Последний бой, двадцатый век
В конце 1970-х - начале 80-х телефон уже придумали, но он был проводным и стационарным, с наборным диском вместо кнопочек и сенсорных экранов. Персональные компьютеры выгляделипримерно так:
Интернет, по счастливому выражению одного современного Сильвестра, еще только роился в виде смутной злобной мысли в головах у рептилоидов тогдашних цеэрушников.
Автор книги "Восстание! Трагедия страны: Венгрия в 1956 году" Дэвид Ирвинг не располагал этими новейшими инструментами исследователя. Зато наш последний летописец, этот Ю. Кулаковский Центральной Европы, простодушно и ретроградно полагал, что если опираться на оригинальные документы и свидетельства очевидцев, "Настоящая История неизбежно окажется где-то поблизости".
Передовые учоные историки сегодня примерно делятся на три отряда приматов
Три исторические методологии.
1. C точки зрения постгендерного полиантропного этновалентного кустурализма (в его современной мультинтровертной редакции) колониальное угнетение птицами дождевых червей является реликтом патриархального патернализма и зоологического антисемитизма. (См. Ноэль Хлоркин, "Блеск и нищета карнозавров: Гносеология метаистории").
2. Распоясавшийся Адольф грубо тряс мошонкой и скалился. Гортанное эхо эсэсовских сапог грузно гремело по замшелым, склизким мостовым дряхлого континента. Пакт Хоботова-Готтентота, несмотря на все бодрые усилия Винни Черчилля и щедрые каскады молодой крови уроженцев Йоркшира и Эдинбурга, удушливым облаком, которое алчно впитывал в свои траченые недра хозяин рейхсканцелярии, облег нескладную, несносную Польшу и уже накрывал зловонной волной бедовый, беспечный Париж.
Майор Лакшери-Маунтинбайк устало глядел в окно.
- Козлик, - наконец окликнул он своего ординарца. - Можешь принести карту. Пора выяснить, сколько же нам плыть до этой чертовой Варшавы.
(См. сэр Реджинальд Барнеби-Кокс ффоллиот, "Родник злоключений Европы").
3. Производительные силы производственных отношений под гнетом шаманов, помещиков и капиталистов вызвали в Заднем Мбомбо революционный подъем среди местных собирателей и охотников, который особенно усилился после успешного завершения антиколониальной войны с Мальвинией, когда 4/5 территории страны, находившиеся ранее под контролем компрадорских сил, были полностью очищены от джунглей. (См. Федор Шпынь, "Некоторые вопросы трайбализма в свете ленинской диалектики").
Автору истории Венгерского восстания было зазорно писать в таком духе.
Его книга плотно нашпигована фактами и цитатами, репликами, диалогами, интервью участников событий. В итоге вашему переводчику, вооруженному всем арсеналом человеческих знаний, накопленных за полвека в книгах, фильмах, мемуарах и интернет-публикациях, удалось, несмотря на все старания, обнаружить в тексте всего полторы серьезные фактические ошибки: Ирвинг спутал двух полковников по фамилии Сюч, угебешника и армейского офицера, да ошибся в личном имени одного второстепенного персонажа. (У венгров набор личных имен и фамилий весьма ограничен: так, только среди самых первых лиц, причастных к восстанию, насчитывалось несколько фигурантов по имени Иштван Ковач).
Следует помнить, что автор не говорил по-венгерски и вынужден был полагаться на пересказ местных помощников, нередко слабо искушенных в исторической науке и с "мидовским" английским, характерным для стран народной демократии. Тем не менее, 99% сведений оказались абсолютно точными, а общая оценка событий революции близка интерпретации современных венгерских историков (напр., относительно ведущей роли "правой" улицы - братьев Понграцев, Дядюшки Сабо и Йожефа Дудаша - и капитулянтской позиции "левой" интеллигенции, которая сплотилась вокруг Имре Надя, хотя в 1980-х взгляд этот противоречил консенсусу историков и публицистов и в Венгрии, и на Западе).
Кто не верит, может убедиться сам, если прочтет мой новый русский перевод истории Венгерского восстания 1956 года - с доброй тысячей иллюстраций и сотней кадров из документальных и художественных фильмов, добавленных переводчиком.
Интернет, по счастливому выражению одного современного Сильвестра, еще только роился в виде смутной злобной мысли в головах у рептилоидов тогдашних цеэрушников.
Автор книги "Восстание! Трагедия страны: Венгрия в 1956 году" Дэвид Ирвинг не располагал этими новейшими инструментами исследователя. Зато наш последний летописец, этот Ю. Кулаковский Центральной Европы, простодушно и ретроградно полагал, что если опираться на оригинальные документы и свидетельства очевидцев, "Настоящая История неизбежно окажется где-то поблизости".
Передовые учоные историки сегодня примерно делятся на три отряда приматов
Три исторические методологии.
1. C точки зрения постгендерного полиантропного этновалентного кустурализма (в его современной мультинтровертной редакции) колониальное угнетение птицами дождевых червей является реликтом патриархального патернализма и зоологического антисемитизма. (См. Ноэль Хлоркин, "Блеск и нищета карнозавров: Гносеология метаистории").
2. Распоясавшийся Адольф грубо тряс мошонкой и скалился. Гортанное эхо эсэсовских сапог грузно гремело по замшелым, склизким мостовым дряхлого континента. Пакт Хоботова-Готтентота, несмотря на все бодрые усилия Винни Черчилля и щедрые каскады молодой крови уроженцев Йоркшира и Эдинбурга, удушливым облаком, которое алчно впитывал в свои траченые недра хозяин рейхсканцелярии, облег нескладную, несносную Польшу и уже накрывал зловонной волной бедовый, беспечный Париж.
Майор Лакшери-Маунтинбайк устало глядел в окно.
- Козлик, - наконец окликнул он своего ординарца. - Можешь принести карту. Пора выяснить, сколько же нам плыть до этой чертовой Варшавы.
(См. сэр Реджинальд Барнеби-Кокс ффоллиот, "Родник злоключений Европы").
3. Производительные силы производственных отношений под гнетом шаманов, помещиков и капиталистов вызвали в Заднем Мбомбо революционный подъем среди местных собирателей и охотников, который особенно усилился после успешного завершения антиколониальной войны с Мальвинией, когда 4/5 территории страны, находившиеся ранее под контролем компрадорских сил, были полностью очищены от джунглей. (См. Федор Шпынь, "Некоторые вопросы трайбализма в свете ленинской диалектики").
Автору истории Венгерского восстания было зазорно писать в таком духе.
Его книга плотно нашпигована фактами и цитатами, репликами, диалогами, интервью участников событий. В итоге вашему переводчику, вооруженному всем арсеналом человеческих знаний, накопленных за полвека в книгах, фильмах, мемуарах и интернет-публикациях, удалось, несмотря на все старания, обнаружить в тексте всего полторы серьезные фактические ошибки: Ирвинг спутал двух полковников по фамилии Сюч, угебешника и армейского офицера, да ошибся в личном имени одного второстепенного персонажа. (У венгров набор личных имен и фамилий весьма ограничен: так, только среди самых первых лиц, причастных к восстанию, насчитывалось несколько фигурантов по имени Иштван Ковач).
Следует помнить, что автор не говорил по-венгерски и вынужден был полагаться на пересказ местных помощников, нередко слабо искушенных в исторической науке и с "мидовским" английским, характерным для стран народной демократии. Тем не менее, 99% сведений оказались абсолютно точными, а общая оценка событий революции близка интерпретации современных венгерских историков (напр., относительно ведущей роли "правой" улицы - братьев Понграцев, Дядюшки Сабо и Йожефа Дудаша - и капитулянтской позиции "левой" интеллигенции, которая сплотилась вокруг Имре Надя, хотя в 1980-х взгляд этот противоречил консенсусу историков и публицистов и в Венгрии, и на Западе).
Кто не верит, может убедиться сам, если прочтет мой новый русский перевод истории Венгерского восстания 1956 года - с доброй тысячей иллюстраций и сотней кадров из документальных и художественных фильмов, добавленных переводчиком.