.
Теперь уже не так.
Брадато-патриарший
мой возраст был мне враг:
я был в два раза старше.
Теперь уже не так.
Поймешь ли ты идею,
о дева красоты,
что я всё молодею,
когда стареешь ты!
1 ноября 1977
С Днем рождения, уважаемая Александра Александровна! Здоровья и благополучия!
ТОТ ЖЕ ПОТОК-БОГАТЫРЬ
Зачинается песня от старых речей,
от веселого русского слова,
от старинных медов, от былых калачей
и от графа Алешки Толстого,
от Алешки, да только, знать, не от того,
кто за век свой, ей-ей, не жалел никого,
а трубил (если выгодно) марши, -
от Алешки, который постарше.
Гой ты, графе-материще, иже еси
во гробу на потеху потомкам!
Ведь водились тогда на Руси караси,
красовались монахи еломком.
Но каков поворотец в истории сей!
Позабыли гусей, не едят карасей,
лебедей за столами не рушат.
Только брюхо историки сушат.
Расстилается прежняя русская ширь,
только жизнь в ней иного фасонца…
Жил веселый Михайло Поток-богатырь
при Владимире Красное Солнце,
спал по веку и больше - и всяких чудес
навидался во сне. Но всесилен прогресс,
и детина, веками молчащий,
просыпаться стал несколько чаще.
Перспектива казалась не очень ясна.
Засыпал богатырь в огорченье,
просыпался опять, но из каждого сна
выходило ему поученье.
Он ударился в сон от лихого суда,
от витий, говорящих туда и сюда,
патриотов, и девок бескосых,
и аптекарей гнусоголосых.
И решил веселейший из русских сынов,
что ему просыпаться не надо,
ибо каждый из снов удивительно нов,
а на деле всё та же баллада.
Так не лучше ль в дремучей печали лежать?
Но уж как ни хотелось детинушке спать,
спать полвека ему не годится,
и пришлося ему пробудиться.
Пробудился и видит: кругом всё красно!
Полыхает! Ох, батюшки-светы!
Пламя красное жрет вся и всех под одно,
Русь огромным пожаром согрета.
Обрядились теперь мужики в пиджаки,
расплодились повсюду, как в мае жуки,
на коней повскакали матросы,
а за ними и бабы бескосы.
Усмехнулся Поток: «То бывало допрежь -
режь родимую с краю до краю!
Называлося это великий мятеж.
Что из оного выйдет, не знаю».
И он видит: на фоне кумачной зари
в шлемах войлочных добрые богатыри
по Руси совершают наезды,
а на шлемах багряные звезды.
И промолвил Поток про себя: «Ничего!
Дело правое многих обидит.
Да опять же, ей-ей, невтерпеж без него.
Погляжу, что из этого выйдет».
Выходило, что Русь всё живет да живет,
подтянув пуще прежнего тощий живот,
а по ней скачут с рожей уродской
всё какие-то Врангель да Троцкий.
Выходило, что Русь всё живет да живет
поневоле бедно да убого,
но дивится Поток, что строчит пулемет
со всей мочи по Господу Богу.
А на место порубленных в щепы икон
понавешали рож. И чурается он
и пугается: «Батюшки-светы!»
Называется это портреты.
Покачал головою Поток: «Ну и ну!
Вот какая великая драка!
Разорили, что борти медведи, страну
и над ней изгаляются всяко.
И при мне у князей тоже драка была,
да не дрались тогда, как теперь, догола.
Сами ходят и босы и наги,
а орут об общественном благе».
И дивится Поток и от страха дрожит,
аж рубаха от пота промокла.
Вон какой-то сердитый с бородкою жид
на Потока глядит через стекла.
Почесал в голове богатырь: «Ну и ну!
Я, пожалуй, со страху на годик сосну.
Пусть опомнятся малость покуда,
ан не явят ли некое чудо?»
Пробудился Поток через год-полтора
и дивится, что дело неплохо -
суетится, как прежде, мужик у двора,
гладит ласково матушку-соху.
И взирает Поток и туды и сюды:
у народа прикрыты срамные уды,
стали снова старик и старуха
по-боярски отращивать брюхо.
«Превратил же Господь карася в порося, -
озирает Поток магазины,
предовольно младыми усами тряся, -
вывез Русь из кровавой грязины!
Этак в яблоки Он принарядит сосну!
Лягу я да опять лет полсотни сосну!
А Господь на Руси всё наладит,
если бес или пес не подгадит».
Пробудился Поток, видит - что-то не так!
Волокут всё кого-то солдаты,
как тьма тем умножается призрачный враг
и растут на Руси казематы.
И усатый какой-то бесчинствует хан:
он от крови народной и весел и пьян,
как отец он трудящихся любит
и отечески головы рубит.
В ожиданьи застыл обалделый народ,
на коленях стоит он во прахе,
слыша, как повелителю славу орет
голова, покатившися с плахи.
Как увидел такое отважный Поток,
так с испугу он даже и пискнуть не смог,
и в носу он тоскливо копает
и от горя опять засыпает.
Но недолго детинушка нежился тут,
и представилась взору картина,
как друг дружке ручищи кровавые жмут
два отъявленных сукиных сына.
И, навытяжку встав, простодушный народ
по команде «ура!» от восторга орет.
И полезли названные братцы
смертным боем безжалостно драться.
«Потрудиться и мне, знать, придется мечом,
коль война запылала на свете! -
молвил храбрый Поток-богатырь. - Но при чем,
не пойму, эти сукины дети?»
Ранен был и контужен Михайло Поток
и, сконфужен, во вражеский госпиталь лег.
А за раны воителю дали
десять лет и четыре медали.
Расстилается прежняя русская ширь,
и давно уже зажили раны,
но сидит или дремлет Поток-богатырь,
иль уехал в заморские страны -
никаких ни вестей, ни известий о том,
даже справки не даст соответственный том
Уложений Великого Рока
о кончине Михайлы Потока.
28 октября - 1 ноября 1977 Комарово