в дневниках
Александр Гладков, драматург, 25 лет, Москва:
8 сентября.
<...> Встретил Штока. Он сделал второй вариант сценария о своем чудаке, но и его отклонили. Гиков снял наши фамилии с титров фильма о канале Волга - Москва, который, все-таки, выходит на экраны. Я спросил его о Киршоне, но он вдруг страшно испугался и прекратил разговор. Недруги инкриминируют ему дружеские отношения с ним и Афиногеновым <...>
Слышал, что Голодед не был арестован, а после стычки с доверенным Сталина Маленковым покончил жизнь самоубийством. Из Киева слух, что Любченко, перед тем, чтобы застрелиться, застрелил сына и жену.
В седьмой книжке «Знамени» исступленно лирически обнаженная поэма С.Кирсанова «Твоя поэма» о смерти его жены Клавы Кирсановой. Пожалуй, после «Смерти пионерки» Багрицкого в нашей благополучной поэзии впервые чья-то живая боль <...>
Варвара Малахиева-Мирович, 68 лет, Москва (Алла - актриса МХТ Алла Тарасова):
8 сентября. 10 часов вечера. Москва. Среди цветов, поднесенных Алле к ее первому спектаклю в сезоне.
Тропа цветов. Со стороны незаметно, сколько на этой тропе мелких и крупных колючек. Цветы, как и овации, и все эти парижские одежды и украшения, которые составляют теперь фон Аллиной жизни, не уменьшают, а может быть, еще ярче оттеняют теневые пятна ее.
Жоржетта (француженка, ходит на дом шить) просила Аллу привезти из Парижа горсточку земли, чтобы с ней опустили ее в могилу. Алла привезла ей вместо земли из Парижа чудесные и даже не совсем увядшие розы. Жоржетта, припав к ним головой по-французски театрально и в то же время искренно, плакала до тех пор, пока ей показали другие подарки, ей привезенные: наперсток, ошейник (под бирюзу), бисерный браслет из букв Paris и год выставки, журнал мод, какую-то розовую брошечку. Это ее в такой степени утешило и так подняло настроение, что она целый день чувствовала себя по-детски.
Дневники дрейфующей станции "Северный Полюс-1"
Иван Папанин, 42 года, начальник станции:
8 сентября.
Эрнст во время ночного дежурства заканчивал сооружение ледяного склада; возвел часть крыши.
Петрович проводил вертушечные наблюдения, а Женя занялся магнитными вариациями.
Погода очень хорошая. Все время ярко светит солнце. Мороз усиливается. Мы начали утеплять палатку. Объявили аврал по лагерю, прекратили всю научную и хозяйственную деятельность и начали выносить имущество из палатки. Вскоре на льдине оказались радио, метеорологические приборы, шкуры, рюкзаки...
Расшнуровав палатку, сняли верхний чехол. Распаковали гагачьи покрышки, натянули сперва на первую, потом на вторую стенку, затянули все брезентом и быстро зашнуровали палатку. Внесли шкуры, под которыми есть еще фанера и резина. На оленьи шкуры поставили койки, закрепили радиостол, установили приборы.
Итак, мы переселились в зимнюю квартиру. Кренкель шутит:
- Дачный сезон окончился.
Приготовили обед и впервые отдыхали в утепленной палатке. Собственно, даже не отдыхали, а проверяли теплоту нашего жилья или, как мы его называем в шутку, «Центрального дома Северного полюса».
Теперь, чтобы попасть в жилую палатку, нам нужно пройти через тамбур и кухню. В тамбуре мы снимаем валенки.
Зажгли керосиновую лампу. Она будет гореть в течение круглых суток - до конца полярной ночи. Мне пришлось занять вакантную должность «ламповщика Северного полюса».
Петр Петрович зажег примус, чтобы согреть воду для гидрологических работ. Он все время следит за ним, часто отрывается от английской книги.
Эрнст Кренкель, 33 года, радист:
8 сентября.
На ночном дежурстве передавал часа полтора подряд большую телеграмму о результатах научных работ за август. Рудольф просил через две-три сотни слов делать перерыв на несколько минут, чтобы пошуровать печку.
Печка! Простое, старое, как мир, нехитрое сооружение, на которое в материковых условиях не обращаешь внимания, так же как на воздух, на свежеиспеченный хлеб. А тут с любовью и нежностью представляешь себе: подмигивает огонь сквозь дырки в дверце, потрескивают дрова. Как будто само уже слово «печка» излучает тепло.
У нас ниже нуля. Работать на ключе приходится в перчатках. Замерз. Надо заняться физической работой. Пошел мастерить купол радиосклада. Внутрь вставил большой лист фанеры и подпер его изнутри пешнями. Получилась форма будущей крыши. Затем осторожно стал накладывать мокрый снег. Уже через час сверху образовалась тонкая ледяная корка. Со стороны фанеры снег еще мокрый, так что лист хорошо отстал. Момент был опасный, ждал, что вся постройка обрушится, но обошлось хорошо. Получился замечательный купол. С каждой минутой снег подмерзает, и спустя несколько» часов крыша звенит.
В полдень отличная погода. Солнце и 15 градусов мороза. В доме совсем прохладно. Нет, надо поскорее переходить на зимнее положение, натянуть обе гагачьи покрышки. В новой ледяной кухне стены уже готовы и ждут лишь покрытия, которое должно соединить палатку и кухню одной крышей.
На всякий случай сказал Рудольфу, что в шесть часов вечера может быть, я не отвечу, если не закончим возню с переездом, - пусть не волнуются.
Работа шла быстро. Сначала всё вынесли на лед. Образовалась целая свалка. Осторожно перенесли радио. Когда сняли верхний брезентовый чехол, на каркасе осталась лишь легкая парусина. Вчетвером натянули гагачьи покрышки. Замечательно выглядит стеганый голубой шелк на солнце, на снегу. Словно кибитка какого-то богатого хана. Поверх надели основной верхний чехол и изнутри все зашнуровали. Разложили резиновый пол, листы фанеры и оленьи шкуры в два слоя. Снаружи края посыпаны снегом.
Свою койку я тоже зашнуровал снизу шелком, а то веревки порвались, и я спал как в корыте. Последним внесли радиостол, и к половине шестого все уже было готово.
После шести пообедали. Затем принесли в жилье примус и стали пить чай. Я пил «в спальном мешке, надо поспать до ночного дежурства.