19 июня 1937-го
в дневниках
Александр Гладков, драматург, 25 лет, Москва:
19 июня.
Вчера в «Красной звезде» Лёвкина статья о Горьком - «Вдохновитель и передовой боец советской литературы».
А в «Комсомольской правде» - письмо вдовы Якира, в котором она отрекается от мужа и проклинает его.
Юренев назначен послом в Берлин. А о нем уже говорили как об опальном и арестованном. Теперь такие случаи постоянны. О Борисе Корнилове в Ленинграде начали писать как о «враге народа» за несколько недель до его ареста. Бывает и наоборот. Совершенно ясно, что перемещения военных с одного поста на другой делались уже в предвиденьи их ареста (в Киеве не так просто было <бы> взять Якира - его там любили). Мне показывали номер «Ленинградской правды» от 12 мая с большой статьей об Якире и его портретом. А портрет Тухачевского в «Красной звезде» перед его снятием? Хотели усыпить бдительность? Очевидно, допускалась возможность их сопротивления. Но его не было, кажется, ни в одном случае, и это лишний раз доказывает «странность» этих «заговорщиков».
Встретил П. Удалова. Он сотрудник Военной академии, и хотя его должность там невысока, но он давно служит и привык наблюдать. По его словам, после ареста Корка там было взято много профессоров и преподавателей. Он беспартийный, но тоже дрожит.
Летчики Чкалов, Беляков и Байдуков вылетели в беспосадочный полет через Северный полюс в Америку.
Дневники дрейфующей станции «Северный Полюс-1»
Иван Папанин, 42 года, начальник станции:
19 июня.
Необычайно напряженный день. Всю ночь напролет Эрнст дежурил на радио, следил за полетом Чкалова. В пять часов утра Теодорыч зашел в палатку и сказал:
- Чкалов находится на полпути между Рудольфом и полюсом.
С борта самолета передали:
«Идем по 58-му меридиану к полюсу. Справа - циклон. Слева - ровный облачный слой».
Через некоторое время мы услышали какой-то гул... Самолет Чкалова?!
Женя выскочил на улицу - ничего нет! Но тут же он прибежал обратно и кричит мне через дверь:
- Да, это Чкалов, но самолета не видно, сплошная облачность! Мотор слышу отлично...
Это было в пять часов пятьдесят минут утра.
Все выскочили из палатки. Послали тысячу проклятий облакам. Когда не надо, на небе ясно, а вот в этот, самый дорогой для нас момент, все закрыто облаками. Мы так надеялись, что Чкалов увидит нашу станцию и сбросит хоть одну газетку, а может быть, и письма из дому. Ведь мы их так ждали!
Гул мотора становился все тише и тише. Самолет уходил на север. У нас было настолько возбужденное состояние, что трудно описать. Просто злость разбирала, что люди еще не в состоянии навести порядок в небесном хозяйстве.
Кончился и гул мотора. Эрнст сказал мне:
- Дмитрич, давай запустим аварийку, ветра нет, а аккумуляторы сели. Боюсь, как бы не подвести чкаловских ребят; ведь мы для них - самый последний советский пункт, который может долго их слушать.
Я принес самолетную стремянку. Поставил на нее мотор, укрепил шелковой веревкой и запустил его на полчаса. Потом Эрнст послушал в назначенный срок самолет Чкалова и опять запустил мотор.
Погода отвратительная. Настроение наше под стать погоде. На улице одежда мокнет, на кухне тает снег, стены валятся. В радиорубке стало сильно капать.
Теодорыч принес чкаловскую радиограмму. Мы прочли: «Перевалили полюс. Попутный ветер. Видим ледяные поля с трещинами и разводьями. Настроение бодрое».
Так хочется послать чкаловской тройке теплую-теплую радиограмму, но нельзя отнимать у ребят драгоценное время.
Петрович готовит свое гидрологическое оборудование, потому что завтра с утра он начнет делать глубоководную станцию.
Я откапывал возле палатки снег, дошел до льда, а там большая трещина. Ударил пешней - пошла соленая вода. Оказывается, ледяное поле, на котором мы живем, пронизано многими трещинами в разных направлениях. Это заставляет нас быть еще более внимательными. Хотя последние двое суток все мы очень мало спали, пришлось распределить работу так, чтобы один из нас вел наблюдение за полем. Эти трещины - угроза нам!
Получили из Москвы распоряжение: «Передачу дополнительных метеорологических сводок прекратить».
Теодорыч сейчас спит; он бодрствовал тридцать шесть часов подряд.
Эрнст Кренкель, 33 года, радист:
Самолет слышен хорошо на волне 25 метров. Иногда слышимость пропадает - самолет работает на коротких волнах и попадает в мертвые зоны. Наблюдение веду непрерывное. Принятое передаю на Рудольф, а тот - дальше на Диксон.
Погода омерзительная. Туман, мокрый снегопад, сплошная низкая облачность. Температура - около полуградуса тепла. Все сыро. У меня на радиостанции капает с крыши, наружная сырость пробирается сквозь шелковый парашют.
Утром в 5 часов 50 минут зашел на кухню. Вдруг Папанину послышался шум мотора. Я и Женя решили, что это ветерок гудит в трубах палатки, но все-таки наружу вышли. Оказывается, действительно шумит мотор.
Чкалов пролетел над облаками, над нами. Сообщил, что погода отличная. Пролетел он восточнее нас. Мы дико ругались, проклиная низкую облачность и снегопад, которые скрыли от нас самолет.
При ясной погоде Чкалов наверняка увидел бы лагерь и сбросил нам свежие газеты. Не вышло.
Постепенно гул замолк, удаляясь на север. Прямой связи с самолетом не было. Мысленно пожали руки нашим героям-летчикам и от всего сердца пожелали им счастливого пути. Мы, самые северные советские люди, можем подтвердить, что краснокрылый самолет пролетел над Северным полюсом.
Вскоре все полярные рации перестали слышать самолет.
Последним сообщением был рапорт товарищу Сталину за подписями Чкалова, Байдукова и Белякова. Затем с борта самолета передали метео и координаты: 84° северной широты и 110° западной долготы.
Весь день провел за приемником. «RT» не обнаруживается.
Погода отвратительная. Долго нет ветра. Впервые после отлета самолетов запустили двигатель для зарядки аккумуляторов. Пришлось вынести его из снежного домика, так как в «машинном отделении» сильно выступила вода. Двигатель установили на стремянке, разложенной прямо на снегу. К вечеру воспользовался ветром, хотя и слабеньким.
Поздно вечером Москва сняла с меня наблюдение.
Сейчас полночь. Ложусь спать. Устал зверски.
Михаил Пришвин, 64 год, Александровский район Владимирской области:
19 июня.
Проходит навозница, начинается сенокос, пока еще на болотах. Самое время слепню, а вот нет ни слепней, ни комаров. Все оттого, что ветер такой и росы холодные. А скорей всего оттого, что была сухая весна.
Коммунист последней формации - это политически воспитанный, тактичный человек, более или менее хорошо скрывающий свое превосходство над всеми людьми не своего толка. На гениальных артистов разного рода, живущих в ином, более независимом, как им кажется, строе, они смотрят как на полезных сумасшедших. Да, так, вероятно, и разделяют всех сумасшедших: те, которых можно соблазнить посредством необычных для всех граждан удобств жизни и тем приспособить к общему делу строительства новой жизни, и тех, кого укротить можно лишь с помощью средств, подобных смирительной рубашке. Вот почему выдающимся людям всевластные коммунисты очень охотно дают все, о чем их попросят.
На одних елях шишки зеленые, на других красные, почему?
Мое законное право и даже обязанность - переменить машину, все недоразумение в том, что я зарегистрировал ее в Загорске, а не в Москве. И тем не менее на мою просьбу у Панферова поговорить об этом он ответил:
- Мы дадим вам машину.
Кто это «мы»?
Вся страна сейчас разделяется на тех, кто говорит «мы» и кто «они».
Взвоз: Догнала цыганка, спрашивает: - Лошадь потерял. - Какая лошадь? - На четырех ногах. - Лошади все на 4 ногах. Какая масть? - Вороная. - Вся вороная? - ...Дай погадаю... - Отвяжись! - Дай погадаю, где твоя лошадь. - Я сам знаю.
Дай погадаю. - Отвяжись. - Дай погадаю. - Отвяжись, говорю, а не то... - Кто ты? - Коммунист я. В колхоз надо. - Она поглядела сбоку и отошла.
Каждый день на луга прибывают в большем и большем числе лиловые колокольчики.
В лесу расцвела могучая тенелюбивая трава лиловый львиный зев. У нее лист разрезан на семь частей, и каждая часть разделяется на три: две малые и средняя длинная, и длинный конец носит 9 - 11 зазубрин, обращенных остриями вперед.
...
Чем тише сам, тем больше видишь движение жизни. Даже после велосипеда не сразу придешь в себя и начнешь понимать жизнь. Машину освоить - это не баранку вертеть, а научиться, сойдя с машины, быстро приходить в себя.
Есть богатые люди, которые только тем занимаются, что ловят крупных лососей, стараясь величиной пойманной рыбы побить всемирный рекорд. Но есть и небогатые служащие разного рода, которые этим же самым живут в отношении всякой рыбы, приспособляясь к местным условиям.
Приходишь в себя обыкновенно, обратив внимание на какую-нибудь весьма малую подробность жизни, и через эту мелочь тебе открывается мало-помалу весь большой мир, и вот этот весь большой мир и есть «Я».
Брать чужие деньги - надо отдать. И так же точно, взяв чужие мысли, нужно отдать людям свои.
Если «Я» есть душа всего мира, то и представляет собой...
Есть мушка черная с желтым концом на брюшке, может в воздухе остановиться перед самым твоим носом, отгонишь - опять возвращается, и на ту же самую точку...
Известно, какая нежная цветоножка у раковой шейки, и так она своим толстым цветком довольно обременена, а когда на шейку [взгромоздится] тяжеленный шмель, она гнется, а он, этим рассерженный, жундит, пока цветоножка не покорится тогда он всосется и замолчит.
Рубиновая гвоздичка загорелась, фонарик жизни...
Итак, вот мое путешествие сегодня: Териброво - Цыганская речка - Взвоз - Мистрино - Териброво.
Завтра Троица, хозяйка полы вымыла. - Надо бы, - сказала, - березками убрать, да боимся. - Чего же боитесь, раз уж елку разрешили, то само собой и березку... - Нет, про березку ничего не слыхать, и вам не советую, а то все заговорят: писатель, мол, пример показал, на вас весь поклеп ляжет.
Через некоторое время цыгане проехали, лошади, повозка у них убраны березами.
- Вот видите, - сказал я, - цыгане же не боятся.
- С цыгана и спроса нет, - сказала хозяйка, - цыгану можно. У них вон и лошади свои, и ехать можно во все четыре стороны. А ты вот попробуй-ка, поезжай.
Александр Гладков, драматург, 25 лет, Москва:
19 июня.
Вчера в «Красной звезде» Лёвкина статья о Горьком - «Вдохновитель и передовой боец советской литературы».
А в «Комсомольской правде» - письмо вдовы Якира, в котором она отрекается от мужа и проклинает его.
Юренев назначен послом в Берлин. А о нем уже говорили как об опальном и арестованном. Теперь такие случаи постоянны. О Борисе Корнилове в Ленинграде начали писать как о «враге народа» за несколько недель до его ареста. Бывает и наоборот. Совершенно ясно, что перемещения военных с одного поста на другой делались уже в предвиденьи их ареста (в Киеве не так просто было <бы> взять Якира - его там любили). Мне показывали номер «Ленинградской правды» от 12 мая с большой статьей об Якире и его портретом. А портрет Тухачевского в «Красной звезде» перед его снятием? Хотели усыпить бдительность? Очевидно, допускалась возможность их сопротивления. Но его не было, кажется, ни в одном случае, и это лишний раз доказывает «странность» этих «заговорщиков».
Встретил П. Удалова. Он сотрудник Военной академии, и хотя его должность там невысока, но он давно служит и привык наблюдать. По его словам, после ареста Корка там было взято много профессоров и преподавателей. Он беспартийный, но тоже дрожит.
Летчики Чкалов, Беляков и Байдуков вылетели в беспосадочный полет через Северный полюс в Америку.
Дневники дрейфующей станции «Северный Полюс-1»
Иван Папанин, 42 года, начальник станции:
19 июня.
Необычайно напряженный день. Всю ночь напролет Эрнст дежурил на радио, следил за полетом Чкалова. В пять часов утра Теодорыч зашел в палатку и сказал:
- Чкалов находится на полпути между Рудольфом и полюсом.
С борта самолета передали:
«Идем по 58-му меридиану к полюсу. Справа - циклон. Слева - ровный облачный слой».
Через некоторое время мы услышали какой-то гул... Самолет Чкалова?!
Женя выскочил на улицу - ничего нет! Но тут же он прибежал обратно и кричит мне через дверь:
- Да, это Чкалов, но самолета не видно, сплошная облачность! Мотор слышу отлично...
Это было в пять часов пятьдесят минут утра.
Все выскочили из палатки. Послали тысячу проклятий облакам. Когда не надо, на небе ясно, а вот в этот, самый дорогой для нас момент, все закрыто облаками. Мы так надеялись, что Чкалов увидит нашу станцию и сбросит хоть одну газетку, а может быть, и письма из дому. Ведь мы их так ждали!
Гул мотора становился все тише и тише. Самолет уходил на север. У нас было настолько возбужденное состояние, что трудно описать. Просто злость разбирала, что люди еще не в состоянии навести порядок в небесном хозяйстве.
Кончился и гул мотора. Эрнст сказал мне:
- Дмитрич, давай запустим аварийку, ветра нет, а аккумуляторы сели. Боюсь, как бы не подвести чкаловских ребят; ведь мы для них - самый последний советский пункт, который может долго их слушать.
Я принес самолетную стремянку. Поставил на нее мотор, укрепил шелковой веревкой и запустил его на полчаса. Потом Эрнст послушал в назначенный срок самолет Чкалова и опять запустил мотор.
Погода отвратительная. Настроение наше под стать погоде. На улице одежда мокнет, на кухне тает снег, стены валятся. В радиорубке стало сильно капать.
Теодорыч принес чкаловскую радиограмму. Мы прочли: «Перевалили полюс. Попутный ветер. Видим ледяные поля с трещинами и разводьями. Настроение бодрое».
Так хочется послать чкаловской тройке теплую-теплую радиограмму, но нельзя отнимать у ребят драгоценное время.
Петрович готовит свое гидрологическое оборудование, потому что завтра с утра он начнет делать глубоководную станцию.
Я откапывал возле палатки снег, дошел до льда, а там большая трещина. Ударил пешней - пошла соленая вода. Оказывается, ледяное поле, на котором мы живем, пронизано многими трещинами в разных направлениях. Это заставляет нас быть еще более внимательными. Хотя последние двое суток все мы очень мало спали, пришлось распределить работу так, чтобы один из нас вел наблюдение за полем. Эти трещины - угроза нам!
Получили из Москвы распоряжение: «Передачу дополнительных метеорологических сводок прекратить».
Теодорыч сейчас спит; он бодрствовал тридцать шесть часов подряд.
Эрнст Кренкель, 33 года, радист:
Самолет слышен хорошо на волне 25 метров. Иногда слышимость пропадает - самолет работает на коротких волнах и попадает в мертвые зоны. Наблюдение веду непрерывное. Принятое передаю на Рудольф, а тот - дальше на Диксон.
Погода омерзительная. Туман, мокрый снегопад, сплошная низкая облачность. Температура - около полуградуса тепла. Все сыро. У меня на радиостанции капает с крыши, наружная сырость пробирается сквозь шелковый парашют.
Утром в 5 часов 50 минут зашел на кухню. Вдруг Папанину послышался шум мотора. Я и Женя решили, что это ветерок гудит в трубах палатки, но все-таки наружу вышли. Оказывается, действительно шумит мотор.
Чкалов пролетел над облаками, над нами. Сообщил, что погода отличная. Пролетел он восточнее нас. Мы дико ругались, проклиная низкую облачность и снегопад, которые скрыли от нас самолет.
При ясной погоде Чкалов наверняка увидел бы лагерь и сбросил нам свежие газеты. Не вышло.
Постепенно гул замолк, удаляясь на север. Прямой связи с самолетом не было. Мысленно пожали руки нашим героям-летчикам и от всего сердца пожелали им счастливого пути. Мы, самые северные советские люди, можем подтвердить, что краснокрылый самолет пролетел над Северным полюсом.
Вскоре все полярные рации перестали слышать самолет.
Последним сообщением был рапорт товарищу Сталину за подписями Чкалова, Байдукова и Белякова. Затем с борта самолета передали метео и координаты: 84° северной широты и 110° западной долготы.
Весь день провел за приемником. «RT» не обнаруживается.
Погода отвратительная. Долго нет ветра. Впервые после отлета самолетов запустили двигатель для зарядки аккумуляторов. Пришлось вынести его из снежного домика, так как в «машинном отделении» сильно выступила вода. Двигатель установили на стремянке, разложенной прямо на снегу. К вечеру воспользовался ветром, хотя и слабеньким.
Поздно вечером Москва сняла с меня наблюдение.
Сейчас полночь. Ложусь спать. Устал зверски.
Михаил Пришвин, 64 год, Александровский район Владимирской области:
19 июня.
Проходит навозница, начинается сенокос, пока еще на болотах. Самое время слепню, а вот нет ни слепней, ни комаров. Все оттого, что ветер такой и росы холодные. А скорей всего оттого, что была сухая весна.
Коммунист последней формации - это политически воспитанный, тактичный человек, более или менее хорошо скрывающий свое превосходство над всеми людьми не своего толка. На гениальных артистов разного рода, живущих в ином, более независимом, как им кажется, строе, они смотрят как на полезных сумасшедших. Да, так, вероятно, и разделяют всех сумасшедших: те, которых можно соблазнить посредством необычных для всех граждан удобств жизни и тем приспособить к общему делу строительства новой жизни, и тех, кого укротить можно лишь с помощью средств, подобных смирительной рубашке. Вот почему выдающимся людям всевластные коммунисты очень охотно дают все, о чем их попросят.
На одних елях шишки зеленые, на других красные, почему?
Мое законное право и даже обязанность - переменить машину, все недоразумение в том, что я зарегистрировал ее в Загорске, а не в Москве. И тем не менее на мою просьбу у Панферова поговорить об этом он ответил:
- Мы дадим вам машину.
Кто это «мы»?
Вся страна сейчас разделяется на тех, кто говорит «мы» и кто «они».
Взвоз: Догнала цыганка, спрашивает: - Лошадь потерял. - Какая лошадь? - На четырех ногах. - Лошади все на 4 ногах. Какая масть? - Вороная. - Вся вороная? - ...Дай погадаю... - Отвяжись! - Дай погадаю, где твоя лошадь. - Я сам знаю.
Дай погадаю. - Отвяжись. - Дай погадаю. - Отвяжись, говорю, а не то... - Кто ты? - Коммунист я. В колхоз надо. - Она поглядела сбоку и отошла.
Каждый день на луга прибывают в большем и большем числе лиловые колокольчики.
В лесу расцвела могучая тенелюбивая трава лиловый львиный зев. У нее лист разрезан на семь частей, и каждая часть разделяется на три: две малые и средняя длинная, и длинный конец носит 9 - 11 зазубрин, обращенных остриями вперед.
...
Чем тише сам, тем больше видишь движение жизни. Даже после велосипеда не сразу придешь в себя и начнешь понимать жизнь. Машину освоить - это не баранку вертеть, а научиться, сойдя с машины, быстро приходить в себя.
Есть богатые люди, которые только тем занимаются, что ловят крупных лососей, стараясь величиной пойманной рыбы побить всемирный рекорд. Но есть и небогатые служащие разного рода, которые этим же самым живут в отношении всякой рыбы, приспособляясь к местным условиям.
Приходишь в себя обыкновенно, обратив внимание на какую-нибудь весьма малую подробность жизни, и через эту мелочь тебе открывается мало-помалу весь большой мир, и вот этот весь большой мир и есть «Я».
Брать чужие деньги - надо отдать. И так же точно, взяв чужие мысли, нужно отдать людям свои.
Если «Я» есть душа всего мира, то и представляет собой...
Есть мушка черная с желтым концом на брюшке, может в воздухе остановиться перед самым твоим носом, отгонишь - опять возвращается, и на ту же самую точку...
Известно, какая нежная цветоножка у раковой шейки, и так она своим толстым цветком довольно обременена, а когда на шейку [взгромоздится] тяжеленный шмель, она гнется, а он, этим рассерженный, жундит, пока цветоножка не покорится тогда он всосется и замолчит.
Рубиновая гвоздичка загорелась, фонарик жизни...
Итак, вот мое путешествие сегодня: Териброво - Цыганская речка - Взвоз - Мистрино - Териброво.
Завтра Троица, хозяйка полы вымыла. - Надо бы, - сказала, - березками убрать, да боимся. - Чего же боитесь, раз уж елку разрешили, то само собой и березку... - Нет, про березку ничего не слыхать, и вам не советую, а то все заговорят: писатель, мол, пример показал, на вас весь поклеп ляжет.
Через некоторое время цыгане проехали, лошади, повозка у них убраны березами.
- Вот видите, - сказал я, - цыгане же не боятся.
- С цыгана и спроса нет, - сказала хозяйка, - цыгану можно. У них вон и лошади свои, и ехать можно во все четыре стороны. А ты вот попробуй-ка, поезжай.