В день рождения поэта Николая Агнивцева (1888 - 1932)
собрал здесь стихи поэта, появившиеся в 1917-ом.
В первом номере журнала "Лукоморье" от 1 января 1917 был опубликованы ТРИ НОВОГОДНИХ ТОСТА
Куранты пробили...и вот
под бранный дым и гром
Сатурн венчает Новый год
железом и огнем.
Встаем мы вновь среди друзей,
бокалами звеня,
И есть для Родины моей
три тоста у меня.
Мой первый тост - за тех, чей взор
как прежде бодр и прям,
На чьей груди нам всем в укор
Алеет грозный шрам,
За тех, кто там, плечо с плечом
сплотившись в ряд, звенят
Но не бокалом, а мечом!..
Тост первый за солдат!
Второй мой тост - бокалов звон -
за жатву наших дней,
За наше будущее он,
за наших сыновей.
Чтоб, помянув на тризне нас,
на мелкие куски
Они разбили в тот же час
отцовские очки!
И, сбросив в прах былой кумир,
казавшийся святым,
Смогли б увидеть новый мир
под солнцем золотым!
Второй мой тост - бокалов звон -
за жатву наших дней,
За наше будущее он.
Второй тост - за детей!
Звени, звени, мой третий тост,
звени же вновь и вновь
О вечно лгущей сказке звезд!
Тост третий - за любовь!
Когда-то где-то в дни свои
жил некий человек,
Который не вкусил любви
за весь свой долгий век.
И потому и оттого
узнал весь край о нем,
И называли все его
великим мудрецом.
И вот явился, наконец,
сам царь проверить слух,
И оказалось, что мудрец
был просто слеп и глух!..
Звени, звени, мои третий тост,
звени же вновь и вновь
О вечно лгущей сказке звезд!
Тост третий - за любовь!
А это тост из издания «Синий журнал» в № 1 за 1917:
Ты слышишь шаг стозвонный,-
набатный ураган? - Вот, он
идет, рожденный в горниле
бурь, титан! Не даром в ко-
лыбели, всем правилам в
разрез, ему шрапнели пели
положенный «berceuse».
И, вставши до рассвета,
к рассвету сквозь ту-
ман шагает бодро этот
железный мальчуган!
Довольно ж
ныть и х ныкать,
и в бурях огне-
вых, нахохлившись
чирикать о горе-
стях былых!!!
Все старые
ошибки све-
зем мы на
погост!..
За гордую улыбку!
За бодрость - этот тост!
В мартовские дня Февральской революции 1917 "Синий журнал" № 11 от 25 марта публикует сатирическое стихотворение Агнивцева
ФРАУ АЛИСА, АУФВИДЕРЗЕЙН
Как вначале, так и дале,
Между всяческих вещиц,
Все нам немцы поставляли:
От подтяжек-до цариц!
Коль вглядеться в дело близко,
Этот экспорт, что-бельмо!
- На царице всероссийской-
«Made in Germany» клеймо!!!
- Надо Алисе
Ехать назад!..
- Адрес для писем:
- «Гессен-Дармштадт»!..
- Фрау Алиса
Едет «нах Рейн»,
- Фрау Алиса,
Ауфвидерзейн!..
Возвратясь в места родные
Сообщите там тогда,
Что импорт цариц в Россию -
Прекратился навсегда!
А эти стихи стали знаменитыми после того, как их начал петь Александр Вертинский.
РАССЕЯННЫЙ КОРОЛЬ
Затянут шелком тронный зал!
На всю страну сегодня
Король дает бессчетный бал
По милости Господней!..
Как и всегда, Король там был
Галантен неизменно
И перед дамой преклонил
Высокое колено!..
Старый Шут, покосившись на зал,
Подняв тонкую бровь, прошептал:
- Он всегда, после бала веселого,
Возвращается без головы!..
Как легко Вы теряете голову!
Ах, Король, как рассеяны Вы!
Затянут красным тронный зал!
На всю страну сегодня
Народ дает свой первый бал
По милости Господней.
Как и всегда, Король там был
Галантен неизменно!..
И под ножом он преклонил
Высокое колено!..
Старый Шут, покосившись на зал,
Подняв тонкую бровь, прошептал:
- Он всегда, после бала веселого,
Возвращается без головы!..
Как легко Вы теряете голову!..
Ах, Король, как рассеяны Вы!..
1917
Завершу подборку очень объемной "Историей дома Романовых". Пусть будет, как образчик революционной сатиры.
ИСТОРИЯ ДОМА РОМАНОВЫХ
(опубликована в журнале "Лукоморье", №14, 1917 год от 25 апреля)
Сколь сладко знать, о дети,
Что днесь за сей мой труд -
В Цензурном Комитете
Мне шею не натрут!
Но предваряю все же,
Во избежанье драм -
Читать сие негоже
Ушедшим цензорам!
Зане, аз многогрешен,
За труд сей при царе -
Эх, был бы аз повешен,
На первом фонаре.
Историей Романова
Всяк школьник умудрен
И предков царских заново
Тревожить не резон.
Об их юдоли райской
И о земных делах -
Товарищ Иловайский
Без удержу писах.
Тягаться не желая
С «Историей» его, -
Мы - царством Николая
Займёмся оттого.
И днесь, свой скоротечный
Мы начинаем труд,
- Гори, «Осрам» 100 свечный.
Стучи, мой «Ундервуд»!
Итак, в 20-м веке
Препакостной порой, -
Россией правил некий
Царь Николай 2-ой.
Царевы предки лично
Пришли с иной земли
И очень романтично
Себя они вели;
С экспрессией огромной,
Как будто на пари,
Тянулись к немкам томно
Российские цари.
И, в силу тех романов, -
Российский властелин -
Был - менее Романов
И более - Голштин.
Всяк мил в своем лишь стиле
(Не угодишь ведь всем)!
Одни - его любили,
Другие - не совсем!
Хоть к Истине путь труден
Мы скажем наперед:
- Любил его Распутин
И не любил народ!
Свободных дней виновник, -
Сей пресловутый царь -
Веселый был полковник
И мрачный Государь!
И у него, со слухов,
Порядок был таков:
То вызывал он духов,
То - змиев и слонов.
Но все ж гораздо хуже,
Что, с немцами возясь, -
Жена его к тому же,
Алисою звалась!..
Итак, продолжим снова
Сказание свое
Про старое царево
Веселое житье: -
Едва лишь только очи -
Царь протирал, - с утра -
До ночи, что есть мочи,
Кричали все «ура!»
И к царской спальне цугом,
От имени страны
Спешили друг за другом
Придворные чины.
И первым из холопов
(Новинка в сей среде),
Являлся Протопопов
С цветами и .....
За ним же, что есть силы,
И даже свыше сил, -
Качающийся Нилов
Со штопором спешил.
А дальше, вслед за ними,
Трусили на поклон:
И отче Питириме
И Фредерикс барон!
И стулья опрокинув,
Во всю скакали мочь:
Герр Штюрмер, Сухомлинов
И проч., и проч., и проч.
И, мучаясь отдышкой,
Ту скачку завершал -
С Кувакою подмышкой -
Воейков - генерал.
На половине ж датской
Alice, не без причин,
О чем-то по-немецки
Писала «нах Берлин»*.
И опускала веки,
Взглянув на полуштоф,
Что пил приятель некий
Madame de Virouboff **
* - в Берлин
** - мадам Вырубова
Но, вот самодержавно
Окончив туалет,
Царь шел легко и плавно
В рабочий кабинет.
И целый час с размаха
Подписывал дела …
- Эх, шапка Мономаха
Недаром тяжела!
Лишь только расписаться
Царь успевал, ан глядь:
Десяток делегаций
Вдруг надобно принять!...
Сверх них, в приемной царской
Царя волнуясь ждут:
Какой-то принц татарский
И груженый верблюд.
И всем без прекословья,
Твердил монарх с утра:
- «Пью ваше, мол, здоровье
И, вообще, урра!..
(Весьма отметить ценно, -
Что всюду речь свою
Всегда и неизменно -
Кончал он словом «пью»).
На половине ж датской
Аliсе, не без причин,
О чем-то по немецки
Писала «нах Берлин».
И опускала веки,
Взглянув на полуштоф,
Что пил приятель некий
Madame de Virouboff
Для всяких делегаций,
Так завелось уж встарь, -
И - переодеваться
Был должен Государь.
Согласно строгой норме,
К гостям иных племен -
Чтоб выйти в русской форме?!
- Скандал и mauvais ton!
И бедный император,
Блюдя престиж страны,
Менял, как трансформатор
Мундиры и штаны!
За дверью же дворцовой
«Возлюбленный народ»
Все снова да и снова -
Подтягивал живот.
Но, плюнув на балансы
И плюнув на мораль,
Российские финансы
На барке плыли вдаль.
От плаванья такого
Худел наличный фонд
И падал наш целковый,
Как дама demi-mond .
И в грустном разговоре
Шептал народ, как встарь, -
- «Ох, горюшко нам, горе!
- Да, где же наш-то царь?»
Царя же, как булавку,
Носило наугад:
Из Петрограда - в Ставку,
Из Ставки - в Петроград!
В ту пору Сухомлинов,
Задорен и удал,
Дорогу до Берлина
На карте изучал
- «Эй, в ногу, мол, ребята!
Не выдадим своих!
- Эх вы-то мол, да я-то,
Да шапками мы их»!
О деле том поведал
И шею дав в залог,
Полковник Мясоедов
Ему весьма помог!
Царя же, как булавку,
Носило наугад:
Из Петрограда - в Ставку,
Из Ставки - в Петроград!
В ту пору, благосклонно
Открыт со всех сторон,
Сиял огнями томный
Клейнмихельский салон.
Шинели нервно скинув,
Тянулись гости в зал...
Бывал там Сухомлинов
И Штюрмер там бывал.
И каждый день в том зале
Прохвосты всех кокард
На ужин подавали
Россию «a la carte»
Царя же, как булавку,
Носило наугад:
Из Петрограда - в Ставку,
Из Ставки - в Петроград!
В ту пору Протопопов,
Среди дворцовых зал
Глазами скромно хлопав,
С портфелем флиртовал.
Портфель увидев близко,
Он, вмиг, потупил взгляд…
И пал тут, как модистка,
Почтенный депутат.
Царя же, как булавку,
Носило наугад:
Из Петрограда - в Ставку,
Из Ставки - в Петроград!
На половине ж датской
Аliсе, не без причин,
О чем-то по немецки
Писала «нах Берлин».
И опускала веки
Взглянув на полуштоф,
Что пил приятель некий
Madame de Virouboff
Был старец тот Григорий
Любим со всех сторон...
- Без всяких аллегорий -
Сплошной Декамерон!
Царя же, как булавку,
Носило наугад:
Из Петрограда - в Ставку,
Из Ставки - в Петроград!
В ту пору, в мрачном стиле
С утра и до утра -
Карандаши точили
Зловеще цензора.
И, прыгая жеманно
Пред цензорской толпой,
Газета, как Сусанна,
Белела наготой.
Царя же, как булавку,
Носило наугад:
Из Петрограда - в Ставку,
Из Ставки - в Петроград!
В ту пору по парадам,
Сквозь барабанный гул,
Срывалось сплошь и рядом
«Ура» - «на караул»...
Сквозя меж бед лещами -
Из сита - в решето,
Гуляли мы с «пажами
В гороховых пальто» ...
Была во время оно
Пропорция строга:
- На каждую персону -
Два с четвертью шпика!
Царя же, как булавку,
Носило наугад:
Из Петрограда - в Ставку,
Из Ставки - в Петроград!
Быстрее небылицы
Помчалась Быль… И вот, -
На улицы столицы
Вдруг высыпал народ.
Хоть «братцев» не скопляться
Просили пристава,
Ответили им «братцы»:
- «Да, как же, черта с два!»
Тогда им для острастки
Сказали гневно тут:
- «Пожалуйте-с в участок,
В участке разберут!»
Но «братцы» ждать не стали
Разбора их делам
И сами разобрали
Участки по камням!..
- Позвольте, где ж Правительство?
- Засели-с в кабинет!
- А где ж его величество?
- Pardon, их дома нет!
А где ж его величество?
В ту пору, вереницей,
Привычкам вопреки,
Носились по столице!
Вовсю грузовики.
И, погрузившись в думу,
Персоны в орденах
Тряслись уныло в Думу
На тех грузовиках.
Что час, то по персоне,
Груз умножался сей
И было в «Павильоне»
«Свидание друзей»,
- Позвольте, где ж Правительство?
- Засели-с в кабинет!
- А где ж его величество?
- Pardon , их дома нет!
Свершив дела такие,
Настала всюду тишь...
И лишь городовые
Постреливали с крыш.
Пугливей антилопы,
По крышам, наконец,
Вернулся Протопопов
В Таврический дворец.
- Позвольте, где ж Правительство?
- Простыл его и след!
- А где ж его величество?
- Pardon , их дома нет!
Но все-ж нашли царя-то!..
Во Пскове той порой
С царем у депутатов
Быль разговор такой:
- «Я очень озабочен!...
Что просит наша Русь?»
- «Отречься просит очень!»...
- «Ну ладно, отрекусь»!...
И, взяв перо, мгновенно
Царь написал, в присест,
Экспромтно-вдохновенный
Последний манифест:
- «Мы, царь всехристианский
И проч., и проч., и проч
Царь польский, князь финляндский
Уйти решили прочь!...
Пусть правит русским краем
Наш братец наперед!
О том оповещаем
«Возлюбленный народ».
И тут же, очень мило,
Услышавши « merci!»,
Он в пользу Михаила
Отрекся от Руси!
Явился к Михаилу
Весь цвет кадетских сил:
- «Эх, Господи помилуй,
Пожалте-с, Михаил»!...
Но Михаил в смущеньи
К кадетам выйдя в зал,
В ответ на предложенье -
Руками замахал.
Итак, в карман невзгоды!
Тоску ж за воротник!
- Да здравствует Свобода!
И «вив ля републик»!
В первом номере журнала "Лукоморье" от 1 января 1917 был опубликованы ТРИ НОВОГОДНИХ ТОСТА
Куранты пробили...и вот
под бранный дым и гром
Сатурн венчает Новый год
железом и огнем.
Встаем мы вновь среди друзей,
бокалами звеня,
И есть для Родины моей
три тоста у меня.
Мой первый тост - за тех, чей взор
как прежде бодр и прям,
На чьей груди нам всем в укор
Алеет грозный шрам,
За тех, кто там, плечо с плечом
сплотившись в ряд, звенят
Но не бокалом, а мечом!..
Тост первый за солдат!
Второй мой тост - бокалов звон -
за жатву наших дней,
За наше будущее он,
за наших сыновей.
Чтоб, помянув на тризне нас,
на мелкие куски
Они разбили в тот же час
отцовские очки!
И, сбросив в прах былой кумир,
казавшийся святым,
Смогли б увидеть новый мир
под солнцем золотым!
Второй мой тост - бокалов звон -
за жатву наших дней,
За наше будущее он.
Второй тост - за детей!
Звени, звени, мой третий тост,
звени же вновь и вновь
О вечно лгущей сказке звезд!
Тост третий - за любовь!
Когда-то где-то в дни свои
жил некий человек,
Который не вкусил любви
за весь свой долгий век.
И потому и оттого
узнал весь край о нем,
И называли все его
великим мудрецом.
И вот явился, наконец,
сам царь проверить слух,
И оказалось, что мудрец
был просто слеп и глух!..
Звени, звени, мои третий тост,
звени же вновь и вновь
О вечно лгущей сказке звезд!
Тост третий - за любовь!
А это тост из издания «Синий журнал» в № 1 за 1917:
Ты слышишь шаг стозвонный,-
набатный ураган? - Вот, он
идет, рожденный в горниле
бурь, титан! Не даром в ко-
лыбели, всем правилам в
разрез, ему шрапнели пели
положенный «berceuse».
И, вставши до рассвета,
к рассвету сквозь ту-
ман шагает бодро этот
железный мальчуган!
Довольно ж
ныть и х ныкать,
и в бурях огне-
вых, нахохлившись
чирикать о горе-
стях былых!!!
Все старые
ошибки све-
зем мы на
погост!..
За гордую улыбку!
За бодрость - этот тост!
В мартовские дня Февральской революции 1917 "Синий журнал" № 11 от 25 марта публикует сатирическое стихотворение Агнивцева
ФРАУ АЛИСА, АУФВИДЕРЗЕЙН
Как вначале, так и дале,
Между всяческих вещиц,
Все нам немцы поставляли:
От подтяжек-до цариц!
Коль вглядеться в дело близко,
Этот экспорт, что-бельмо!
- На царице всероссийской-
«Made in Germany» клеймо!!!
- Надо Алисе
Ехать назад!..
- Адрес для писем:
- «Гессен-Дармштадт»!..
- Фрау Алиса
Едет «нах Рейн»,
- Фрау Алиса,
Ауфвидерзейн!..
Возвратясь в места родные
Сообщите там тогда,
Что импорт цариц в Россию -
Прекратился навсегда!
А эти стихи стали знаменитыми после того, как их начал петь Александр Вертинский.
РАССЕЯННЫЙ КОРОЛЬ
Затянут шелком тронный зал!
На всю страну сегодня
Король дает бессчетный бал
По милости Господней!..
Как и всегда, Король там был
Галантен неизменно
И перед дамой преклонил
Высокое колено!..
Старый Шут, покосившись на зал,
Подняв тонкую бровь, прошептал:
- Он всегда, после бала веселого,
Возвращается без головы!..
Как легко Вы теряете голову!
Ах, Король, как рассеяны Вы!
Затянут красным тронный зал!
На всю страну сегодня
Народ дает свой первый бал
По милости Господней.
Как и всегда, Король там был
Галантен неизменно!..
И под ножом он преклонил
Высокое колено!..
Старый Шут, покосившись на зал,
Подняв тонкую бровь, прошептал:
- Он всегда, после бала веселого,
Возвращается без головы!..
Как легко Вы теряете голову!..
Ах, Король, как рассеяны Вы!..
1917
Click to viewЗавершу подборку очень объемной "Историей дома Романовых". Пусть будет, как образчик революционной сатиры.
ИСТОРИЯ ДОМА РОМАНОВЫХ
(опубликована в журнале "Лукоморье", №14, 1917 год от 25 апреля)
Сколь сладко знать, о дети,
Что днесь за сей мой труд -
В Цензурном Комитете
Мне шею не натрут!
Но предваряю все же,
Во избежанье драм -
Читать сие негоже
Ушедшим цензорам!
Зане, аз многогрешен,
За труд сей при царе -
Эх, был бы аз повешен,
На первом фонаре.
Историей Романова
Всяк школьник умудрен
И предков царских заново
Тревожить не резон.
Об их юдоли райской
И о земных делах -
Товарищ Иловайский
Без удержу писах.
Тягаться не желая
С «Историей» его, -
Мы - царством Николая
Займёмся оттого.
И днесь, свой скоротечный
Мы начинаем труд,
- Гори, «Осрам» 100 свечный.
Стучи, мой «Ундервуд»!
Итак, в 20-м веке
Препакостной порой, -
Россией правил некий
Царь Николай 2-ой.
Царевы предки лично
Пришли с иной земли
И очень романтично
Себя они вели;
С экспрессией огромной,
Как будто на пари,
Тянулись к немкам томно
Российские цари.
И, в силу тех романов, -
Российский властелин -
Был - менее Романов
И более - Голштин.
Всяк мил в своем лишь стиле
(Не угодишь ведь всем)!
Одни - его любили,
Другие - не совсем!
Хоть к Истине путь труден
Мы скажем наперед:
- Любил его Распутин
И не любил народ!
Свободных дней виновник, -
Сей пресловутый царь -
Веселый был полковник
И мрачный Государь!
И у него, со слухов,
Порядок был таков:
То вызывал он духов,
То - змиев и слонов.
Но все ж гораздо хуже,
Что, с немцами возясь, -
Жена его к тому же,
Алисою звалась!..
Итак, продолжим снова
Сказание свое
Про старое царево
Веселое житье: -
Едва лишь только очи -
Царь протирал, - с утра -
До ночи, что есть мочи,
Кричали все «ура!»
И к царской спальне цугом,
От имени страны
Спешили друг за другом
Придворные чины.
И первым из холопов
(Новинка в сей среде),
Являлся Протопопов
С цветами и .....
За ним же, что есть силы,
И даже свыше сил, -
Качающийся Нилов
Со штопором спешил.
А дальше, вслед за ними,
Трусили на поклон:
И отче Питириме
И Фредерикс барон!
И стулья опрокинув,
Во всю скакали мочь:
Герр Штюрмер, Сухомлинов
И проч., и проч., и проч.
И, мучаясь отдышкой,
Ту скачку завершал -
С Кувакою подмышкой -
Воейков - генерал.
На половине ж датской
Alice, не без причин,
О чем-то по-немецки
Писала «нах Берлин»*.
И опускала веки,
Взглянув на полуштоф,
Что пил приятель некий
Madame de Virouboff **
* - в Берлин
** - мадам Вырубова
Но, вот самодержавно
Окончив туалет,
Царь шел легко и плавно
В рабочий кабинет.
И целый час с размаха
Подписывал дела …
- Эх, шапка Мономаха
Недаром тяжела!
Лишь только расписаться
Царь успевал, ан глядь:
Десяток делегаций
Вдруг надобно принять!...
Сверх них, в приемной царской
Царя волнуясь ждут:
Какой-то принц татарский
И груженый верблюд.
И всем без прекословья,
Твердил монарх с утра:
- «Пью ваше, мол, здоровье
И, вообще, урра!..
(Весьма отметить ценно, -
Что всюду речь свою
Всегда и неизменно -
Кончал он словом «пью»).
На половине ж датской
Аliсе, не без причин,
О чем-то по немецки
Писала «нах Берлин».
И опускала веки,
Взглянув на полуштоф,
Что пил приятель некий
Madame de Virouboff
Для всяких делегаций,
Так завелось уж встарь, -
И - переодеваться
Был должен Государь.
Согласно строгой норме,
К гостям иных племен -
Чтоб выйти в русской форме?!
- Скандал и mauvais ton!
И бедный император,
Блюдя престиж страны,
Менял, как трансформатор
Мундиры и штаны!
За дверью же дворцовой
«Возлюбленный народ»
Все снова да и снова -
Подтягивал живот.
Но, плюнув на балансы
И плюнув на мораль,
Российские финансы
На барке плыли вдаль.
От плаванья такого
Худел наличный фонд
И падал наш целковый,
Как дама demi-mond .
И в грустном разговоре
Шептал народ, как встарь, -
- «Ох, горюшко нам, горе!
- Да, где же наш-то царь?»
Царя же, как булавку,
Носило наугад:
Из Петрограда - в Ставку,
Из Ставки - в Петроград!
В ту пору Сухомлинов,
Задорен и удал,
Дорогу до Берлина
На карте изучал
- «Эй, в ногу, мол, ребята!
Не выдадим своих!
- Эх вы-то мол, да я-то,
Да шапками мы их»!
О деле том поведал
И шею дав в залог,
Полковник Мясоедов
Ему весьма помог!
Царя же, как булавку,
Носило наугад:
Из Петрограда - в Ставку,
Из Ставки - в Петроград!
В ту пору, благосклонно
Открыт со всех сторон,
Сиял огнями томный
Клейнмихельский салон.
Шинели нервно скинув,
Тянулись гости в зал...
Бывал там Сухомлинов
И Штюрмер там бывал.
И каждый день в том зале
Прохвосты всех кокард
На ужин подавали
Россию «a la carte»
Царя же, как булавку,
Носило наугад:
Из Петрограда - в Ставку,
Из Ставки - в Петроград!
В ту пору Протопопов,
Среди дворцовых зал
Глазами скромно хлопав,
С портфелем флиртовал.
Портфель увидев близко,
Он, вмиг, потупил взгляд…
И пал тут, как модистка,
Почтенный депутат.
Царя же, как булавку,
Носило наугад:
Из Петрограда - в Ставку,
Из Ставки - в Петроград!
На половине ж датской
Аliсе, не без причин,
О чем-то по немецки
Писала «нах Берлин».
И опускала веки
Взглянув на полуштоф,
Что пил приятель некий
Madame de Virouboff
Был старец тот Григорий
Любим со всех сторон...
- Без всяких аллегорий -
Сплошной Декамерон!
Царя же, как булавку,
Носило наугад:
Из Петрограда - в Ставку,
Из Ставки - в Петроград!
В ту пору, в мрачном стиле
С утра и до утра -
Карандаши точили
Зловеще цензора.
И, прыгая жеманно
Пред цензорской толпой,
Газета, как Сусанна,
Белела наготой.
Царя же, как булавку,
Носило наугад:
Из Петрограда - в Ставку,
Из Ставки - в Петроград!
В ту пору по парадам,
Сквозь барабанный гул,
Срывалось сплошь и рядом
«Ура» - «на караул»...
Сквозя меж бед лещами -
Из сита - в решето,
Гуляли мы с «пажами
В гороховых пальто» ...
Была во время оно
Пропорция строга:
- На каждую персону -
Два с четвертью шпика!
Царя же, как булавку,
Носило наугад:
Из Петрограда - в Ставку,
Из Ставки - в Петроград!
Быстрее небылицы
Помчалась Быль… И вот, -
На улицы столицы
Вдруг высыпал народ.
Хоть «братцев» не скопляться
Просили пристава,
Ответили им «братцы»:
- «Да, как же, черта с два!»
Тогда им для острастки
Сказали гневно тут:
- «Пожалуйте-с в участок,
В участке разберут!»
Но «братцы» ждать не стали
Разбора их делам
И сами разобрали
Участки по камням!..
- Позвольте, где ж Правительство?
- Засели-с в кабинет!
- А где ж его величество?
- Pardon, их дома нет!
А где ж его величество?
В ту пору, вереницей,
Привычкам вопреки,
Носились по столице!
Вовсю грузовики.
И, погрузившись в думу,
Персоны в орденах
Тряслись уныло в Думу
На тех грузовиках.
Что час, то по персоне,
Груз умножался сей
И было в «Павильоне»
«Свидание друзей»,
- Позвольте, где ж Правительство?
- Засели-с в кабинет!
- А где ж его величество?
- Pardon , их дома нет!
Свершив дела такие,
Настала всюду тишь...
И лишь городовые
Постреливали с крыш.
Пугливей антилопы,
По крышам, наконец,
Вернулся Протопопов
В Таврический дворец.
- Позвольте, где ж Правительство?
- Простыл его и след!
- А где ж его величество?
- Pardon , их дома нет!
Но все-ж нашли царя-то!..
Во Пскове той порой
С царем у депутатов
Быль разговор такой:
- «Я очень озабочен!...
Что просит наша Русь?»
- «Отречься просит очень!»...
- «Ну ладно, отрекусь»!...
И, взяв перо, мгновенно
Царь написал, в присест,
Экспромтно-вдохновенный
Последний манифест:
- «Мы, царь всехристианский
И проч., и проч., и проч
Царь польский, князь финляндский
Уйти решили прочь!...
Пусть правит русским краем
Наш братец наперед!
О том оповещаем
«Возлюбленный народ».
И тут же, очень мило,
Услышавши « merci!»,
Он в пользу Михаила
Отрекся от Руси!
Явился к Михаилу
Весь цвет кадетских сил:
- «Эх, Господи помилуй,
Пожалте-с, Михаил»!...
Но Михаил в смущеньи
К кадетам выйдя в зал,
В ответ на предложенье -
Руками замахал.
Итак, в карман невзгоды!
Тоску ж за воротник!
- Да здравствует Свобода!
И «вив ля републик»!