- Послушай, - сказал он, когда темнеющий напиток нехотя закапал через фильтр, - ты ведь говорила, что с детства любишь ролевые игры? Представляешь себя то Клеопатрой, то еще кем-то... Так вот, почему бы и нам с тобой не поиграть в такую игру? То есть дома у тебя одна роль, я понимаю. Не будем об этом говорить, это твое личное дело. А здесь я хочу, чтобы ты была такой женщиной, какая нравится мне. Ну вот как Анна Григорьевна Сниткина, к примеру! Представляешь себе, да?
- А что интересного в этой роли?
- Ну, такие вещи не объясняют! Это надо чувствовать!
("Камертоны Греля")
С детства Клеопатра была моим любимым (сказочным) героем, который, разумеется, не выдерживал никакого сравнения ни с Анной Григорьевной Сниткиной, ни с кем-либо ещё из знакомых нам идеалов женственности. У неё, как мне тогда казалось, было всё, что нужно любой (взрослой) женщине: красивая одежда, украшения, власть, возможность стоять в центре внимания и иметь близкие отношения с самыми выдающимися мужчинами своего времени. Один раз на даче я дошла до того, что решила играть в Клеопатру 24 в сутки и тех, кто звал меня Катя, просто игнорировала. Окружающим приходилось волей-неволей подыгрывать. Помню, как меня пытались докричаться из дома к ужину: "Клеопатра, иди кушать яичницу!"
Думаю, на моё восприятие Клеопатры сильно повлиял
образ, созданный в одноимённом фильме актрисой немого кино Теда Бара, который я знала по обнаружившейся у нас дома дореволюционной открытке (сам фильм, кстати, не сохранился). Позже я углубила своё представление о египетской царице через трагедию Шекспира "Антоний и Клеопатра", которую перечитывала бесконечно, разыгрывая по ней воображаемые спектакли. Неудивительно, что в университете на курсе истории древнего мира я взялась писать курсовую работу именно о Клеопатре. Тогда-то самое позднее и обнаружилось, что многое из того, что меня в ней привлекало, относится к области легенд или исторических искажений. Возможно, это и послужило причиной моего охлаждения - или просто пришло время пересмотреть свои идеалы.
Тем не менее, к образу Клеопатры в культуре я до сих пор не вполне равнодушна. Вот только вчера с большим интересом посмотрела "Клеопатру" Сесиля ДеМилля 1934 г. - одно из ранних воплощений этого образа на экране. Меня удивило прежде всего, что фильм, снятый практически на тот же сюжет, что и "Клеопатра" Джозефа Манкевича с Элизабет Тейлор (почти 30 лет спустя), хотя существенно уступает последнему по монументальности и роскоши декора, всё-таки превосходит его по смелости и фривольности трактовки самой героини. По сравнению с
Клодетт Колбер, щеголяющей в чрезвычайно откровенных, почти фетишистских нарядах и постоянно следящей за призывным выражением лица, Тейлор выглядит почти скромницей. К тому же, сцена на пиру в Тарсе содержит садо-мазохистский перформанс женщин-леопардов и укротителя с кнутом, какой очевидно в блокбастере 1960-х уже невозможен.
Кстати, как ни странно, "Клеопатра" ДеМилля очевидно претендовала на то, чтобы вписаться в нишу семейного кино. Например, среди американских старшеклассников студией Paramount был объявлен конкурс сочинений, раскрывающих значение картины для постижения истории. Tакже приложены все усилия, чтобы привлечь в кино зрителей не только всех возрастов, но и обоих полов: мужскую аудиторию должны порадовать сильные мужчины в доспехах и с копьями, периодически участвующие в военных операциях, а женскую, соответственно, балы и любовная интрига. Конечно, с сегодняшней позиции я наблюдала за всем этим отстранённо, холодным взглядом аналитика. Но был в фильме всё же один момент, который меня действительно эмоционально захватил: самоубийство Клеопатры, когда она, в парадном облачении, гордо сидит на троне, уже укушенная змеёй, но ещё не потерявшая равновесия. Такой мы и оставляем её в финале. И вот это мне теперь почему-то понравилось гораздо больше пиров, процессий и эротических утех. В этом, наверное, и есть для меня главная квинтессенция Клеопатры, которая до сих пор делает её живее всех живых. Это надо чувствовать!