12 ноября. 20-ый век, вторая половина
стихи-юбиляры.
ДВА ПОЭТА
Пошлость вечна - и вечны стихи.
Два поэта ко мне обратились.
Непохожие их языки
Так чудесно в родном преломились...
Два счастливца из тьмы вековой,
Двух империй птенцы: в средиземной
Первый жил, в поднебесной - второй,
А сошлись - не скажу, что в тюремной.
Европеец, две тысячи лет
Стих твой ясный ко мне простирался.
Азиат, не меня ль твой привет
Ждал шестнадцать веков - и дождался?
Европеец, ты учишь меня,
Как добиться известности лестной.
Азиат, ты сидишь у огня
На полу твоей хижины тесной.
Европеец, что я пропою,
Ты рассудишь и взвесишь без скидки.
Азиат, ты мотыгу твою
У терновой оставил калитки.
Оба правы. Но родственный гений
Мне диктует сквозь толщу веков:
- Не хочу никаких поучений,
Прост мой разум и беден мой кров.
12.11.1978 года, Юрий Колкер
ПРИЗИМЛЕНИЕ
Помело по дорогам, забило траву.
Сивый мельник опять запускает свой жернов.
Суматошные лопасти ветра сорвут
лист последний, лист фиговый, стыдную жертву
и ненужную, в сущности: функции нет,
размножение прервано, и гениталий
отмиранье закончилось. Что-то кольнет,
но не горечь утрат, но проросший кристаллик,
но растения смерти, льдяные ростки,
те, что, множась бесполо, делясь и почкуясь,
не изведали боли зачатья. Рискни
прививать им свой пыл - не поймут, не почуют
и двумерной куртиной на клумбе стекла
разрастутся, бесстыже собою красуясь,
но стекут и исчезнут от капли тепла
и вдоль грядки окна лишь слезу нарисуют
по утраченном рае бесстрастной души,
где архангел стоит у калитки с горячим
языкастым мечом. И - греши, не греши -
но обратно не впустит, крыло раскорячив
и раскормленным оком ведя вокруг стен,
что усыпаны поверху боем кристаллов
и спиралями Бруно увиты. И с тем
уходи от забора. Нет рая. Не стало.
И тогда по весне обесчещенный лед
растечется по древу щебечущим соком
и узнает желанье, и семя нальет,
когда толстый посредник потащит по сотам
этой страсти растительной сладостный пот
от зачатий, слияний, слипаний, соитий,
запасая куртажные, чтобы и под
помелом ледяным уцелеть, утаить - и
непрерывно кольцо, и мелькают подряд
мертвый рай ледяной и живительный ад.
Воротись по весне и повисни, врасти,
повертись и устройся в уютную лунку,
корень дай и росток, высунь почку в горсти.
Солнце бросит блесну - ты проклюнься,
клюнь на этот крючок хлорофилловым ртом,
а потом... А бог знает, что будет потом,
потому что потом будет снова зима,
так что ты не зевай, а вздымайся, взимай,
все равно отдавать все, что взято - и в рост
под проценты вернуть излучение звезд,
все равно ты расплатишься смертью потом -
далеко не прекрасным, но сытным плодом.
12.11.1983, Москва. Владимир Строчков.
ДВА ПОЭТА
Пошлость вечна - и вечны стихи.
Два поэта ко мне обратились.
Непохожие их языки
Так чудесно в родном преломились...
Два счастливца из тьмы вековой,
Двух империй птенцы: в средиземной
Первый жил, в поднебесной - второй,
А сошлись - не скажу, что в тюремной.
Европеец, две тысячи лет
Стих твой ясный ко мне простирался.
Азиат, не меня ль твой привет
Ждал шестнадцать веков - и дождался?
Европеец, ты учишь меня,
Как добиться известности лестной.
Азиат, ты сидишь у огня
На полу твоей хижины тесной.
Европеец, что я пропою,
Ты рассудишь и взвесишь без скидки.
Азиат, ты мотыгу твою
У терновой оставил калитки.
Оба правы. Но родственный гений
Мне диктует сквозь толщу веков:
- Не хочу никаких поучений,
Прост мой разум и беден мой кров.
12.11.1978 года, Юрий Колкер
ПРИЗИМЛЕНИЕ
Помело по дорогам, забило траву.
Сивый мельник опять запускает свой жернов.
Суматошные лопасти ветра сорвут
лист последний, лист фиговый, стыдную жертву
и ненужную, в сущности: функции нет,
размножение прервано, и гениталий
отмиранье закончилось. Что-то кольнет,
но не горечь утрат, но проросший кристаллик,
но растения смерти, льдяные ростки,
те, что, множась бесполо, делясь и почкуясь,
не изведали боли зачатья. Рискни
прививать им свой пыл - не поймут, не почуют
и двумерной куртиной на клумбе стекла
разрастутся, бесстыже собою красуясь,
но стекут и исчезнут от капли тепла
и вдоль грядки окна лишь слезу нарисуют
по утраченном рае бесстрастной души,
где архангел стоит у калитки с горячим
языкастым мечом. И - греши, не греши -
но обратно не впустит, крыло раскорячив
и раскормленным оком ведя вокруг стен,
что усыпаны поверху боем кристаллов
и спиралями Бруно увиты. И с тем
уходи от забора. Нет рая. Не стало.
И тогда по весне обесчещенный лед
растечется по древу щебечущим соком
и узнает желанье, и семя нальет,
когда толстый посредник потащит по сотам
этой страсти растительной сладостный пот
от зачатий, слияний, слипаний, соитий,
запасая куртажные, чтобы и под
помелом ледяным уцелеть, утаить - и
непрерывно кольцо, и мелькают подряд
мертвый рай ледяной и живительный ад.
Воротись по весне и повисни, врасти,
повертись и устройся в уютную лунку,
корень дай и росток, высунь почку в горсти.
Солнце бросит блесну - ты проклюнься,
клюнь на этот крючок хлорофилловым ртом,
а потом... А бог знает, что будет потом,
потому что потом будет снова зима,
так что ты не зевай, а вздымайся, взимай,
все равно отдавать все, что взято - и в рост
под проценты вернуть излучение звезд,
все равно ты расплатишься смертью потом -
далеко не прекрасным, но сытным плодом.
12.11.1983, Москва. Владимир Строчков.