*окончание*
«Разве он маленький мальчик?» - спросил Вигг.
«Разумеется», - ответил карлик.
*
Когда они остановились возле другого большого дома с ярко освещенными окнами, гном поднялся, взмахнул своей шапкой и воскликнул: «Слава, слава, слава!»
«Почему ты славишь этот дом?» - спросил Вигг.
«Это ты узнаешь лет через двадцать, не сейчас», - с лукавым видом сказал его спутник. Он открыл свой сундук и достал несколько книг в красивых обложках.
«Они отлично переплетены, - сказал он, - но что значит их внешний вид по сравнению с их содержанием? Они хранят в себе множество возвышенных человеческих мыслей. Для дам и господ, живущих здесь, я не мог придумать лучшего дара».
Вигг остался сидеть в санях, пока карлик относил подарки. Он скрыл от Вига самое удивительное. Но я все знаю и могу рассказать. Гном видел мальчика одних лет с Виггом, живого, красивого, про которого гном знал, что он станет лучшим другом Вигга и отважным его соратником в борьбе за справедливость, правду и доброту. А в колыбели он увидел девочку с губками, словно розовый бутон. О ней он знал, что когда она выйдет замуж, то станет называть Вигга своим любимым и единственным.
*
Дальше они направились к королевскому дворцу, который был много больше барского дома. «У меня есть подарки для принца, - сказал гном, - а потом поспешим - нужно будет поехать к моему владыке, горному королю, а потом назад, на пустошь к матушке Гертруде».
Снова открылся сундук, и у Вигга зарябило в глазах. На огромном серебряном блюде стояли тысячи солдатиков, конных и пеших. Если повернуть ключик, они начинали брать на караул, поворачиваться вправо и влево, лошади становились на дыбы, а рыцари рубили мечами. На другом блюде, которое изображало море, были корабли с орудиями, и если повернуть ключик, корабли начинали обстреливать крепость, а крепость отвечала своими пушками. Но третье серебряное блюдо оказалось удивительнее всего. На нем было множество домиков, и поля, и луга вокруг них, и сотни людей в домах и на полях - все такие маленькие, что разглядеть их удалось бы только через увеличительное стекло. Но сколько можно было увидеть! Жнецы, мельники, кузнецы, ткачи, портные, сапожники, каменщики, часовщики, столяры, множество других ремесленников - и все прилежно работали.
Видно было, как их жены накрывают на стол и зовут детей обедать. Но видно было и бледных голодных детей и отчаявшихся матерей, которым нечем накормить малышей.
С этими удивительными игрушками гном подбежал к сыну короля. «Ваше высочество, - промолвил он, - занимайтесь не только солдатиками и военными кораблями! Не забывайте и рабочий люд! Благословляйте его в своих молитвах! А когда вы станете королем, сделайте своей высшей целью упрочить благоденствие народа и уменьшить его страдания! Высший судия в день Страшного суда скажет вам: что сделал ты для меньшего из моих братьев, то сделал ты для меня».
Вскоре гном был уже в санях. Рапп и Снапп, Нетт и Летт фыркали и ржали. Карлик взял вожжи, сел в сани возле Вигга, и они помчались через темный лес.
«Куда мы теперь едем?» - спросил Вигг.
«К горному королю», - ответил карлик.
*
Вигг сидел серьезный; он немного помолчал и спросил: «Теперь твой сундук пуст?»
«Почти», - ответил гном и сунул трубку в рот.
«Все получили подарки, а для меня у тебя ничего нет?» - спросил Вигг.
«Я и про тебя не забыл; твой подарок лежит на дне сундука».
«Пожалуйста, покажи!»
«Подожди, вот вернешься домой к матери…»
«Нет, пожалуйста, покажи сейчас!» - Виггу не терпелось увидеть подарок.
«Ну, смотри!» - сказал карлик, повернулся и вытащил из сундука пару толстых шерстных чулок.
«А больше ничего?» - пробормотал Вигге.
«Они что, не нравятся тебе? У тебя же старые чулки все в дырах».
«Матушка может их заштопать. Ты подарил королевскому сыну и другим мальчикам такие дорогие красивые подарки; разве ты не можешь подарить и мне что-нибудь такое же?»
Карлик не сказал в ответ ни слова; он бросил чулки назад в сундук, глубоко-преглубоко затянулся дымом из трубки и посерьезнел.
Дальше они ехали в тишине. Вигг молчал и дулся, завидуя красивым подаркам принца и злясь из-за шерстяных чулок. Гном молча пускал изо рта клубы дыма. Шумели ветви деревьев, журчали лесные ручейки и хрустел снег под копытами лошадей. Возле источника блуждающий огонек осветил дорогу - но напрасно он хлопотал: звезды и снег давали достаточно света.
Наконец приехали к отвесной скале и вышли из саней. Карлик дал Раппу и Снаппу, Нетту и Летту по куску овсяного хлебца. Потом постучал по скале, и она отворилась. Гном взял Вигга за руку, вошел с ним в щель, и не успели они зайти достаточно глубоко, как Вигг испугался по-настоящему.
В скале было очень страшно. Здесь царила бы самая настоящая ночь, если бы во мраке то тут, то там не сверкали глаза гадюк и ядовитых жаб, которые скользили и ворочались на пугающих выступах скалы.
«Я хочу домой, к матушке», - воскликнул Вигг.
«Ты шведский мальчик!» - проговорил карлик.
И Вигг замолчал.
«Как тебе эта жаба?» - спросил гном, указывая указал на зеленое чудовище, которое сидело на камне, уставив на мальчика круглые глаза.
«Какая гадость!», - ответил Вигг.
«Ты сам сотворил ее, - сказал карлик. - Видишь, как она распухла и надулась? Ее напитали недовольство и зависть».
«Я сотворил ее?»
«Конечно. Ты позавидовал подаркам принца и с презрением отнесся к подарку, который я дал тебе от чистого сердца. Из каждой злой мысли, которая рождается у человека, здесь вырастает жаба или гадюка».
«Я поступил гадко». - Виггу стало стыдно.
Они уходили все глубже в гору. Понемногу стало светлеть, и вот за поворотом Вигг с изумлением увидел огромный сияющий зал.
Стены зала были из горного хрусталя; вдоль трех стен стояли улыбающиеся гномы, державшие сосуды, чей блеск рассыпáлся всеми цветами радуги, отражаясь от хрусталя. У четвертой же стены сидел на золотом троне горный король. С плеч короля спадала мантия из горного льна, усыпанная драгоценными камнями, но лицо его было печальным. На другом троне, рядом с королем, сидела его дочь, одетая в серебристое платье. Она была еще больше скована печалью и казалась умирающей. Была она очень бледна и красива нежной красотой.
Посреди зала висели огромные весы, вокруг которых стояли горные гномы; они клали что-то то на одну чашу, то на другую.
А перед королевским троном стояла бессчетная толпа домовых из поместий и домов на несколько миль вокруг; домовые рассказывали, что говорили и делали в этом году люди, в домах которых они жили. И за каждую добрую мысль, за каждое доброе дело, о котором говорил домовой, горные гномы клали золотую гирьку в одну чашу весов, а за каждую злую мысль или злое дело они бросали в другую чашу гадюку или жабу.
«Видишь ли, Вигг, - прошептал рождественский гном, - принцесса больна и умрет, если не выйдет из горы. Она так тоскует по вольному воздуху, так хочет увидеть золото солнца и серебро звезд! Ей обещано, что если она увидит небо, то увидит и ангелов, и ей будет даровано вечное блаженство. Принцесса томится и тоскует, но не сможет выйти из горы раньше того Рождества, когда чаша добра опустится к полу, а чаша зла поднимется к потолку, а ты видишь, что сейчас чаши весов на одном уровне».
Едва рождественский гном договорил, как пришла его очередь докладывать горному королю. Рассказать ему надо было немало, и рассказывал он почти только о хорошем, - ибо то, что он видел, происходило в рождественские дни, когда празднуют рождение у небогатых родителей Младенца, который благодаря доброте и непорочности стал вечным царем мира, и люди бывают приветливее друг к другу, чем в другое время.
И гномы клали все больше золотых гирек на весы, чем дальше рассказывал рождественский гном, и чаша добра становилась все тяжелее.
Но Вигг был как на иголках - он боялся, что назовут его имя; он вздрогнул, покраснел, потом побледнел, кода рождественский гном назвал его. Что сказал карлик о нем и о шерстяных чулках - этого я не стану повторять, но не скрою, что после этого рассказа один из гномов бросил в чашу зла огромную зеленую жабу, которую Вигг видел в пещере, - и была она очень тяжелой. И все, кроме милосердного рождественского гнома, который отвел взгляд, пристально посмотрели на Вигга - король, его дочь, домовые, карлики, гномы, - и взгляды их были строги и печальны, а дочь горного короля смотрела так кротко и с таким страданием, что Вигг закрыл лицо руками.
А рождественский гном рассказывал, как бедная матушка Гертруда в своем домике на вересковой пустоши растила Вигга, у которого не было ни отца, ни матери, плела коврики, вязала метлы и продавала в городке, чтобы добыть пропитание для Вигга, как она шила и чинила его одежду, как работала с охотой и любовью и отказывала себе во всем ради него, как ее радовали его живой нрав и смелое сердце, румяные щеки и преданные глаза, и как охотно она прощала его шалости - она молила бога за него каждый вечер, а сегодня, несмотря на колючий ветер, отправилась далеко в город для того только, чтобы порадовать его праздничными свечами и другими пустяками.
И пока карлик говорил, гномы клали тяжелые золотые гирьки в чашу добра. Отвратительная зеленая жаба спрыгнула на пол и скрылась в пещере, и глаза прекрасной дочери горного короля увлажнились, а Вигг зарыдал.
Он плакал еще и во сне, когда зал горного короля со всем, что в нем было, пропал, и Вигг очутился лежащим в кровати в домике на вересковой пустоши, где гном после полного приключений путешествия пожелал ему доброй ночи, хотя Вигг был таким сонным, что и не слышал его слов. Светлый рождественский огонь пылал в очаге, и когда Вигг проснулся, над ним склонялась матушка Гертруда.
«Бедный маленький Вигг, ты долго просидел один в темноте! Я не могла прийти раньше - ведь дорога такая длинная. Но я принесла праздничные свечи, и белый хлеб, и пряники, и даже пирог, который ты завтра покрошишь лесным птицам. Вот, - добавила матушка Гертруда, - пара шерстяных чулок - я связала их тебе в подарок; это то, что нужно такому мальчишке, как ты, - на тебе же все просто горит! А вот кожаные башмаки - я купила их, чтобы ты не ходил в праздники в деревянных».
Виггу давно хотелось кожные башмаки, и теперь он, счастливый, рассматривал их со всех сторон. Но еще дольше он разглядывал чулки - матушка Гертруда даже решила, что он хочет отыскать в них какую-нибудь спущенную петлю. Но Вигг-то понял: они точь-в-точь такие, как он видел в сундуке карлика.
Он бросился матушке Гертруде на шею со словами: «Спасибо, матушка, за чулки и башмаки - и особенно за чулки!»
*
Итак, каша поставлена в печь, белая скатерть на столе, и зажжены свечи в подсвечнике. Вигг скакал по домику в новых чулках и башмаках. Иногда он останавливался у окна и смотрел на пустошь, не зная, что же случилось по дороге домой. Но рождественский гном добрый, и матушка Гертруда добрая - это он твердо знал, а вечер накануне рождества - волшебный вечер, знал он и это.
В небе сияли тысячи звезд, озаряя вересковую пустошь, и в одиноком домике, стоявшем на пустоши, царили тепло, любовь и радость.
(пер. со шв. vattukvinnan)
«Разумеется», - ответил карлик.
*
Когда они остановились возле другого большого дома с ярко освещенными окнами, гном поднялся, взмахнул своей шапкой и воскликнул: «Слава, слава, слава!»
«Почему ты славишь этот дом?» - спросил Вигг.
«Это ты узнаешь лет через двадцать, не сейчас», - с лукавым видом сказал его спутник. Он открыл свой сундук и достал несколько книг в красивых обложках.
«Они отлично переплетены, - сказал он, - но что значит их внешний вид по сравнению с их содержанием? Они хранят в себе множество возвышенных человеческих мыслей. Для дам и господ, живущих здесь, я не мог придумать лучшего дара».
Вигг остался сидеть в санях, пока карлик относил подарки. Он скрыл от Вига самое удивительное. Но я все знаю и могу рассказать. Гном видел мальчика одних лет с Виггом, живого, красивого, про которого гном знал, что он станет лучшим другом Вигга и отважным его соратником в борьбе за справедливость, правду и доброту. А в колыбели он увидел девочку с губками, словно розовый бутон. О ней он знал, что когда она выйдет замуж, то станет называть Вигга своим любимым и единственным.
*
Дальше они направились к королевскому дворцу, который был много больше барского дома. «У меня есть подарки для принца, - сказал гном, - а потом поспешим - нужно будет поехать к моему владыке, горному королю, а потом назад, на пустошь к матушке Гертруде».
Снова открылся сундук, и у Вигга зарябило в глазах. На огромном серебряном блюде стояли тысячи солдатиков, конных и пеших. Если повернуть ключик, они начинали брать на караул, поворачиваться вправо и влево, лошади становились на дыбы, а рыцари рубили мечами. На другом блюде, которое изображало море, были корабли с орудиями, и если повернуть ключик, корабли начинали обстреливать крепость, а крепость отвечала своими пушками. Но третье серебряное блюдо оказалось удивительнее всего. На нем было множество домиков, и поля, и луга вокруг них, и сотни людей в домах и на полях - все такие маленькие, что разглядеть их удалось бы только через увеличительное стекло. Но сколько можно было увидеть! Жнецы, мельники, кузнецы, ткачи, портные, сапожники, каменщики, часовщики, столяры, множество других ремесленников - и все прилежно работали.
Видно было, как их жены накрывают на стол и зовут детей обедать. Но видно было и бледных голодных детей и отчаявшихся матерей, которым нечем накормить малышей.
С этими удивительными игрушками гном подбежал к сыну короля. «Ваше высочество, - промолвил он, - занимайтесь не только солдатиками и военными кораблями! Не забывайте и рабочий люд! Благословляйте его в своих молитвах! А когда вы станете королем, сделайте своей высшей целью упрочить благоденствие народа и уменьшить его страдания! Высший судия в день Страшного суда скажет вам: что сделал ты для меньшего из моих братьев, то сделал ты для меня».
Вскоре гном был уже в санях. Рапп и Снапп, Нетт и Летт фыркали и ржали. Карлик взял вожжи, сел в сани возле Вигга, и они помчались через темный лес.
«Куда мы теперь едем?» - спросил Вигг.
«К горному королю», - ответил карлик.
*
Вигг сидел серьезный; он немного помолчал и спросил: «Теперь твой сундук пуст?»
«Почти», - ответил гном и сунул трубку в рот.
«Все получили подарки, а для меня у тебя ничего нет?» - спросил Вигг.
«Я и про тебя не забыл; твой подарок лежит на дне сундука».
«Пожалуйста, покажи!»
«Подожди, вот вернешься домой к матери…»
«Нет, пожалуйста, покажи сейчас!» - Виггу не терпелось увидеть подарок.
«Ну, смотри!» - сказал карлик, повернулся и вытащил из сундука пару толстых шерстных чулок.
«А больше ничего?» - пробормотал Вигге.
«Они что, не нравятся тебе? У тебя же старые чулки все в дырах».
«Матушка может их заштопать. Ты подарил королевскому сыну и другим мальчикам такие дорогие красивые подарки; разве ты не можешь подарить и мне что-нибудь такое же?»
Карлик не сказал в ответ ни слова; он бросил чулки назад в сундук, глубоко-преглубоко затянулся дымом из трубки и посерьезнел.
Дальше они ехали в тишине. Вигг молчал и дулся, завидуя красивым подаркам принца и злясь из-за шерстяных чулок. Гном молча пускал изо рта клубы дыма. Шумели ветви деревьев, журчали лесные ручейки и хрустел снег под копытами лошадей. Возле источника блуждающий огонек осветил дорогу - но напрасно он хлопотал: звезды и снег давали достаточно света.
Наконец приехали к отвесной скале и вышли из саней. Карлик дал Раппу и Снаппу, Нетту и Летту по куску овсяного хлебца. Потом постучал по скале, и она отворилась. Гном взял Вигга за руку, вошел с ним в щель, и не успели они зайти достаточно глубоко, как Вигг испугался по-настоящему.
В скале было очень страшно. Здесь царила бы самая настоящая ночь, если бы во мраке то тут, то там не сверкали глаза гадюк и ядовитых жаб, которые скользили и ворочались на пугающих выступах скалы.
«Я хочу домой, к матушке», - воскликнул Вигг.
«Ты шведский мальчик!» - проговорил карлик.
И Вигг замолчал.
«Как тебе эта жаба?» - спросил гном, указывая указал на зеленое чудовище, которое сидело на камне, уставив на мальчика круглые глаза.
«Какая гадость!», - ответил Вигг.
«Ты сам сотворил ее, - сказал карлик. - Видишь, как она распухла и надулась? Ее напитали недовольство и зависть».
«Я сотворил ее?»
«Конечно. Ты позавидовал подаркам принца и с презрением отнесся к подарку, который я дал тебе от чистого сердца. Из каждой злой мысли, которая рождается у человека, здесь вырастает жаба или гадюка».
«Я поступил гадко». - Виггу стало стыдно.
Они уходили все глубже в гору. Понемногу стало светлеть, и вот за поворотом Вигг с изумлением увидел огромный сияющий зал.
Стены зала были из горного хрусталя; вдоль трех стен стояли улыбающиеся гномы, державшие сосуды, чей блеск рассыпáлся всеми цветами радуги, отражаясь от хрусталя. У четвертой же стены сидел на золотом троне горный король. С плеч короля спадала мантия из горного льна, усыпанная драгоценными камнями, но лицо его было печальным. На другом троне, рядом с королем, сидела его дочь, одетая в серебристое платье. Она была еще больше скована печалью и казалась умирающей. Была она очень бледна и красива нежной красотой.
Посреди зала висели огромные весы, вокруг которых стояли горные гномы; они клали что-то то на одну чашу, то на другую.
А перед королевским троном стояла бессчетная толпа домовых из поместий и домов на несколько миль вокруг; домовые рассказывали, что говорили и делали в этом году люди, в домах которых они жили. И за каждую добрую мысль, за каждое доброе дело, о котором говорил домовой, горные гномы клали золотую гирьку в одну чашу весов, а за каждую злую мысль или злое дело они бросали в другую чашу гадюку или жабу.
«Видишь ли, Вигг, - прошептал рождественский гном, - принцесса больна и умрет, если не выйдет из горы. Она так тоскует по вольному воздуху, так хочет увидеть золото солнца и серебро звезд! Ей обещано, что если она увидит небо, то увидит и ангелов, и ей будет даровано вечное блаженство. Принцесса томится и тоскует, но не сможет выйти из горы раньше того Рождества, когда чаша добра опустится к полу, а чаша зла поднимется к потолку, а ты видишь, что сейчас чаши весов на одном уровне».
Едва рождественский гном договорил, как пришла его очередь докладывать горному королю. Рассказать ему надо было немало, и рассказывал он почти только о хорошем, - ибо то, что он видел, происходило в рождественские дни, когда празднуют рождение у небогатых родителей Младенца, который благодаря доброте и непорочности стал вечным царем мира, и люди бывают приветливее друг к другу, чем в другое время.
И гномы клали все больше золотых гирек на весы, чем дальше рассказывал рождественский гном, и чаша добра становилась все тяжелее.
Но Вигг был как на иголках - он боялся, что назовут его имя; он вздрогнул, покраснел, потом побледнел, кода рождественский гном назвал его. Что сказал карлик о нем и о шерстяных чулках - этого я не стану повторять, но не скрою, что после этого рассказа один из гномов бросил в чашу зла огромную зеленую жабу, которую Вигг видел в пещере, - и была она очень тяжелой. И все, кроме милосердного рождественского гнома, который отвел взгляд, пристально посмотрели на Вигга - король, его дочь, домовые, карлики, гномы, - и взгляды их были строги и печальны, а дочь горного короля смотрела так кротко и с таким страданием, что Вигг закрыл лицо руками.
А рождественский гном рассказывал, как бедная матушка Гертруда в своем домике на вересковой пустоши растила Вигга, у которого не было ни отца, ни матери, плела коврики, вязала метлы и продавала в городке, чтобы добыть пропитание для Вигга, как она шила и чинила его одежду, как работала с охотой и любовью и отказывала себе во всем ради него, как ее радовали его живой нрав и смелое сердце, румяные щеки и преданные глаза, и как охотно она прощала его шалости - она молила бога за него каждый вечер, а сегодня, несмотря на колючий ветер, отправилась далеко в город для того только, чтобы порадовать его праздничными свечами и другими пустяками.
И пока карлик говорил, гномы клали тяжелые золотые гирьки в чашу добра. Отвратительная зеленая жаба спрыгнула на пол и скрылась в пещере, и глаза прекрасной дочери горного короля увлажнились, а Вигг зарыдал.
Он плакал еще и во сне, когда зал горного короля со всем, что в нем было, пропал, и Вигг очутился лежащим в кровати в домике на вересковой пустоши, где гном после полного приключений путешествия пожелал ему доброй ночи, хотя Вигг был таким сонным, что и не слышал его слов. Светлый рождественский огонь пылал в очаге, и когда Вигг проснулся, над ним склонялась матушка Гертруда.
«Бедный маленький Вигг, ты долго просидел один в темноте! Я не могла прийти раньше - ведь дорога такая длинная. Но я принесла праздничные свечи, и белый хлеб, и пряники, и даже пирог, который ты завтра покрошишь лесным птицам. Вот, - добавила матушка Гертруда, - пара шерстяных чулок - я связала их тебе в подарок; это то, что нужно такому мальчишке, как ты, - на тебе же все просто горит! А вот кожаные башмаки - я купила их, чтобы ты не ходил в праздники в деревянных».
Виггу давно хотелось кожные башмаки, и теперь он, счастливый, рассматривал их со всех сторон. Но еще дольше он разглядывал чулки - матушка Гертруда даже решила, что он хочет отыскать в них какую-нибудь спущенную петлю. Но Вигг-то понял: они точь-в-точь такие, как он видел в сундуке карлика.
Он бросился матушке Гертруде на шею со словами: «Спасибо, матушка, за чулки и башмаки - и особенно за чулки!»
*
Итак, каша поставлена в печь, белая скатерть на столе, и зажжены свечи в подсвечнике. Вигг скакал по домику в новых чулках и башмаках. Иногда он останавливался у окна и смотрел на пустошь, не зная, что же случилось по дороге домой. Но рождественский гном добрый, и матушка Гертруда добрая - это он твердо знал, а вечер накануне рождества - волшебный вечер, знал он и это.
В небе сияли тысячи звезд, озаряя вересковую пустошь, и в одиноком домике, стоявшем на пустоши, царили тепло, любовь и радость.
(пер. со шв. vattukvinnan)