5 июля 1942 года
в дневниках
Тимофей Лядский, 29 лет, лётчик, пилот Ил-2, выполнявший боевые выленты в районы городов Ржев и Вязьма, (запись после вынужденной посадки на нашей территории):.
5 августа. Меня доставили на аэродром. Самолет остался на месте приземления. На второй день с командиром эскадрильи полетел за Ил-2, на котором сделал вынужденную посадку в поле сержант Полетаев. Случилось непредвиденное: сломал винт У-2 во время руления. Капитан взлетел на Ил-2, а я остался ждать, когда доставят винт. Не повезло. Пробыл двое суток в 20 километрах от линии фронта. Все время была слышна стрельба тяжелой артиллерии.
Встретился с артиллеристами, катался на их лошади. Вечером меня угостили чикагскими консервами и напоили американским чаем. В 12 часов привезли пропеллер. Поставили. Еле удалось взлететь. По прибытии узнал, что наша девятка летала штурмовать аэродром в совхозе «Дугино» (район Вязьмы). Вернулись 3 самолета.
Наш полк (20 самолетов) начал воевать в конце июля. Результаты печальные. На сегодняшний день остались семь летчиков и четыре самолета. Три летчика погибли на своей территории. Остальные неизвестно где.
Что впереди? Теперь только начинаю понимать и чувствовать, что такое война.
Софья Аверичева, актриса Ярославского драмтеатра, 27 лет, доброволец, разведчица, Смоленская область:
5 августа.
На днях нам зачитали приказ Верховного Главнокомандующего: «Ни шагу назад», в котором говорилось, что наши войска сдали противнику некоторые города без использования всех средств сопротивления. Отныне приказ: не отходить ни на шаг. Состоялся короткий митинг. Бойцы выступали дружно: «У нас есть только один путь - вперед! На запад! Приветствуем приказ! Не отступим ни на шаг! Стоять насмерть!»
После митинга разошлись по взводам. Через час выступаем. Приказ иметь при себе не менее 500 патронов, пять ручных гранат и одну-две противотанковые. Чистим и без того чистые автоматы, набиваем запасные диски патронами. Михаил Голубев нашел в углу сарая гранату РГД-33 и решил ее, как видно, присвоить. Вдруг в гранате хлопнул запал. Михаил бросил ее на пол. Граната зашипела. Мы ринулись в противоположный угол. Михаил тут же схватил ее и побежал к выходу, но в этот момент в дверях появился старший сержант Власов. Голубев не растерялся: бросил гранату в прорезанную над дверью дыру. Граната пролетела над головой Власова и в воздухе взорвалась.
В сарае тишина. Врывается комиссар Полешкин: «Что за хулиганство? Кто бросил гранату?» Мы стоим в углу, притихшие и бледные, а Михаил, заикаясь, отвечает:
«Я-я! Г-г-олубев!»
После ухода комиссара мы начали анализировать происшедшее. Все сошлись на том, что Голубев молодец. Удивлялись его находчивости. А Михаил Круглов смотрел на своего тезку и говорил: «Я, паря, честно скажу, испугался... Вот так за здорово живешь - и нет тебя! А домой сообщат: погиб смертью храбрых...»
- Стройся! - послышалась команда. Рота вытянулась вдоль дороги, Перед строем комиссар роты. Старейшина проверяет снаряжение. Сначала на грузовых машинах двинулись по ухабам и рытвинам на левый фланг нашей дивизии. Когда стемнело, мы уже шагали далеко от своей деревни Никулино.
Привал! Все падают там, где стояли. Маленькая, пухленькая Анюта подкатилась ко мне тепленьким комочком: «Аверичева, я с тобой». Теплое дыхание подружки, две плащ-палатки - блаженство!
Проснулась от артиллерийского грома. Говорят, учебный батальон атакует противника. Моросит дождь.
Снова шагаем. Навстречу идут раненые бойцы. Говорят, что ход боя можно определить по лицам раненых. Всматриваюсь в каждого. Идут бойцы, поддерживая друг друга, забинтованные, превозмогая боль, но настроение у всех бодрое. Потом мы узнаем, что учебный батальон с приданными ему танками и другими подразделениями под командованием командира батальона лейтенанта Малкова внезапным налетом прорвал линию обороны противника. Разгромлен крупный немецкий гарнизон, состоящий из войск СС. Захвачено множество дзотов с круговыми ходами сообщения. Занята деревня Зазерье.
Бой удалялся. Догорали подорванные танки. Много перевернутых немецких артиллерийских и минометных орудий и повозок. Две кухни с наполненными термосами. В термосах горячая пища.
Нашу роту бросили с ходу на подкрепление учебного батальона, Анюту оставили на КП. Из разрушенной немецкой траншеи под взрывами снарядов и пулеметным огнем, согнувшись, бежим по открытому полю. Мы с Валентиной бежим рядом, что есть духу, перегоняя друг друга. Вдруг позади крик: «Стой, стой! Назад, Аверичева, Лаврова! Назад!»
Из траншеи кто-то машет нам рукой. Перед нами командир с двумя шпалами. Худенький, тонкошеий. Из-под каски курносый нос. «По приказу начальника штаба дивизии Завадского вы останетесь здесь», У меня перехватило дыхание. Валентина от злости побледнела. Пожав плечами, она пошла вразвалочку к землянке. А я осталась в траншее, недовольная, злая. Вокруг разбитые траншеи. Развороченная землянка с немецкими медикаментами. Неподалеку командир учбата лейтенант Малков отдает какие-то распоряжения.
Начался поток раненых. Среди них я узнаю своих друзей по боевой подготовке из комсомольской роты. Двое бойцов на плащ-палатке несут тяжелораненого, У него разворочен живот. Лицо серое, в поту. Боец стонет. Разорвала я индивидуальный пакет, прикрыла рану. Боец схватил меня за руку. Он умирает.
- Докукинцы! Кто здесь из докукинцев? - кричит командир учбата. - Нужно срочно отнести приказание Крохалеву!
- Товарищ лейтенант, разрешите мне! - прошу я,
- А что ты тут стоишь? Разве ты не боец? - кричит Малков, записывая что-то в полевой книжке. - Отправляйся, да живо!
Я выскакиваю из траншеи.
Наша рота в глубоких, добротных немецких траншеях круговой обороны. Сколько же здесь проволочных заграждений и минных полей!.. Ребята обрадовались. И мне возле них стало как-то спокойнее. Противник начал артподготовку. Мы сидим в траншеях, выжидая, когда немец перенесет огонь в глубь нашей обороны. И вот огонь бушует позади нас. Немцы пошли в контратаку. Вот они довольно близко. Наши пулеметчики Федоров, Голубев, Прилеппо, Сотсков, Кислицын точным огнем положили их. Уцелевшие отступают к лесу.
Бой идет правее нас. На нашем участке началась более интенсивная артиллерийская обработка. Огонь еще не перешел в глубину, как началась новая контратака, Немецкие пулеметы поливают наши траншеи, нельзя высунуть голову. Под прикрытием своих пулеметов немцы продвинулись совсем близко к нам. Наши пулеметчики ведут огонь по немецким пулеметам, а мы бьем из автоматов по пехоте.
И вновь наступило затишье. Прибежали Валентина и Анютка. Не успели мы обменяться приветственными словами, как началась новая контратака. Артиллерийская подготовка продолжалась долго. Нас забрасывало землей, с визгом и воем пролетали над головой осколки.
Затем все стихло, и в наступившей тишине раздались какие-то дикие звуки труб. Немцы в рост шли из леса сплошной массой. Психическая атака. «Подпустить поближе!» - раздалась команда. Бойцы, не отрывая глаз от немцев, приговаривали: «Иди, иди сюда, фриц!» - «Ближе, ближе! Захотел землицы нашей, сейчас ты ее получишь». После каждой фразы добавлялись крепкие руские слова в комбинациях, доселе мной не слыханных.
Фашисты приближались. Это было не войско, а скопище пьяных дикарей. Гремели трубы, пищали губные гармошки, раздавался дикий, лающий хохот. Они были невменяемы.
Команда «огонь!» Первая очередь автоматов и пулеметов - как вздох облегчения. Эсэсовцы падали замертво. Дикое стадо редело, но продолжало надвигаться на нас. Но вот серо-зеленая масса дрогнула и с воем стала откатываться назад. Наши пулеметчики усилили огонь, артиллерия забила по лесу. Поле боя покрылось немецкими трупами.
С утра все началось снова. Атака за атакой. Фашисты искали слабые места нашей обороны, но ни одно подразделение не отступило ни на шаг. Немцы приближались так близко, что забрасывали к нам в траншеи гранаты. Мы их на лету перехватывали и бросали в немцев. Особенно яростной была атака в полдень. Шел гранатный бой. Затем по команде Крохалева - «В атаку!» - мы выскочили из траншей и гнали фашистов до опушки леса. На наши позиции было предпринято шесть атак.
Сегодня многие из наших сложили свои головы. Погиб Юрий Романов, тихий, скромный паренек. Он первым выскочил из траншеи и гнал немцев до опушки леса. Убит Кашиков из нашего пополнения. Он лежал в побуревших, потемневших от походной пыли красножелтых сапогах ярославской фабрики «Североход».
А день выдался жаркий. Несло трупным запахом. Дышать было нечем. Мучила жажда. Группа разведчиков под командованием Миши Голубева отправилась хоронить погибших наших бойцов. Когда они приблизились к кустам, немец начал бить из пушек. Убит разведчик Шепет, и его положили вместе с другими убитыми в одну могилу.
Ожидалась новая контратака. В тылу немцев взлетели ракеты. И тут заработала наша артиллерия. Мощный огневой вал сметал все с земли. После этого противник не предпринимал больше ни одной атаки.
Вечером мы узнали, что какой-то курсант из учбата пробрался с ракетницей в тыл к немцам и сигнализировал нашей артиллерии. Снаряды точно ударили по скоплению войск противника, сорвав новую атаку. Курсант погиб смертью храбрых. Но батальон окончательно укрепился на своих позициях.
Утром на четвертые сутки на смену нам пришла пехота. Роту нашу вывели из обороны. Мы с наслаждением вдыхали чистый сосновый воздух, шагая через рытвины и ямы. За деревней Зазерье стояла группа командиров. Среди них мы узнали полковника Турьева и комиссара дивизии Смирнова. Они окликнули нас с Валентиной. Турьев спросил, как наше самочувствие. Не раскаиваемся ли мы в том, что пошли в разведку? Мы поблагодарили полковника Турьева за то, что он поверил в нас. И помчались догонять роту. А потом до вечера строили дорогу на болоте. Носили по грязи здоровенные бревна для настила. Некоторые ребята ворчали от усталости, а мы с Валентиной, хоть и работали на последнем издыхании, держались бодро и даже весело.
Всю ночь прошагали, а на рассвете добрались до деревни, где стоял наш медсанбат. Грязные, мокрые, мы заглядывали в окна и двери, не рискуя в таком виде войти в палату к нашему командиру роты. Докукин нашему приходу страшно обрадовался. «Входите скорее! Да входите же вы, черти! Входите все!» - волновался он. Ребята ревнивым взглядом осматривали чистую палату. Старательно выскобленные полы. В открытые окна сквозь марлевые занавески льется свежий воздух. Всюду полевые цветы - ромашки, васильки, незабудки!.. Порядок! Около кровати Докукина-красивая стройная блондинка. Медсестра Аня.
Четыре дня Докукин просидел на крыльце, расспрашивая вновь прибывающих раненых. Вчера ночью к нему заглянул его друг старший лейтенант Осьмак, так что всю обстановку и результаты боя Докукин знал лучше нас. От него мы узнали фамилию курсанта, пробравшегося в тыл противника и вызвавшего огонь на себя. Это был наш Высотский, который прибыл на фронт в одном эшелоне со мной. Докукин, говоря о погибших разведчиках, несколько раз повторял: «На свете не бывает смерти». Уверял нас, что нога у него зажила и скоро он вернется в роту.
У Докукина созрел план новой операции, поэтому лейтенанта Крохалева, командиров взводов он оставил у себя. На прощанье он подарил Анютке, Валентине и мне по фотокарточке - во весь рост, в фуражке, с трубкой во рту, с немецким автоматом. На обороте написано: «Достоин жизни тот, кто борется за жизнь. На память о боевых днях на фронте Отечественной войны. 1942 г. авг. МСБ д. Подвязье. Докукин».
Мы шагаем домой в Никулино и всю дорогу говорим о встрече с Докукиным. «Не понимаю, что значит на свете нет смерти! - восклицает Борис Барышников. - Это что, из загробной жизни?..» Ребята кричат: «Ну зачем же понимать в прямом смысле! Докукин хотел сказать, что человек после смерти жив своими делами».
Зинченко обнимает за плечи Батракова и поет: «И в какой стороне я ни буду, по какой я тропе ни пройду, друга я никогда не забуду, если с ним повстречался ...в бою». Батраков моргает рыжеватыми ресницами.
В утренней прохладе горит роса на листьях, на траве, на цветах. Из сарая слышится могучий храп. Спят докукинцы богатырским сном. Я лежу на плащ-палатке и заканчиваю страничку моего дневника. Написала я ужас сколько - целое сочинение!.. Вот и меня клонит ко сну. Зачем отставать от коллектива. Спать - так спать!..
Георгий Князев, историк-архивист, 55 лет, Ленинград:
5 августа. 410[-й] день войны. [Среда]. Опять хмурое, дождливое, темное утро... И ночь была черная, бурная, с ветром и дождем.
По радио сообщили, что где-то наши войска отошли на новые рубежи; не расслышал место.
В газетах сообщение, что за границей, в Англии и Америке, поднята кампания за немедленное открытие второго фронта. Ведь исполнилась заветная мечта германских стратегов - иметь один фронт и бить врагов поодиночке. Разбита Франция на Западе, разгромлены срединные славянские государства, громится 13 1/2 месяцев СССР. На юге, кроме немцев, стянувших туда все свои резервы, дерутся вместе с ними и их вассалы - венгры, итальянцы, румыны, отбросы французов, испанцев и даже норвежцев...
Опять поднят в Америке вопрос об объявлении войны Финляндии как сражающейся на стороне Германии...
Всё вопросы, пожелания... Разговор идет уже о том, что разгром гитлеровской Германии начнется в 1943 году, продолжится [в] 1944, 1945 годах...
А Советская Россия что будет делать, один на один борясь с немецкими полчищами, подкрепленными войсками вассалов? Истекать кровью? Отодвигаться к Волге, за Волгу, к Уралу, за Урал?..
Случится несчастье с нами - несдобровать Англии, а за ней и Америке. У Германии ведь тогда будет опять один фронт!..
Я не о себе пишу, а о своем современнике. Многие переживают то же, но все и кончается «трепыханием» сердца, смутно отражаясь, без ярких образов, без ясной мысли в мозгу. Сколько переживаний! И все они забываются, затухают, испаряются. Потом все кажется по-иному, так, как надо после. И какими героями, умниками становятся многие, многие, на самом деле обыкновеннейшие люди. Котурны, ходули, являются лишь на сцену, куда смотрит зритель. Но никто не знает, что делается в душе человека, когда на него не смотрят, когда он сам с собой, со всеми своими противоречиями, подъемом и упадком духа. Вот мне и хочется запечатлеть такого человека, о героях будут рассказывать другие, и сейчас газеты полны очерками об их отваге. Отдадим им должное и преклонимся пред их отвагой. Сколько их сейчас геройски погибает на фронте и тут, близко, под нашим городом. Какими, в полном смысле, должны быть бесстрашными и крепкими люди - наши летчики, ведшие на днях семичасовой воздушный бой на подступах к Ленинграду...
Мы, неактивные участники великих битв. Мы просто граждане, живущие в городе-фронте, часто просто «обыватели». Случаи заставляют и нас быть иногда героями, даже активными, но чаще пассивными, очень часто платящимися безропотно своей жизнью.
Самое позорное для воина - малодушие, трусость; то же и для нас, невоенных. Но 24 часа в сутки «обывателю» никак не удается остаться в натянутом как стальная струна положении. Всякую струну нужно настраивать.
Итак, просто и искренне записываю то, что переживаю я или, что интереснее - переживания и мысли моего думающего современника. У него есть мысль и воображение. Кровь, сжимаемая в сердце, колотит в мозг не страхом, не бесформенным тупым «угнетением духа», не «трепыханием», а острою мыслью, иногда слишком - до боли - острою, и образами, волнующими душу...
Около меня М. Ф. Она с каждым днем худеет. Невзгоды жизни задувают ее бодрость, ясность, но она не сдается. Борется. 18 часов на ногах, и все время в работе. Только темнеет иногда, и глаза вдруг сделаются на некоторое время такими грустными, скорбными... А потом опять возьмет себя в руки и опять кружится, и опять напрягает свои последние силы.
Святая женщина. Никому неведомая героиня!
Вот другая. Совсем иного покроя - интеллекта, образования, душевного склада - А. П. Свикуль. Она потеряла сына, мужа, сестер, близкую подругу. Осталась одна как бобыль. И находит в себе силы, несмотря на дистрофию 2-й степени, цингу, распухшие ноги и больное сердце, волю к жизни. Не хнычет, не жалуется. Правда, опустилась, как все, грязна, не ухаживает ни за собой, ни за своей комнатой (нет сил!). Но работает. Каждый день в Архиве, выполняет свои обязанности. Герой, настоящий честный безвестный герой...
Вот мои современники. И я их современник. И если у меня больше эмоций, то это от излишка привычки к анализу. Я все взвешиваю, обсуждаю, обдумываю и стараюсь запечатлеть. Вот почему я и пишу эти записки, никем не читанные и не читаемые (ведь это своего рода жертвенность!). Вот почему я - архивист-собиратель, хранитель, а не ученый-исследователь, не сочинитель-писатель.
Не запиши вот здесь я о своих современниках, то никто и не узнал бы о них. Сами о себе они не пишут. Итак, раз много есть чего записать, буду продолжать записи, а зачеркнуть, выбросить многое всегда успеется; это сделаем или я, или ты, мой далекий друг, воображаемый читатель, исследователь моего времени. Конечно, это возможно будет сделать, если судьба пощадит эти листки и их не развеет по ветру взрывная волна или не испепелит.
Сегодня мне очень беспокойно. Вот Д. И. Менделеев своей энергией, своей волей, своей мыслью, потоком своих чувств крушил на своем пути все препятствия. Нужно следовать его примеру в прошлом. В настоящем - многим, многим тысячам безвестных героев, жизнь свою отдающих за ближних, за родину.
Говорят, что эвакуация временно остановлена. Что делается кругом, никто толком не знает. Происходят какие-то большие события, мировые сдвиги, и я лишь прислушиваюсь к ним, вглядываюсь в невидимое, пытаюсь что-то осмыслить, понять.
...
Михаил Пришвин, 69 лет, Ярославская область, Переславль-Залесский район:
5 августа.
Ну вот, и побывали в Москве (с 29 июля по 4 августа: приехали вчера вечером). Никогда не была советская власть в таком трудном положении (общее мнение).
О народе: народ ни хорош, ни плох, и наоборот, может быть и хорош, и плох, как ребенок, как природа. Не в народе же дело.
Выступление парикмахера: Москва - не Ленинград!
Федин сказал, что то, известное ему чувство злобы на кого-то за все наши бедствия, не имеет направления.
Курелло сказал, что германское выступление в этой войне является лишь эпизодом, что на самом деле воюет Америка с Англией.
Анализ «Pflicht»: немец лучше других может делать и естественно, что, с одной стороны, он для другого приятен: расположен помочь (не может видеть плохо сделанного, чтобы не вмешаться). С другой - это же хорошее развивается в тупое, нехорошее: я лучше всех, я господин, Deutschland über alles*.
Гитлер торчит в голове немца прочно. Это вошло в него, когда он вступил на русскую землю: тут все оказалось именно так, как говорил Гитлер: пустая неустроенная земля. И каждый возымел мечту устроиться кто помещиком, кто управляющим, кто фабрикантом.
6 миллионов безработных после той войны составили фонд немецкой «движимости», пролетариата, готового на завоевание бездомника. Во Франции городской рабочий связан с земледельческой родиной. Земля гарантирует его. А у немца безработного, выросшего в городе, нет такого дома, и потому мечта о доме, устроиться гонит его на войну: завоевать дом.
Еврей Вальбе, бездомно живущий в Союзе писателей, бродит, мечтая, по коридорам. И немец коммунист Курелло в чужом широком костюме.
Убогое современное поколение немцев (пленные).
- Но есть же среди них люди с высшим образованием.
- Конечно, есть. Возьмите, к примеру, нашего вузовца и покажите его в Париже: а ведь тоже с высшим образованием.
Экономические причины воинственного выступления Германии: после всех.
Елена Уфлянд (не хлеб, а пух!).
Долина Псху - это будет, мы непременно будем на Псху!
Человек с карандашом*. (В изображении Федина).
И о нем же Курелло: - Нервы у него не такие, как у нас с вами, война - это прежде всего расчет, а внутреннее состояние человека не принимается во внимание.
У Яковлева жену берут на заготовку леса, у того-то, у другого - на другое. Картина общего распада.
Вот трясогузка, вот ласточка на телеграфной проволоке, - глядишь на все в раздумье, и представляется, что не все же на дрянь рассыплется человек, вот и эта птичка была в нем. Так и вся природа во всей прелести и во всем ужасе является от распада великого существа.
А наше творчество, наша культура - попытка восстановления.
Теперь война разделилась с человеком внутренним на два разных мира.
Человек на войне и человек у себя - это стало теперь двумя противоположными состояниями, одно - война, как жизнь в принуждении, другое - жизнь по собственной воле, как мир.
Война и мир как человек во вне и человек внутри себя.
Между тем и другим человеком на войне и у себя потерялась всякая связь, и оттого погасла поэзия.
И стало нам теперь чудиться, будто жизнь, которую мы раньше признавали за действительность, есть кошмарный сон, а та внутренняя личная жизнь, обращенная к небу, стала истинной жизнью.
Стало так, будто земля и небо, жизнь настоящая и загробная поменялись местами - что земля загорелась, и земледелец стал бросать свои семена в облака.
Вот и не знаю даже, спал я или не спал в эту ночь. По старому земному счету было так, что я не спал, а по новому, небесному, был в глубоком сне. И я молился Богу, чтобы он разбудил меня и я бы проснулся в том самом желанном и действительном мире прекрасном, к которому всю жизнь стремился, искал и по мере сил своих создавал.
- Вот несчастье, - тихо сказала моя подруга, - мне кажется, ты, мой милый, не спишь.
- Нет, милая, - ответил я, - несчастье наше именно в том, что мы спим.
И рассказал ей, как мне теперь жизнь представляется в обратном порядке и что земля загорелась и земледелец должен бросать семена в облака...
- Это здесь, в Москве так, - ответила она, - а вот приедем домой, там поспела малина, грибы, там река, и лес и небо, и я, ведь я-то с тобой - какой же это сон?
- Так я же про то и говорю, что я и ты - это не сон, и река наша, и лес наш, и небо наше, все это есть и останется с нами навсегда, а Москва, и война, и Союз писателей - все это нам снится, и странность непонятная только в том, что такое множество людей видят один и тот же кошмарный сон. И самое страшное, самое непонятное, это в том, что если эти разные люди видят один и тот же сон, это значит, этот сон есть действительность.
Мы убеждаемся в действительности существующего, что не только я один так воспринимаю ее и разумею, а и всякий нормальный человек. Но бывает, кто-нибудь один, единственный видит и понимает вот так-то, заражает своим видением другого, третьего, множество и тем самым расширяет горизонт существующего и людям открывает глаза (личность, творчество). Бывает наоборот, совершенный творческий человек распадается на элементы (война) и дело жизни разрушается. Современный «сильный» человек (Ubermench) и есть разрушитель.
Тимофей Лядский, 29 лет, лётчик, пилот Ил-2, выполнявший боевые выленты в районы городов Ржев и Вязьма, (запись после вынужденной посадки на нашей территории):.
5 августа. Меня доставили на аэродром. Самолет остался на месте приземления. На второй день с командиром эскадрильи полетел за Ил-2, на котором сделал вынужденную посадку в поле сержант Полетаев. Случилось непредвиденное: сломал винт У-2 во время руления. Капитан взлетел на Ил-2, а я остался ждать, когда доставят винт. Не повезло. Пробыл двое суток в 20 километрах от линии фронта. Все время была слышна стрельба тяжелой артиллерии.
Встретился с артиллеристами, катался на их лошади. Вечером меня угостили чикагскими консервами и напоили американским чаем. В 12 часов привезли пропеллер. Поставили. Еле удалось взлететь. По прибытии узнал, что наша девятка летала штурмовать аэродром в совхозе «Дугино» (район Вязьмы). Вернулись 3 самолета.
Наш полк (20 самолетов) начал воевать в конце июля. Результаты печальные. На сегодняшний день остались семь летчиков и четыре самолета. Три летчика погибли на своей территории. Остальные неизвестно где.
Что впереди? Теперь только начинаю понимать и чувствовать, что такое война.
Софья Аверичева, актриса Ярославского драмтеатра, 27 лет, доброволец, разведчица, Смоленская область:
5 августа.
На днях нам зачитали приказ Верховного Главнокомандующего: «Ни шагу назад», в котором говорилось, что наши войска сдали противнику некоторые города без использования всех средств сопротивления. Отныне приказ: не отходить ни на шаг. Состоялся короткий митинг. Бойцы выступали дружно: «У нас есть только один путь - вперед! На запад! Приветствуем приказ! Не отступим ни на шаг! Стоять насмерть!»
После митинга разошлись по взводам. Через час выступаем. Приказ иметь при себе не менее 500 патронов, пять ручных гранат и одну-две противотанковые. Чистим и без того чистые автоматы, набиваем запасные диски патронами. Михаил Голубев нашел в углу сарая гранату РГД-33 и решил ее, как видно, присвоить. Вдруг в гранате хлопнул запал. Михаил бросил ее на пол. Граната зашипела. Мы ринулись в противоположный угол. Михаил тут же схватил ее и побежал к выходу, но в этот момент в дверях появился старший сержант Власов. Голубев не растерялся: бросил гранату в прорезанную над дверью дыру. Граната пролетела над головой Власова и в воздухе взорвалась.
В сарае тишина. Врывается комиссар Полешкин: «Что за хулиганство? Кто бросил гранату?» Мы стоим в углу, притихшие и бледные, а Михаил, заикаясь, отвечает:
«Я-я! Г-г-олубев!»
После ухода комиссара мы начали анализировать происшедшее. Все сошлись на том, что Голубев молодец. Удивлялись его находчивости. А Михаил Круглов смотрел на своего тезку и говорил: «Я, паря, честно скажу, испугался... Вот так за здорово живешь - и нет тебя! А домой сообщат: погиб смертью храбрых...»
- Стройся! - послышалась команда. Рота вытянулась вдоль дороги, Перед строем комиссар роты. Старейшина проверяет снаряжение. Сначала на грузовых машинах двинулись по ухабам и рытвинам на левый фланг нашей дивизии. Когда стемнело, мы уже шагали далеко от своей деревни Никулино.
Привал! Все падают там, где стояли. Маленькая, пухленькая Анюта подкатилась ко мне тепленьким комочком: «Аверичева, я с тобой». Теплое дыхание подружки, две плащ-палатки - блаженство!
Проснулась от артиллерийского грома. Говорят, учебный батальон атакует противника. Моросит дождь.
Снова шагаем. Навстречу идут раненые бойцы. Говорят, что ход боя можно определить по лицам раненых. Всматриваюсь в каждого. Идут бойцы, поддерживая друг друга, забинтованные, превозмогая боль, но настроение у всех бодрое. Потом мы узнаем, что учебный батальон с приданными ему танками и другими подразделениями под командованием командира батальона лейтенанта Малкова внезапным налетом прорвал линию обороны противника. Разгромлен крупный немецкий гарнизон, состоящий из войск СС. Захвачено множество дзотов с круговыми ходами сообщения. Занята деревня Зазерье.
Бой удалялся. Догорали подорванные танки. Много перевернутых немецких артиллерийских и минометных орудий и повозок. Две кухни с наполненными термосами. В термосах горячая пища.
Нашу роту бросили с ходу на подкрепление учебного батальона, Анюту оставили на КП. Из разрушенной немецкой траншеи под взрывами снарядов и пулеметным огнем, согнувшись, бежим по открытому полю. Мы с Валентиной бежим рядом, что есть духу, перегоняя друг друга. Вдруг позади крик: «Стой, стой! Назад, Аверичева, Лаврова! Назад!»
Из траншеи кто-то машет нам рукой. Перед нами командир с двумя шпалами. Худенький, тонкошеий. Из-под каски курносый нос. «По приказу начальника штаба дивизии Завадского вы останетесь здесь», У меня перехватило дыхание. Валентина от злости побледнела. Пожав плечами, она пошла вразвалочку к землянке. А я осталась в траншее, недовольная, злая. Вокруг разбитые траншеи. Развороченная землянка с немецкими медикаментами. Неподалеку командир учбата лейтенант Малков отдает какие-то распоряжения.
Начался поток раненых. Среди них я узнаю своих друзей по боевой подготовке из комсомольской роты. Двое бойцов на плащ-палатке несут тяжелораненого, У него разворочен живот. Лицо серое, в поту. Боец стонет. Разорвала я индивидуальный пакет, прикрыла рану. Боец схватил меня за руку. Он умирает.
- Докукинцы! Кто здесь из докукинцев? - кричит командир учбата. - Нужно срочно отнести приказание Крохалеву!
- Товарищ лейтенант, разрешите мне! - прошу я,
- А что ты тут стоишь? Разве ты не боец? - кричит Малков, записывая что-то в полевой книжке. - Отправляйся, да живо!
Я выскакиваю из траншеи.
Наша рота в глубоких, добротных немецких траншеях круговой обороны. Сколько же здесь проволочных заграждений и минных полей!.. Ребята обрадовались. И мне возле них стало как-то спокойнее. Противник начал артподготовку. Мы сидим в траншеях, выжидая, когда немец перенесет огонь в глубь нашей обороны. И вот огонь бушует позади нас. Немцы пошли в контратаку. Вот они довольно близко. Наши пулеметчики Федоров, Голубев, Прилеппо, Сотсков, Кислицын точным огнем положили их. Уцелевшие отступают к лесу.
Бой идет правее нас. На нашем участке началась более интенсивная артиллерийская обработка. Огонь еще не перешел в глубину, как началась новая контратака, Немецкие пулеметы поливают наши траншеи, нельзя высунуть голову. Под прикрытием своих пулеметов немцы продвинулись совсем близко к нам. Наши пулеметчики ведут огонь по немецким пулеметам, а мы бьем из автоматов по пехоте.
И вновь наступило затишье. Прибежали Валентина и Анютка. Не успели мы обменяться приветственными словами, как началась новая контратака. Артиллерийская подготовка продолжалась долго. Нас забрасывало землей, с визгом и воем пролетали над головой осколки.
Затем все стихло, и в наступившей тишине раздались какие-то дикие звуки труб. Немцы в рост шли из леса сплошной массой. Психическая атака. «Подпустить поближе!» - раздалась команда. Бойцы, не отрывая глаз от немцев, приговаривали: «Иди, иди сюда, фриц!» - «Ближе, ближе! Захотел землицы нашей, сейчас ты ее получишь». После каждой фразы добавлялись крепкие руские слова в комбинациях, доселе мной не слыханных.
Фашисты приближались. Это было не войско, а скопище пьяных дикарей. Гремели трубы, пищали губные гармошки, раздавался дикий, лающий хохот. Они были невменяемы.
Команда «огонь!» Первая очередь автоматов и пулеметов - как вздох облегчения. Эсэсовцы падали замертво. Дикое стадо редело, но продолжало надвигаться на нас. Но вот серо-зеленая масса дрогнула и с воем стала откатываться назад. Наши пулеметчики усилили огонь, артиллерия забила по лесу. Поле боя покрылось немецкими трупами.
С утра все началось снова. Атака за атакой. Фашисты искали слабые места нашей обороны, но ни одно подразделение не отступило ни на шаг. Немцы приближались так близко, что забрасывали к нам в траншеи гранаты. Мы их на лету перехватывали и бросали в немцев. Особенно яростной была атака в полдень. Шел гранатный бой. Затем по команде Крохалева - «В атаку!» - мы выскочили из траншей и гнали фашистов до опушки леса. На наши позиции было предпринято шесть атак.
Сегодня многие из наших сложили свои головы. Погиб Юрий Романов, тихий, скромный паренек. Он первым выскочил из траншеи и гнал немцев до опушки леса. Убит Кашиков из нашего пополнения. Он лежал в побуревших, потемневших от походной пыли красножелтых сапогах ярославской фабрики «Североход».
А день выдался жаркий. Несло трупным запахом. Дышать было нечем. Мучила жажда. Группа разведчиков под командованием Миши Голубева отправилась хоронить погибших наших бойцов. Когда они приблизились к кустам, немец начал бить из пушек. Убит разведчик Шепет, и его положили вместе с другими убитыми в одну могилу.
Ожидалась новая контратака. В тылу немцев взлетели ракеты. И тут заработала наша артиллерия. Мощный огневой вал сметал все с земли. После этого противник не предпринимал больше ни одной атаки.
Вечером мы узнали, что какой-то курсант из учбата пробрался с ракетницей в тыл к немцам и сигнализировал нашей артиллерии. Снаряды точно ударили по скоплению войск противника, сорвав новую атаку. Курсант погиб смертью храбрых. Но батальон окончательно укрепился на своих позициях.
Утром на четвертые сутки на смену нам пришла пехота. Роту нашу вывели из обороны. Мы с наслаждением вдыхали чистый сосновый воздух, шагая через рытвины и ямы. За деревней Зазерье стояла группа командиров. Среди них мы узнали полковника Турьева и комиссара дивизии Смирнова. Они окликнули нас с Валентиной. Турьев спросил, как наше самочувствие. Не раскаиваемся ли мы в том, что пошли в разведку? Мы поблагодарили полковника Турьева за то, что он поверил в нас. И помчались догонять роту. А потом до вечера строили дорогу на болоте. Носили по грязи здоровенные бревна для настила. Некоторые ребята ворчали от усталости, а мы с Валентиной, хоть и работали на последнем издыхании, держались бодро и даже весело.
Всю ночь прошагали, а на рассвете добрались до деревни, где стоял наш медсанбат. Грязные, мокрые, мы заглядывали в окна и двери, не рискуя в таком виде войти в палату к нашему командиру роты. Докукин нашему приходу страшно обрадовался. «Входите скорее! Да входите же вы, черти! Входите все!» - волновался он. Ребята ревнивым взглядом осматривали чистую палату. Старательно выскобленные полы. В открытые окна сквозь марлевые занавески льется свежий воздух. Всюду полевые цветы - ромашки, васильки, незабудки!.. Порядок! Около кровати Докукина-красивая стройная блондинка. Медсестра Аня.
Четыре дня Докукин просидел на крыльце, расспрашивая вновь прибывающих раненых. Вчера ночью к нему заглянул его друг старший лейтенант Осьмак, так что всю обстановку и результаты боя Докукин знал лучше нас. От него мы узнали фамилию курсанта, пробравшегося в тыл противника и вызвавшего огонь на себя. Это был наш Высотский, который прибыл на фронт в одном эшелоне со мной. Докукин, говоря о погибших разведчиках, несколько раз повторял: «На свете не бывает смерти». Уверял нас, что нога у него зажила и скоро он вернется в роту.
У Докукина созрел план новой операции, поэтому лейтенанта Крохалева, командиров взводов он оставил у себя. На прощанье он подарил Анютке, Валентине и мне по фотокарточке - во весь рост, в фуражке, с трубкой во рту, с немецким автоматом. На обороте написано: «Достоин жизни тот, кто борется за жизнь. На память о боевых днях на фронте Отечественной войны. 1942 г. авг. МСБ д. Подвязье. Докукин».
Мы шагаем домой в Никулино и всю дорогу говорим о встрече с Докукиным. «Не понимаю, что значит на свете нет смерти! - восклицает Борис Барышников. - Это что, из загробной жизни?..» Ребята кричат: «Ну зачем же понимать в прямом смысле! Докукин хотел сказать, что человек после смерти жив своими делами».
Зинченко обнимает за плечи Батракова и поет: «И в какой стороне я ни буду, по какой я тропе ни пройду, друга я никогда не забуду, если с ним повстречался ...в бою». Батраков моргает рыжеватыми ресницами.
В утренней прохладе горит роса на листьях, на траве, на цветах. Из сарая слышится могучий храп. Спят докукинцы богатырским сном. Я лежу на плащ-палатке и заканчиваю страничку моего дневника. Написала я ужас сколько - целое сочинение!.. Вот и меня клонит ко сну. Зачем отставать от коллектива. Спать - так спать!..
Георгий Князев, историк-архивист, 55 лет, Ленинград:
5 августа. 410[-й] день войны. [Среда]. Опять хмурое, дождливое, темное утро... И ночь была черная, бурная, с ветром и дождем.
По радио сообщили, что где-то наши войска отошли на новые рубежи; не расслышал место.
В газетах сообщение, что за границей, в Англии и Америке, поднята кампания за немедленное открытие второго фронта. Ведь исполнилась заветная мечта германских стратегов - иметь один фронт и бить врагов поодиночке. Разбита Франция на Западе, разгромлены срединные славянские государства, громится 13 1/2 месяцев СССР. На юге, кроме немцев, стянувших туда все свои резервы, дерутся вместе с ними и их вассалы - венгры, итальянцы, румыны, отбросы французов, испанцев и даже норвежцев...
Опять поднят в Америке вопрос об объявлении войны Финляндии как сражающейся на стороне Германии...
Всё вопросы, пожелания... Разговор идет уже о том, что разгром гитлеровской Германии начнется в 1943 году, продолжится [в] 1944, 1945 годах...
А Советская Россия что будет делать, один на один борясь с немецкими полчищами, подкрепленными войсками вассалов? Истекать кровью? Отодвигаться к Волге, за Волгу, к Уралу, за Урал?..
Случится несчастье с нами - несдобровать Англии, а за ней и Америке. У Германии ведь тогда будет опять один фронт!..
Я не о себе пишу, а о своем современнике. Многие переживают то же, но все и кончается «трепыханием» сердца, смутно отражаясь, без ярких образов, без ясной мысли в мозгу. Сколько переживаний! И все они забываются, затухают, испаряются. Потом все кажется по-иному, так, как надо после. И какими героями, умниками становятся многие, многие, на самом деле обыкновеннейшие люди. Котурны, ходули, являются лишь на сцену, куда смотрит зритель. Но никто не знает, что делается в душе человека, когда на него не смотрят, когда он сам с собой, со всеми своими противоречиями, подъемом и упадком духа. Вот мне и хочется запечатлеть такого человека, о героях будут рассказывать другие, и сейчас газеты полны очерками об их отваге. Отдадим им должное и преклонимся пред их отвагой. Сколько их сейчас геройски погибает на фронте и тут, близко, под нашим городом. Какими, в полном смысле, должны быть бесстрашными и крепкими люди - наши летчики, ведшие на днях семичасовой воздушный бой на подступах к Ленинграду...
Мы, неактивные участники великих битв. Мы просто граждане, живущие в городе-фронте, часто просто «обыватели». Случаи заставляют и нас быть иногда героями, даже активными, но чаще пассивными, очень часто платящимися безропотно своей жизнью.
Самое позорное для воина - малодушие, трусость; то же и для нас, невоенных. Но 24 часа в сутки «обывателю» никак не удается остаться в натянутом как стальная струна положении. Всякую струну нужно настраивать.
Итак, просто и искренне записываю то, что переживаю я или, что интереснее - переживания и мысли моего думающего современника. У него есть мысль и воображение. Кровь, сжимаемая в сердце, колотит в мозг не страхом, не бесформенным тупым «угнетением духа», не «трепыханием», а острою мыслью, иногда слишком - до боли - острою, и образами, волнующими душу...
Около меня М. Ф. Она с каждым днем худеет. Невзгоды жизни задувают ее бодрость, ясность, но она не сдается. Борется. 18 часов на ногах, и все время в работе. Только темнеет иногда, и глаза вдруг сделаются на некоторое время такими грустными, скорбными... А потом опять возьмет себя в руки и опять кружится, и опять напрягает свои последние силы.
Святая женщина. Никому неведомая героиня!
Вот другая. Совсем иного покроя - интеллекта, образования, душевного склада - А. П. Свикуль. Она потеряла сына, мужа, сестер, близкую подругу. Осталась одна как бобыль. И находит в себе силы, несмотря на дистрофию 2-й степени, цингу, распухшие ноги и больное сердце, волю к жизни. Не хнычет, не жалуется. Правда, опустилась, как все, грязна, не ухаживает ни за собой, ни за своей комнатой (нет сил!). Но работает. Каждый день в Архиве, выполняет свои обязанности. Герой, настоящий честный безвестный герой...
Вот мои современники. И я их современник. И если у меня больше эмоций, то это от излишка привычки к анализу. Я все взвешиваю, обсуждаю, обдумываю и стараюсь запечатлеть. Вот почему я и пишу эти записки, никем не читанные и не читаемые (ведь это своего рода жертвенность!). Вот почему я - архивист-собиратель, хранитель, а не ученый-исследователь, не сочинитель-писатель.
Не запиши вот здесь я о своих современниках, то никто и не узнал бы о них. Сами о себе они не пишут. Итак, раз много есть чего записать, буду продолжать записи, а зачеркнуть, выбросить многое всегда успеется; это сделаем или я, или ты, мой далекий друг, воображаемый читатель, исследователь моего времени. Конечно, это возможно будет сделать, если судьба пощадит эти листки и их не развеет по ветру взрывная волна или не испепелит.
Сегодня мне очень беспокойно. Вот Д. И. Менделеев своей энергией, своей волей, своей мыслью, потоком своих чувств крушил на своем пути все препятствия. Нужно следовать его примеру в прошлом. В настоящем - многим, многим тысячам безвестных героев, жизнь свою отдающих за ближних, за родину.
Говорят, что эвакуация временно остановлена. Что делается кругом, никто толком не знает. Происходят какие-то большие события, мировые сдвиги, и я лишь прислушиваюсь к ним, вглядываюсь в невидимое, пытаюсь что-то осмыслить, понять.
...
Михаил Пришвин, 69 лет, Ярославская область, Переславль-Залесский район:
5 августа.
Ну вот, и побывали в Москве (с 29 июля по 4 августа: приехали вчера вечером). Никогда не была советская власть в таком трудном положении (общее мнение).
О народе: народ ни хорош, ни плох, и наоборот, может быть и хорош, и плох, как ребенок, как природа. Не в народе же дело.
Выступление парикмахера: Москва - не Ленинград!
Федин сказал, что то, известное ему чувство злобы на кого-то за все наши бедствия, не имеет направления.
Курелло сказал, что германское выступление в этой войне является лишь эпизодом, что на самом деле воюет Америка с Англией.
Анализ «Pflicht»: немец лучше других может делать и естественно, что, с одной стороны, он для другого приятен: расположен помочь (не может видеть плохо сделанного, чтобы не вмешаться). С другой - это же хорошее развивается в тупое, нехорошее: я лучше всех, я господин, Deutschland über alles*.
Гитлер торчит в голове немца прочно. Это вошло в него, когда он вступил на русскую землю: тут все оказалось именно так, как говорил Гитлер: пустая неустроенная земля. И каждый возымел мечту устроиться кто помещиком, кто управляющим, кто фабрикантом.
6 миллионов безработных после той войны составили фонд немецкой «движимости», пролетариата, готового на завоевание бездомника. Во Франции городской рабочий связан с земледельческой родиной. Земля гарантирует его. А у немца безработного, выросшего в городе, нет такого дома, и потому мечта о доме, устроиться гонит его на войну: завоевать дом.
Еврей Вальбе, бездомно живущий в Союзе писателей, бродит, мечтая, по коридорам. И немец коммунист Курелло в чужом широком костюме.
Убогое современное поколение немцев (пленные).
- Но есть же среди них люди с высшим образованием.
- Конечно, есть. Возьмите, к примеру, нашего вузовца и покажите его в Париже: а ведь тоже с высшим образованием.
Экономические причины воинственного выступления Германии: после всех.
Елена Уфлянд (не хлеб, а пух!).
Долина Псху - это будет, мы непременно будем на Псху!
Человек с карандашом*. (В изображении Федина).
И о нем же Курелло: - Нервы у него не такие, как у нас с вами, война - это прежде всего расчет, а внутреннее состояние человека не принимается во внимание.
У Яковлева жену берут на заготовку леса, у того-то, у другого - на другое. Картина общего распада.
Вот трясогузка, вот ласточка на телеграфной проволоке, - глядишь на все в раздумье, и представляется, что не все же на дрянь рассыплется человек, вот и эта птичка была в нем. Так и вся природа во всей прелести и во всем ужасе является от распада великого существа.
А наше творчество, наша культура - попытка восстановления.
Теперь война разделилась с человеком внутренним на два разных мира.
Человек на войне и человек у себя - это стало теперь двумя противоположными состояниями, одно - война, как жизнь в принуждении, другое - жизнь по собственной воле, как мир.
Война и мир как человек во вне и человек внутри себя.
Между тем и другим человеком на войне и у себя потерялась всякая связь, и оттого погасла поэзия.
И стало нам теперь чудиться, будто жизнь, которую мы раньше признавали за действительность, есть кошмарный сон, а та внутренняя личная жизнь, обращенная к небу, стала истинной жизнью.
Стало так, будто земля и небо, жизнь настоящая и загробная поменялись местами - что земля загорелась, и земледелец стал бросать свои семена в облака.
Вот и не знаю даже, спал я или не спал в эту ночь. По старому земному счету было так, что я не спал, а по новому, небесному, был в глубоком сне. И я молился Богу, чтобы он разбудил меня и я бы проснулся в том самом желанном и действительном мире прекрасном, к которому всю жизнь стремился, искал и по мере сил своих создавал.
- Вот несчастье, - тихо сказала моя подруга, - мне кажется, ты, мой милый, не спишь.
- Нет, милая, - ответил я, - несчастье наше именно в том, что мы спим.
И рассказал ей, как мне теперь жизнь представляется в обратном порядке и что земля загорелась и земледелец должен бросать семена в облака...
- Это здесь, в Москве так, - ответила она, - а вот приедем домой, там поспела малина, грибы, там река, и лес и небо, и я, ведь я-то с тобой - какой же это сон?
- Так я же про то и говорю, что я и ты - это не сон, и река наша, и лес наш, и небо наше, все это есть и останется с нами навсегда, а Москва, и война, и Союз писателей - все это нам снится, и странность непонятная только в том, что такое множество людей видят один и тот же кошмарный сон. И самое страшное, самое непонятное, это в том, что если эти разные люди видят один и тот же сон, это значит, этот сон есть действительность.
Мы убеждаемся в действительности существующего, что не только я один так воспринимаю ее и разумею, а и всякий нормальный человек. Но бывает, кто-нибудь один, единственный видит и понимает вот так-то, заражает своим видением другого, третьего, множество и тем самым расширяет горизонт существующего и людям открывает глаза (личность, творчество). Бывает наоборот, совершенный творческий человек распадается на элементы (война) и дело жизни разрушается. Современный «сильный» человек (Ubermench) и есть разрушитель.