26 октября. Сергей Петров
УТРЕНЯ
Прокапало мне с крыш семь или восемь?
Распространилось утро, - но беда,
как медленно предметы входят в осень,
как неохота им входить туда.
И вот, как иноку, неймется оку
укрыться в сумрак, суморось и сырь,
за кругозор, где лес неподалеку
настал, как сизый старый монастырь.
Внутри он и огромен, и укромен.
Пришла к обедне белой пустота.
Иконопись его святых хоромин
испуганно глядит во все цвета.
С обугленными чернецами-пнями
в слезах склонилась зелень плащаниц,
и воск трепещет рыжими огнями
в мерцании венцов и багряниц.
И краски до тоски и грусти резки,
и замер лес, как древнерусский храм,
и в нем великомученицы-фрески
по-бабьи молча мокнут по утрам.
Но я сей исполинский скит покину,
где желчным горем набухает мох
и где - распят, подобно Арлекину, -
висит последним пестрым телом Бог.
22 - 26 октября 1967
Прокапало мне с крыш семь или восемь?
Распространилось утро, - но беда,
как медленно предметы входят в осень,
как неохота им входить туда.
И вот, как иноку, неймется оку
укрыться в сумрак, суморось и сырь,
за кругозор, где лес неподалеку
настал, как сизый старый монастырь.
Внутри он и огромен, и укромен.
Пришла к обедне белой пустота.
Иконопись его святых хоромин
испуганно глядит во все цвета.
С обугленными чернецами-пнями
в слезах склонилась зелень плащаниц,
и воск трепещет рыжими огнями
в мерцании венцов и багряниц.
И краски до тоски и грусти резки,
и замер лес, как древнерусский храм,
и в нем великомученицы-фрески
по-бабьи молча мокнут по утрам.
Но я сей исполинский скит покину,
где желчным горем набухает мох
и где - распят, подобно Арлекину, -
висит последним пестрым телом Бог.
22 - 26 октября 1967