28 апреля 1937-го года
в дневниках
Михаил Кульчицкий, начинающий поэт, 17 лет:
28 апреля. Сделал картотеку, 85 основных размеров. Из Лермонтова или сам тут же сочинял.
Отпечатали «Белошицы». С традиционной опечаткой: вместо «хаты» - «хобот». И правка!
Повестка в военкомат. Чтобы не сглазить. Ну что ж, тогда Литер. институт. Но если в школе сдавать экзамены, так в институт.
Перевод из Сосюры
Примечание:
БЕЛОШИЦЫ
(Песня о Щорсе)
Дуют ветры дождевые
Над речной осокой.
Щорса цепи боевые
Держат фронт широкий.
Над хатами тучи дыма
Смертельной отравы,
Меж бойцами молодыми
Побурели травы.
За спиною батальона
Белошицка хаты,
Где в заре огнистой тонут
Тополи крылаты.
Крайний тополь в зорях ярых
По грудь утопает...
Из-за дыма, из-за яра
Банда наступает.
Загустело небо хмурью,
Ветер всполошился...
Пулеметчики Петлюры
Строчат Белошицы.
За кустом, где листьев ворох,
Щорс приникнул к «цейсу»,
Больно руки жгут затворы
У красноармейцев.
Шевеля со злобой просо,
Пули ближе рылись...
Пулеметчик вражий косит,
Из окопа вылез.
Туч лохматая папаха,
Где лесок простерся...
Кровью вышита рубаха
Командира Щорса.
Дыма горькая отрава,
Ветер опаленный...
Щорс лежит на красных травах,
Будто на знаменах.
Поднята порывом мести
Штурмовая лава!
Имя Щорса звало песней
И в глазах пылало.
И пошли бойцы за песней,
Щорсовы герои,
Шли, смыкаясь строем тесным
В пулеметном вое,
По росистому болоту,
Сквозь огонь проклятый...
Захлебнулись пулеметы -
Петлюровцы смяты!
Поскакали сквозь туманы
До Польши бандиты...
На задымленной поляне
Щорс лежит убитый.
Грустный тополь наклонился
Со знаменем вместе,
Под которым Щорс рубился
За Родину-песню.
...Это имя в бой водило,
Этот зов не стерся -
Смелый голос командира
Николая Щорса!
Давид Самойлов, начинающий поэт,16 лет, Москва:
28 апреля. Небо такое, что не оторвешься. В парке распускаются первые листочки, а мне нужно сидеть и писать стихи о конституции, то есть рифмовать всем известные из газет мысли к Первому мая. Историк наш. Борис Иванович, хотя и строг со мной и скуп на слова, но, видно, любит меня. Чувствую в нем друга и сам люблю его. Он замкнутый человек. Раз как-то я говорил с ним о поэзии. Для него и пишу эти стихи. А хочется сейчас писать мою поэму - об осеннем дожде, афишах и об энтузиазме, поэтому обо мне и еще одном веселом, не знаю кто он, инженер, летчик, слесарь или вузовец.
Между прочим, порой я спрашиваю себя: а что с комсомолом? Но не нахожу ответа.
Елена Булгакова, жена писателя Михаила Булгакова, 43 года, Москва:
28 апреля. На «Спящей красавице». Головкина танцевала в первый раз. После спектакля на Тверской столкнулись с Меликом, потом с Марковым.
Марков говорил, что Вл. Ив. похвалил два последних акта «Большого дня», когда Киршон представлял эту пьесу в МХАТ. А Маркову понравились первые два акта, а про третий и четвертый он сказал, что - слабые.
МХАТ тоже виноват в том, что в литературе и главным образом в драматургии хозяйничал Киршон.
У М. А. тяжелое настроение духа.
Впрочем, что же - будущее наше, действительно, беспросветно.
Оля сказала Немировичу, что «у Булгакова есть проект какой-то инсценировки», и тот очень хочет узнать этот проект.
Ровно ничего он не узнает, так как и проекта никакого нет.
Александр Гладков, драматург, 25 лет, Москва:
28 апреля.
Вчера вечером позвонил Плучек и со смехом рассказал, как он по телефону спросил Штока о пьесе Киршона (ТРАМ электриков поставил «Большой день», но сейчас, в острой для Киршона ситуации, они не знают, выпускать ли спектакль). Шток так испугался, что повесил трубку, ничего не ответив. Но смешного тут мало. Исидор дружил с Афиногеновым, участвовал в его «семинаре», подписал договор на киносценарий вместе с Киршоном и т.п. и, конечно, может опасаться, что проработчики приплетут и его к «авербаховской шайке». А с этим шутки плохи. Звонок Любы Ф. Она грустит. Говорит, что встретила на улице Я.Смелякова, вернувшегося из ссылки, и он довольно уверенно говорил ей, что «снова всплывает». Не очень подходящее сейчас время для бывших ссыльных. Он дружил с Павлом Васильевым, объявленным «врагом народа». Я его помню с осени 29-го года, с кружка начинающих поэтов при «Комсомольской правде». Он там мало читал, а больше слушал, и лисьи черты его остренького лица еще как-то не определились. Я, наоборот, читал много. Однажды как-то он провожал меня до дому. Потом он перешел в кружок литературных ударников при «Огоньке», а я перекинулся в театральную журналистику. В нем всегда была смесь наглости и угодливости. Но человек он способный. Рассказывают, что закончился срок ссылки и у Мандельштама.
Утром дома: читаю и пишу. Завтракаю, как обычно, разведенным в холодной воде консервированным какао и хлебом. У меня несильный насморк и немного болит горло.
Начал писать «Красную площадь». Вероятно, у меня самый трудный сюжет в мире: полное отсутствие внешнего действия и резких конфликтов: настроения, детали, тонкости, психология...
Днем захожу в ГосТИМ. В.Э. после просмотра в театре не показывался. Спектакли «Дамы» заменяются другими: значит, слух о болезни З.Н. верен. Колеблюсь - не позвонить ли мне к В.Э. домой, и решаю не звонить. Я вроде как оказался прав со своим письмом, и именно потому З.Н. вряд ли будет приятно меня видеть.
Днем на собрании драматургов в СП. Это захватывающе интересно, как роман...
Ночью в клубе МОГЭСа на просмотре «Большого дня» в ТРАМе электриков. Ставил Никуличев. Плоховато, но дело не в этом, а в том, что неизвестно, как решится судьба Киршона. Пока этого никто предсказать не может. Во всяком случае, выпускать в данное время спектакль довольно рискованно.
Город гудит от слухов. Говорят, что арестован директор Большого театра Мутных, еще недавно на «активе» выступавший против В.Э. Еще говорят об арестах видных чекистов: Паукера, Островского, Фельдмана, Лурье и академика Кольцова. Называют еще разные имена. Если даже десятая часть слухов - правда, и то страшно... А.Г. Глебов мне сказал сегодня, что «самое главное только еще начинается»...
Плучековская группа трамовцев пригласила меня на вечеринку в канун 1-го мая. Аня Д. «со значением» пожала мне руку.
Михаил Кульчицкий, начинающий поэт, 17 лет:
28 апреля. Сделал картотеку, 85 основных размеров. Из Лермонтова или сам тут же сочинял.
Отпечатали «Белошицы». С традиционной опечаткой: вместо «хаты» - «хобот». И правка!
Повестка в военкомат. Чтобы не сглазить. Ну что ж, тогда Литер. институт. Но если в школе сдавать экзамены, так в институт.
Перевод из Сосюры
Примечание:
БЕЛОШИЦЫ
(Песня о Щорсе)
Дуют ветры дождевые
Над речной осокой.
Щорса цепи боевые
Держат фронт широкий.
Над хатами тучи дыма
Смертельной отравы,
Меж бойцами молодыми
Побурели травы.
За спиною батальона
Белошицка хаты,
Где в заре огнистой тонут
Тополи крылаты.
Крайний тополь в зорях ярых
По грудь утопает...
Из-за дыма, из-за яра
Банда наступает.
Загустело небо хмурью,
Ветер всполошился...
Пулеметчики Петлюры
Строчат Белошицы.
За кустом, где листьев ворох,
Щорс приникнул к «цейсу»,
Больно руки жгут затворы
У красноармейцев.
Шевеля со злобой просо,
Пули ближе рылись...
Пулеметчик вражий косит,
Из окопа вылез.
Туч лохматая папаха,
Где лесок простерся...
Кровью вышита рубаха
Командира Щорса.
Дыма горькая отрава,
Ветер опаленный...
Щорс лежит на красных травах,
Будто на знаменах.
Поднята порывом мести
Штурмовая лава!
Имя Щорса звало песней
И в глазах пылало.
И пошли бойцы за песней,
Щорсовы герои,
Шли, смыкаясь строем тесным
В пулеметном вое,
По росистому болоту,
Сквозь огонь проклятый...
Захлебнулись пулеметы -
Петлюровцы смяты!
Поскакали сквозь туманы
До Польши бандиты...
На задымленной поляне
Щорс лежит убитый.
Грустный тополь наклонился
Со знаменем вместе,
Под которым Щорс рубился
За Родину-песню.
...Это имя в бой водило,
Этот зов не стерся -
Смелый голос командира
Николая Щорса!
Давид Самойлов, начинающий поэт,16 лет, Москва:
28 апреля. Небо такое, что не оторвешься. В парке распускаются первые листочки, а мне нужно сидеть и писать стихи о конституции, то есть рифмовать всем известные из газет мысли к Первому мая. Историк наш. Борис Иванович, хотя и строг со мной и скуп на слова, но, видно, любит меня. Чувствую в нем друга и сам люблю его. Он замкнутый человек. Раз как-то я говорил с ним о поэзии. Для него и пишу эти стихи. А хочется сейчас писать мою поэму - об осеннем дожде, афишах и об энтузиазме, поэтому обо мне и еще одном веселом, не знаю кто он, инженер, летчик, слесарь или вузовец.
Между прочим, порой я спрашиваю себя: а что с комсомолом? Но не нахожу ответа.
Елена Булгакова, жена писателя Михаила Булгакова, 43 года, Москва:
28 апреля. На «Спящей красавице». Головкина танцевала в первый раз. После спектакля на Тверской столкнулись с Меликом, потом с Марковым.
Марков говорил, что Вл. Ив. похвалил два последних акта «Большого дня», когда Киршон представлял эту пьесу в МХАТ. А Маркову понравились первые два акта, а про третий и четвертый он сказал, что - слабые.
МХАТ тоже виноват в том, что в литературе и главным образом в драматургии хозяйничал Киршон.
У М. А. тяжелое настроение духа.
Впрочем, что же - будущее наше, действительно, беспросветно.
Оля сказала Немировичу, что «у Булгакова есть проект какой-то инсценировки», и тот очень хочет узнать этот проект.
Ровно ничего он не узнает, так как и проекта никакого нет.
Александр Гладков, драматург, 25 лет, Москва:
28 апреля.
Вчера вечером позвонил Плучек и со смехом рассказал, как он по телефону спросил Штока о пьесе Киршона (ТРАМ электриков поставил «Большой день», но сейчас, в острой для Киршона ситуации, они не знают, выпускать ли спектакль). Шток так испугался, что повесил трубку, ничего не ответив. Но смешного тут мало. Исидор дружил с Афиногеновым, участвовал в его «семинаре», подписал договор на киносценарий вместе с Киршоном и т.п. и, конечно, может опасаться, что проработчики приплетут и его к «авербаховской шайке». А с этим шутки плохи. Звонок Любы Ф. Она грустит. Говорит, что встретила на улице Я.Смелякова, вернувшегося из ссылки, и он довольно уверенно говорил ей, что «снова всплывает». Не очень подходящее сейчас время для бывших ссыльных. Он дружил с Павлом Васильевым, объявленным «врагом народа». Я его помню с осени 29-го года, с кружка начинающих поэтов при «Комсомольской правде». Он там мало читал, а больше слушал, и лисьи черты его остренького лица еще как-то не определились. Я, наоборот, читал много. Однажды как-то он провожал меня до дому. Потом он перешел в кружок литературных ударников при «Огоньке», а я перекинулся в театральную журналистику. В нем всегда была смесь наглости и угодливости. Но человек он способный. Рассказывают, что закончился срок ссылки и у Мандельштама.
Утром дома: читаю и пишу. Завтракаю, как обычно, разведенным в холодной воде консервированным какао и хлебом. У меня несильный насморк и немного болит горло.
Начал писать «Красную площадь». Вероятно, у меня самый трудный сюжет в мире: полное отсутствие внешнего действия и резких конфликтов: настроения, детали, тонкости, психология...
Днем захожу в ГосТИМ. В.Э. после просмотра в театре не показывался. Спектакли «Дамы» заменяются другими: значит, слух о болезни З.Н. верен. Колеблюсь - не позвонить ли мне к В.Э. домой, и решаю не звонить. Я вроде как оказался прав со своим письмом, и именно потому З.Н. вряд ли будет приятно меня видеть.
Днем на собрании драматургов в СП. Это захватывающе интересно, как роман...
Ночью в клубе МОГЭСа на просмотре «Большого дня» в ТРАМе электриков. Ставил Никуличев. Плоховато, но дело не в этом, а в том, что неизвестно, как решится судьба Киршона. Пока этого никто предсказать не может. Во всяком случае, выпускать в данное время спектакль довольно рискованно.
Город гудит от слухов. Говорят, что арестован директор Большого театра Мутных, еще недавно на «активе» выступавший против В.Э. Еще говорят об арестах видных чекистов: Паукера, Островского, Фельдмана, Лурье и академика Кольцова. Называют еще разные имена. Если даже десятая часть слухов - правда, и то страшно... А.Г. Глебов мне сказал сегодня, что «самое главное только еще начинается»...
Плучековская группа трамовцев пригласила меня на вечеринку в канун 1-го мая. Аня Д. «со значением» пожала мне руку.