5 сентября. Цена Славы
Nil adeo magnum neque
tam mirabile quicquam,
Quod non paulatim
minuant mirarier omnes. - *
*- Нет ничего, сколь бы великим и изумительным
оно ни показалось бы с первого взгляда, на что
мало-помалу не начинают смотреть с меньшим
изумлением (Лукреций. О природе вещей, II, 1028 сл.)
Был он критикой признан, и учениками
Окружен, и, как женщина, лжив и болтлив;
Он стихами сердца щекотал, как руками,
Иноверцам метафорами насолив.
Переперчив бессмыслицей замысел смутный,
Полурифмы он в ступе, как воду, толок,
Сам себе он завидовал, сиюминутный,
Хитроватый и женственный полубожок.
Разгадав наперед, что сегодня по нраву
Посетителям платных его вечеров,
Пред собой он выталкивал на люди славу
И плясал наизусть под восторженный рев.
Но, домой возвратясь, ненасытной гордыне
Послужив через силу, в постели своей
Он лежал без движенья, как камень в пустыне,
Но еще бессловесней, скупей и мертвей.
5 сентября 1973 года, Арсений Тарковский.
КОРНЕЙ ЧУКОВСКИЙ, 1946 год:
5 сентября. Весь день безостановочный дождь. <...> В «Правде» вчера изничтожают Василия Гроссмана.- Третьего дня у меня был Леонов. Говорит: почему Пастернак мешает нам, его друзьям, вступиться за него? Почему он болтает чорт знает что? <...> Рассказывал подробно о заседании президиума: выступление Фадеева об Антокольском и Гурвиче («почему Гурвич никогда не похвалит ничего советского?»), выступление Поликарпова против «Знамени», Тарасенкова - «вот есть статья о поэтах, и тут сказано: «Тихонов, Пастернак и т. д.». Неужели вам это не обидно, т. Тихонов?».- Я читаю: «Благонамеренные речи» Щедрина, «Записки» Г. З. Елисеева, дневник Блока,- занимаюсь с Женей и не вижу никаких просветов в своей стариковской жизни: ни одного друга, ни одного вдохновения. В сущности я всю жизнь провел за бумагой - и единственный у меня был душевный отдых: дети. Теперь меня ошельмовали перед детьми, а все, что я знаю, никому не нужно. <...>
Меня мало смущают судьбы отдельных литераторов - и моя в том числе - но неужели мне перед самой могилой увидеть судьбу всего мира?
Надо взять мою тоску измором - задушить ее непосильной работой. Берусь за мою рукопись о Некрасове, которая так же клочковата, как и все в моей жизни сейчас.
Был сейчас Нилин. У него ни гроша. Изъятие «Большой жизни» лишило его гонорара 440 000 р.8. Но он счастлив: ему дана командировка в Донбасс, он вскоре поедет туда и попытается загладить ошибку. После Нилина пришел ко мне Леонов. Весел, моложав, похож на Сурикова (на портрете Репина). By зет фатигэ? Пермете муа!*-заговорил он на своем французском яз. Оказывается, сегодня уже кончилось заседание президиума. Результаты: Фадеев - генеральный секретарь. Тихонов, Вишневский, Корнейчук, Симонов - его заместители. В секретариате Борис Горбатов и Леонов... Сегодня в разговоре все свои сравнения он брал из области садоводства. О романе Фадеева: «какая структура у клена, какая структура у самшита, медленно создаются новые клетки. А вон за окном ваш бальзамин - клетки увидишь без микроскопа, огромный, в три месяца достиг высоты, какой клену не достичь и в 12,- но трава, бурьян. Таков и фадеевский роман». Говорит, что не может написать и десятой доли того, что хотелось бы. «А вы думаете, почему я столько души вкладываю в теплицу, в зажигалки?.. Это торможение. Теплица - мой роман, зажигалка - рассказ».
«Ненавижу утечку полезного материала. Домработница Настя сыплет в траву овес для кур. Я убил бы ее за это. И все она делает так. Угощать я люблю, пусть едят, сколько хотят. Но взять яблоко, не доесть и бросить-это мне ненавистно...» <...> Зощенко и Ахматова исключены из Союза писателей. Говорят, Зощенко заявил, что у него денег хватит на 2 года и что он за эти 2 года напишет такую повесть, кот. загладит все прежние. <...>
По поводу пьесы Гроссмана, разруганной в «Правде», Леонов говорит: «Гроссман очень неопытен - он должен был свои заветные мысли вложить в уста какому-нибудь идиоту, заведомому болвану. Если бы вздумали придраться, он мог бы сказать: да ведь это говорит идиот!»