14 апреля 1942 года
в дневнике историка-архивиста Георгия Князева (55 лет Ленинград):
14 апреля. 297[-й] день войны. Вторник. Объявлено о присуждении Сталинских премий по 200 тысяч и 100 тысяч рублей. Многие из академиков получили премии за работы, напечатанные в 1941 году. Между ними В. Л. Комаров, А. Е. Ферсман, С. Н. Бернштейн, А. Ф. Иоффе, Л. И. Мандельштам, Н. Д. Папалекси, Н. Д. Зелинский, И. В. Гребенщиков, Л. И. Прасолов и др. Из историков на этот раз получили коллективную премию авторы «Истории дипломатии», в том числе академик Е. В. Тарле. Еще раз, даже в труднейшие дни войны, правительство и партия не забывает фронта творчества - научного и технического. С большим волнением читал длинный список награжденных.
Сегодня прошла в несколько часов подписка на новый заем. Подписались на полный месячный оклад.
Открыл сегодня комнату, где помещается на службе наш читальный зал, и приводил его в порядок. Устал напоминать о необходимости возобновления работы, хочу подействовать личным примером. Надо отдать справедливость И. С. Лосевой. Она хоть и не оправилась от болезни, но пришла в Архив и даже принесла с собой материалы после покойного проф. Вульфа.
Мучительный встает перед[о] мной вопрос о премировании сотрудников к 1 Мая. Чем премировать, кого?
Заведующему Рукописным отделом Публичной библиотеки И. А. Бычкову 84 года, но он жив, здоров (относительно) и находит в себе сил[ы] работать. А. И. Андреев был у него и поразился его бодрости.
На солнышке у профессорского подъезда университета сидит директор университетской библиотеки. Около него сотрудницы... Оказывается, их положение в библиотеке очень тяжелое. Выбито 102 окна (не только стекла, но и рамы), снег лежит в книгохранилищах; коридор, где тоже лежат книги, промок до потолка, и библиотекари не знают, что делать с ними! Все отсырело, начинает плесневеть.
Как широк, широк человек! Страшно за его широту и за противоречия. Никаких незыблемых вечных вех, семафоров, установленных на пути. Временные знаки для опознания пути расставляются, но путь-то оказывается тупиковым, как это было почти в продолжение 2000 лет с христианством! Множество путей впереди, но история учит, что ни один из них никуда не ведет. Кроме одного - извилистого, «диалектического», указанного Лениным. Как никогда, я понимаю это сейчас в абсолютном беспутии человечества... Сколько заблуждений в прошлом, часто искренних, прекрасных, но диалектически превратившихся в свою противоположность!..
Я все вбираю в себя, взвешиваю. Еще одно подмечаю - непрерывное заимствование. Только у гениев это гениально выходит, а у нас, простых смертных, аляповато, и когда скрыт источник, пахнет плагиатом. Я уже много раз повторял: новое только то. что хорошо забыто. Я вот мыслю, и кто-то до меня уже так или почти так, иногда глубже, лучше, сильнее думал. Где мое и где не мое? Кто тут проведет грань? Я читаю и вычитываю из книг самого себя, свои мысли, более удачно или сильно выраженные. Я радуюсь. Я узнаю самого себя.
А иногда я позволяю себе кощунство, страшную дерзость: я по-своему стараюсь передать некоторые мысли, образы, переживания, встреченные мною - особенно в книгах поэтов. У них, ради звучности стиха, канона формы (рифм, ритмики, строфики, например в сонетах) много лишних слов, воды, травы, случайных образов, неярких мыслей. Многое я беру в сокращении. Иногда позволяю понять произведение по-своему, в особенности если оно слишком оригинальное, до «заумности», как например поэмы Швоба, Уитмена и др. Беру, что нахожу в себе созвучного в их творчестве, делаюсь как бы их сотворцом. Меня не пугает «знаменитость» автора. Я ни на что не претендую, кроме одного - понять, усвоить, пережить то, что часто без такой работы сотворчества проходит незаметно, скользит по поверхности, не трогает, не волнует. В эти тяжелые дни я особенно заворожен мыслями гениальных поэтов прошлого, но я беру из них [то], что сродни и понятно мне и [что] волнует меня сейчас. Ведь в какое время мне жить пришлось! Не бывало еще таких дней на старушке-земле. А хотелось бы успеть узнать и понять из мудрости и безумия прошлого о том, что ждет человечество в будущем!..
14 апреля. 297[-й] день войны. Вторник. Объявлено о присуждении Сталинских премий по 200 тысяч и 100 тысяч рублей. Многие из академиков получили премии за работы, напечатанные в 1941 году. Между ними В. Л. Комаров, А. Е. Ферсман, С. Н. Бернштейн, А. Ф. Иоффе, Л. И. Мандельштам, Н. Д. Папалекси, Н. Д. Зелинский, И. В. Гребенщиков, Л. И. Прасолов и др. Из историков на этот раз получили коллективную премию авторы «Истории дипломатии», в том числе академик Е. В. Тарле. Еще раз, даже в труднейшие дни войны, правительство и партия не забывает фронта творчества - научного и технического. С большим волнением читал длинный список награжденных.
Сегодня прошла в несколько часов подписка на новый заем. Подписались на полный месячный оклад.
Открыл сегодня комнату, где помещается на службе наш читальный зал, и приводил его в порядок. Устал напоминать о необходимости возобновления работы, хочу подействовать личным примером. Надо отдать справедливость И. С. Лосевой. Она хоть и не оправилась от болезни, но пришла в Архив и даже принесла с собой материалы после покойного проф. Вульфа.
Мучительный встает перед[о] мной вопрос о премировании сотрудников к 1 Мая. Чем премировать, кого?
Заведующему Рукописным отделом Публичной библиотеки И. А. Бычкову 84 года, но он жив, здоров (относительно) и находит в себе сил[ы] работать. А. И. Андреев был у него и поразился его бодрости.
На солнышке у профессорского подъезда университета сидит директор университетской библиотеки. Около него сотрудницы... Оказывается, их положение в библиотеке очень тяжелое. Выбито 102 окна (не только стекла, но и рамы), снег лежит в книгохранилищах; коридор, где тоже лежат книги, промок до потолка, и библиотекари не знают, что делать с ними! Все отсырело, начинает плесневеть.
Как широк, широк человек! Страшно за его широту и за противоречия. Никаких незыблемых вечных вех, семафоров, установленных на пути. Временные знаки для опознания пути расставляются, но путь-то оказывается тупиковым, как это было почти в продолжение 2000 лет с христианством! Множество путей впереди, но история учит, что ни один из них никуда не ведет. Кроме одного - извилистого, «диалектического», указанного Лениным. Как никогда, я понимаю это сейчас в абсолютном беспутии человечества... Сколько заблуждений в прошлом, часто искренних, прекрасных, но диалектически превратившихся в свою противоположность!..
Я все вбираю в себя, взвешиваю. Еще одно подмечаю - непрерывное заимствование. Только у гениев это гениально выходит, а у нас, простых смертных, аляповато, и когда скрыт источник, пахнет плагиатом. Я уже много раз повторял: новое только то. что хорошо забыто. Я вот мыслю, и кто-то до меня уже так или почти так, иногда глубже, лучше, сильнее думал. Где мое и где не мое? Кто тут проведет грань? Я читаю и вычитываю из книг самого себя, свои мысли, более удачно или сильно выраженные. Я радуюсь. Я узнаю самого себя.
А иногда я позволяю себе кощунство, страшную дерзость: я по-своему стараюсь передать некоторые мысли, образы, переживания, встреченные мною - особенно в книгах поэтов. У них, ради звучности стиха, канона формы (рифм, ритмики, строфики, например в сонетах) много лишних слов, воды, травы, случайных образов, неярких мыслей. Многое я беру в сокращении. Иногда позволяю понять произведение по-своему, в особенности если оно слишком оригинальное, до «заумности», как например поэмы Швоба, Уитмена и др. Беру, что нахожу в себе созвучного в их творчестве, делаюсь как бы их сотворцом. Меня не пугает «знаменитость» автора. Я ни на что не претендую, кроме одного - понять, усвоить, пережить то, что часто без такой работы сотворчества проходит незаметно, скользит по поверхности, не трогает, не волнует. В эти тяжелые дни я особенно заворожен мыслями гениальных поэтов прошлого, но я беру из них [то], что сродни и понятно мне и [что] волнует меня сейчас. Ведь в какое время мне жить пришлось! Не бывало еще таких дней на старушке-земле. А хотелось бы успеть узнать и понять из мудрости и безумия прошлого о том, что ждет человечество в будущем!..