Мысли о разном игумена Нектария (Морозова)
Пред лицом смерти Преподобный Анатолий Оптинский (Младший, Потапов) говорил о том, что перед лицом смерти человек будет благодарить Бога не столько за радости, сколько за скорби, понимая, как много дали ему для приготовления к вечности именно они. Но можно не ждать этого момента, когда мы окажемся на "линии перехода"!, можно поверить преподобному уже сейчас. Понять, прочувствовать сердцем смысл его слов.И начать благодарить за то, что кажется самым горьким, самым неприятным, самым болезненным. Но является притом драгоценным... Выйти из зоны комфорта. Недавно в одной хорошей книге (Джон Дэвид Манн, Брэндон Уэбб. «Бояться, но делать» попалась важная мысль. Сегодня слова о необходимости выхода из зоны комфорта для достижения какой бы то ни было значимой цели звучат настолько часто,что это выражение приобрело характер устойчивого оборота. Я и сам нередко пользуюсь им, пытаясь объяснить, каким образом осуществляется работа над собой, как ветхий человек постепенно уступает место человеку новому. Но вот в чем беда: призыв к выходу из зоны комфорта пугает, иногда даже травмирует человека, сама формулировка заключает в себе нечто, заставляющее сердце сжиматься. А авторы этой книги вступают в полемику с уже сложившимся и
неоспоримым,казалось бы, принципом. Они утверждают, что из зоны комфорта выходить не надо, это
негуманно по отношению к самому себе. Её надо просто день за днем расширять. Как? Так же, например, как расширяет её человек, решивший заняться закаливанием и постепенно (очень постепенно!)понижающий градус воды, которой он сначала обтирается, а потом обливается. Пер-
воначально зона комфорта в его представлении - горячая ванна, но впоследствии эта зона расширяется для него настолько, что включает в себя и ледяную купель.
Есть что-то очень хорошее, очень верное, очень утешительное, а главное, очень разумное в подобном подходе. Правда ведь?.. Источника Бессмертнаго вкусите», или «Свете Тихий святыя
славы Бессмертнаго Отца Небеснаго», или просто «Господи, помилуй». Это благодать незримо действует в Церкви, это Ангел-хранитель человека и его небесный покровитель невидимо молятся вместе с ним, и потому слово, прежде скользившее по поверхности сознания, так внезапно, так
действенно трогает душу, что невольно источается слеза умиления и еще одна тайна хоть отчасти, но приоткрывается, что имели в виду отцы, когда употребляли выражение «радостотворный плач».
Бывает, правда, и так, что не только нет живого сердечного отклика, но и вообще никакого
отклика нет. И ум постоянно рассеивается, и душа словно окаменела… И здесь надо, наверное, еще раз вернуться к образу корабля и гребцов: иногда в храме, как и дома, надо в молитве грести самому. То есть самостоятельно молиться. У многих подвижников мы находим этот совет: если не
можешь молиться на службе внимательно, если никак не удается собраться, читай про себя молитву Иисусову. Но не так, чтобы «не слышать» при этом саму службу. Нет, ею надо службу как бы перемежать». Тот, кто так поступает, причем проявляет в этом усердие и неотступность, со временем замечает удивительную вещь: Иисусова молитва совсем не мешает следить за службой,
более того, благодаря ей служба понимается гораздо глубже. И неленостный делатель извлекает из этого сугубую пользу: и на службе молится внимательней, и время службы употребляет для того, чтобы приобрести навык к Иисусовой молитве - один из самых полезных и даже спасительных
навыков для христианина.
... нам стать людьми
новыми, теми, кого хочет видеть в нас Господь, мешающего раскрыться в нас лучшему. А ни в коем случае не это лучшее… Очевидно ведь, что так? Но как же часто оказывается совсем не очевидным!
О молитве
Молитву святые отцы именовали деланием. Иногда - искусством искусств. И она
действительно является искусством, которому необходимо учиться. И, конечно, начиная с
самых, что ни на есть азов. Если ты сам себя не слышишь Кажется, что это так просто
молиться. Когда мы хотим обратиться к другому человеку, то нас может разделять рассто-яние, нам может мешать шум, который воспрепятствует ему нас услышать. Этот человек может не любить нас, быть к нам совершенно равнодушным и потому не откликнуться на обращенную к нему просьбу.
Однако в отношении Господа все иначе. Он вездесущ и слышит не только самый тихий
шепот, но и невысказанную вслух мольбу нашего сердца. Он любит нас бесконечной, не имеющей предела любовью и все, что касается нас, не может быть безразличным для Него. Поэтому и остается, по сути, всего лишь встать перед Богом (а это возможно во всякое время и на всяком месте, потому что «Господня земля и все, что наполняет ее» (1 Кор.10:26)) и говорить вслух Ему
о том, что есть у нас на душе, в чем испытываем мы потребность, более же всего ― молить не лишить нас милости в день Страшного суда и не изгнать прочь от Своего лица. Но вот что
здесь по-настоящему важно: при этом мы сами должны понимать, о чем просим Бога. Такое за-
мечание кому-то покажется странным, однако разве не бывает так, что человек встает помолиться вечером и читает утренние молитвы, даже не замечая этого. Такого крайнего предела достигает подчас рассеяние, с которым приступают современные христиане к молитвенному труду. Поэтому
одно из условий правильной молитвы - слышать себя во время нее. Потому что если
мы сами не слышим того, что в молитве произносим, то как услышит нас Господь, внемлющий не звукам речи, а голосу сердца? Рассеянность тоже бывает разная Наверное, кого-то слова о
бесплодности рассеянной мо- литвы могут напугать. И даже заставить приуныть. Но надо знать, что рассеянность рассеянности рознь. Одно дело, когда человек сознательно «отбывает» время молитвенного правила, решившись «отбарабанить» все, что установлено, и на этом считать
себя исполнившим личный христианский долг, даже не понудив себя к молитве внимательной. О таком «молитвеннике» преподобный Иоанн Лествичник говорит, что хартия прошений его будет разодрана Царем и брошена ему в лицо.
Но возможно ведь и другое. Человек хочет молиться внимательно, скорбит о том, что мысли его разбегаются, словно бестолковые и непослушные овцы от пастуха, однако молитва сосредоточенная
ему не дается. И в этом нет ничего ни удивительного, ни зазорного. Ум наш привык к непоседливости: он постоянно перебегает от одного предмета или явления этого мира к
другому. Уподобляется птице, которая перепархивает с куста на куст. И когда вдруг оказыва-
ется, что ему надо остановиться на одном, самом главном, он бывает к этому не готов. И
необходимо терпение для того, чтобы приучить его к «оседлости» и постоянству.
«Ум твой заключай в слова молитвы»,― говорит Лествичник. В этом и есть начало правильного молитвенного делания. Когда лучи солнца рассеяны, они греют, но не обжигают. Но стоит собрать их в один пучок с помощью увеличительного стекла, как появляется огонь. То же относится
и к молитве. Когда мы сосредоточены, сконцентрированы на том, о чем молимся, то неожиданно открывается более глубокий, как бы новый смысл уже хорошо знакомых слов. И этот смысл становит-
ся достоянием уже не только и не столько рассудка, сколько сердца. И не надо унывать оттого,
что только установились мы вниманием на своих прошениях, как ум снова куда-то отбежал. Надо смиренно раз за разом возвращать его обратно и заставлять внимать тому, что читаем мы в молитвослове или наизусть. И он тоже постепенно начнет смиряться, сделается более послуш-
ным и спокойным. Совершенная непарительность мысли в молитве - все-таки удел ангелов. От нас же
Господь прежде всего ищет произволения. И, как говорит один замечательный церковный писатель, даже невнимательную молитву примет и не поставит в грех Христос, если в ней мы подвизались изо всех сил, хотя так и не преуспели еще.
Совет святителя Феофана:
Бывает порой, читает христианин, например, молитву преподобного Иоанна Дамаскина из числа тех, что на сон грядущим - «Владыко Человеколюбче, неужели одр сей гроб ми будет?» (то есть не-
ужели эта постель станет для меня погребальным ложем и, заснув, я не очнусь более
к этой земной жизни?). Читает и вдруг его буквально потрясает эта мысль: а ведь следующий день и на самом деле может не наступить, эта жизнь может оборваться настоящей ночью, пока я буду
спать! И сердце сжимается от страха, и слезы на глаза наворачиваются… Но почему именно сегодня? И вчера, и месяц, и год тому назад читал человек ту же молитву - и ничего. Очевидно, что не понимал, не вдумывался всерьез в то, что читал. Скользил по поверхности смысла. Замечательный совет дает по этому поводу в своих письмах святитель Феофан. Он рекомендует взять в обычное, не молитвенное время, в руки молитвослов и внимательнейшим образом изучить утренние и вечерние
молитвы, а по возможности, и помещенные там акафисты и каноны. Может быть, даже что-то особо
подчеркнуть для себя. Обдумать, осмыслить. Тогда и молиться будет гораздо легче, молитвенные
прошения не будут восприниматься как что-то внешнее, чужое, будут идти из сердечной глубины.
Дондеже утишатся…
И, конечно, нельзя ни в коем случае приступать к молитве вдруг, совсем без подготовки.
Неожиданно остановиться, выключиться из потока дел и хлопот и тут же встать перед иконами.
В большинстве старых молитвословов не случайно утренним молитвам предшествует такое увещание: «Постой мало, дондеже утишатся вся чувства. Тогда сотвори начало не вскоре, без лености,
со умилением и сокрушенным сердцем». Если перевести это на русский язык, то получится: «Немного помедли, пока все чувства твои не придут в тишину, и мысли твои не оставят все земное, и
тогда без поспешности и со вниманием сердечным произноси следующие молитвы…».
Действительно, и к важному государственному лицу не вбежит посетитель с улицы,
запыхавшись, минуя его приемную. А вбежит - так вряд ли что доброе потом вы-
йдет из этого. Поэтому надо перед молитвой остановиться и вспомнить прежде всего
самое главное: к кому мы обращаемся в ней? К Богу…
И дальше пусть остановится наша мысль на том, Кто есть Господь, на Его святости и величии, и на нашем собственном человеческом ничтожестве… На сознании того, что ничего мы не можем
без Господа, что без Него невозможна самая наша жизнь и тем паче - вечное спасение.
А сейчас, в это благоприятное время, мы можем молить, просить Его о том, чтобы спасение исключительно по Его милости стало все же нашим уделом. И в этом уже только расположении надо начинать молитву. Куда торопиться, стоя перед лицом вечности? Если сопоставить время
нашего молитвенного правила со всей протяженностью жизни, то нельзя не сокрушиться, как же мало времени мы уделяем тому, что всего важнее! Но и тут порой мы нередко не сдерживаемся, не стараемся хотя бы немного продлить свое, по сути, пребывание с Богом, а торопимся, спешим скорее завершить правило, словно кто-то куда-то нас гонит. Впрочем, не словно, а именно так оно
и есть. Гонит нас вперед тот, кого должна была бы гнать наша молитва.
Да она и такая, какая есть, даже едва теплящаяся, обжигает и мучает его. И потому враг бук-
вально закидывает нас при чтении правила какими-то «очень важными» мыслями, беспокойными помыслами о том, что куда-то мы опоздаем, чего-то не успеем, кто-то где-то нас не дождется и т.д. и т.п. Вспоминаются забытые дела, имена, даже адреса и телефоны. Потом, правда, все
куда-то пропадает: и спешка, и все вспомнившееся, так что нетрудно бывает понять, кто
о нас так трогательно заботился во время молитвы. Но мы часто пренебрегаем этим наблюдением,
оказываемся беспечными, не можем разглядеть своего врага, как он того и хочет.
Вот почему крайне важно ни в коем случае во время молитвы не спешить и не заниматься «вспомнившимся». Надо иметь решимость сказать себе: «Сейчас я молюсь, я предстою перед Богом и
потому более чем когда-либо нахожусь в Его власти. Если я и забуду то, что вдруг вспомнил, то, значит, Господь так попустил. А отвращать свой взор от Него и устремлять его сейчас на земное я не буду ни за что». И когда появляется эта внутренняя лихорадка: «Скорей, скорей!», - то
нужно вспомнить наставление богомудрого аввы Исаака Сирина и не только не ускорять молитву, но и намеренно замедлить ее. Если поступать так каждый раз, то враг этого не потерпит, не захочет помимо своей воли нашу молитву продлять и хотя бы на какое-то время оставит нас в относительном покое. Да и сами мы смиримся, успокоимся. И наконец поймем, что некуда торопиться, когда перед нами Творец не только времени, но и самой вечности.
Корабль и его гребцы
Господь вездесущ и слышит молящегося, где бы он ни находился; ничто: ни расстояние, ни положение - не может воспрепятствовать нашей молитве достигнуть Бога. Но есть место, которое
для молитвы предназначено особо, Самим Господом. Это храм, о котором Спаситель говорит в Евангелии: «Дом Мой домом молитвы наречется» (Мф. 21:13). Преимущества молитвы соборной
Кто-то из святых отцов, говоря о церковной молитве, употребил такое сравнение.
Человек, молящийся уединенно, подобен гребцу на небольшой лодочке: она может стремительно нестись по волнам, может едва ползти по водной поверхности, а может и вовсе остановиться - всё в зависимости от его собственных усилий. Молитва же в храме похожа на огромный корабль со множеством гребцов, дружно работающих веслами; если устанет один, то у него будет возможность
передохнуть, пока трудятся другие, и корабль не замедлит в своем движении, тем паче не ста-
нет. В личном молитвенном подвиге христианин может преуспеть, может достигнуть молитвы глубокой, сосредоточенной, даже, как называют ее духовные писатели, созерцательной. Но это именно в том случае, если его молитвенное делание и правда будет подвигом. Причем подвигом очень непростым: с одной стороны, всегда будет присутствовать опасность впасть в нерадение,
уныние и разлениться, с другой - оказаться окраденным тщеславием и превозношением.
В храме же многое может рассеивать, отвлекать: рука человека с зажатой в ней свечой, похлопывающая вас по плечу, и просьба эту свечу передать, дети, играющие во время службы, чье-то перешептывание. Однако вместе со всем этим, несмотря на все это, в храме исполняются
слова Христа: «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф 18:20).
Молитва общая, соборная иногда действительно буквально «несет» человека, в ней он
переживает опытно то чувство единства верующих, которое заставляет говорить в молитве
не «Отче мой», а «Отче наш». Так же опытно познает порой человек в храме неразрывную
связь Церкви земной и Церкви небесной, «встречается» со святыми, открывает их для
себя как помощников и ходатаев о нашей немощи. И дело тут не только в том, что их
лики смотрят на нас с икон, не только в их узнаваемости. Нет, имена и их жизнь, их подвиги
и деяния входят в нашу жизнь вместе со словами тропарей и кондаков, стихир и канонов, которые мы слышим, западают в сердце, неожиданно открывшееся, становятся его достоянием. Только в храме
совершается главное Таинство Церкви ― Таинство Евхаристии, Божественная литургия.
И то духовное тепло, которое исходит от нее, отогревает человеческие души, исцеляет от нечувствия, оживляет, а вместе с душами оживляет и молитву, помогает ей, обычно
стелющейся по земле, возноситься горе. Невидимые враги Впрочем, все сказанное не
должно приводить к мысли о том, что, в отличие от молитвы домашней, молитва
церковная вовсе не является трудом или что необходима лишь она. Нет, молитва домашняя и молитва церковная - это как бы два крыла, и нельзя обойтись лишь одним.
Да в это бы никто и не поверил, ведь реальность учит нас иному. Она тоже труд и подвиг,
но более удобоподъемлемый. Надо просто знать, что делает ее трудом и что этот труд
облегчает. Трудно потому же, почему трудно молиться вообще: ум, так легко прилепляющийся к вещественным предметам и явлениям этого мира, никак не может отстать от них и тогда, когда телом мы стоим в храме. Некогда,как свидетельствует житие, блаженный Василий, Христа
ради юродивый, московский чудотворец, обличая Иоанна Грозного, указал ему на то, что в определенный день в храме молились двое: сам Василий и супруга царя. В ответ на недоуменный вопрос государя, как же так, де, ведь и он на службе был, святой ответил: «А ты в это время
место для дворца на Воробьевых горах осматривал» - имея в виду то, чем были заняты
ум и сердце Грозного. Поэтому крайне важное правило - войдя в храм, постараться мысленно отсечь все, что осталось за его порогом, сказав себе: «Всему свое время, а время службы принадлежит
не делам и не этому миру, но Богу и моей душе». Трудно и по другой причине. Ее указывает препо-
добный Иоанн Лествичник в слове о псалмопении (или службе) в соборе братии:
«Начнем наблюдать и найдем, что, когда по гласу духовной трубы (колокола) видимо собираются братия, невидимо стекаются душевные враги. Они приступают к постели, когда мы встали, и подущают нас снова лечь на нее, говоря: «Подожди, пока кончатся начальные песни, и тогда
пойдешь в церковь». Другие предстоящих на молитве погружают в сон. Иные производят сильные и безвременные движения в животе. Иные побуждают заводить в церкви разговоры. Другие отвлекают
ум наш в скверные помыслы. Иные заставляют нас, как изнемогших, опираться о стену, а иногда наводят весьма частую зевоту. Некоторые же возбуждают в нас во время молитвы смех, чтобы чрез сие подвигнуть Бога к негодованию на нас. Иные побуждают нас от лености спешить в псалмопении. Другие убеждают петь медленнее от самоуслаждения, а иногда сидят при устах наших и заключают их, так что мы едва можем их открыть».
То есть пора службы церковной - пора духовной (и отчасти телесной) брани. И надо не удивляться рассеянию, внезапно навалившейся усталости или даже плохому самочувствию, а мужественно
этому противостоять, помня, что все это не просто так: враги борются с нами, мы же боремся с ними. Кроме того, сам же преподобный Иоанн называет и главное средство нашего противодействия, своего рода секрет успеха: «Но кто в чувстве сердца помышляет, что он предстоит Богу, тот в молитве будет, как столп неподвижный, и ничем из прежде сказанных не будет поруган».
Важно - понимать Еще мешает молиться за богослужением такая простая вещь, как незнание его по-
следования. Очень важно понимать логику происходящего как с точки зрения объяснения присущего богослужению символизма (отверзание Царских врат, каждение, выход пономарей со свечами и т.д.),
так и в плане содержательном. Например, кто-то ломает раз за разом голову, почему на
одной вечерней службе дважды звучат мирная, сугубая и просительная ектении, почему «Господи, помилуй» поется иногда единократно, а иногда троекратно, почему вечером же раздаются слова
«Слава Тебе, показавшему нам свет»… И таких вопросов множество. А человек - существо разумное, и если чего-то он себе объяснить не может, то будет мучиться от этого, переживать. И «непонятное» богослужение останется для него «чужим», «внешним», пока ему не откроется его суть. Но не надо ждать пока «откроется», а нужно взять в руки соответствующую книгу - хоть
пособие по изучению Устава, хоть «Новую скрижаль» архиепископа Вениамина (Краснопевкова),
хоть, наконец, Закон Божий - и разобраться в основных моментах службы. И молиться станет гораздо легче… Кроме этого, конечно же, необходимо понимать те слова, которые читаются и поются, содержание молитв и песнопений, потому что если не понимать, то как и молиться-
то? Естественно, что проще это дается в храмах, где соответствующим образом поставлено дело с клиросом: с певцами и чтецами (собственно говоря, это и есть один из критериев, которыми следует руководствоваться при «выборе» храма: внятно ли там читают и поют). Что-то возникает
необходимость «подсмотреть» в словаре церковно-славянского языка, что-то спросить у священника, но большая часть песнопений и молитв становятся понятными, если просто внимательно в них вслуши
ваться, не такие уж, на самом деле, это разные языки - тот, на котором мы говорим, и тот,
на котором молимся. То, что преподобный Иоанн Лествичник говорит о молитве в целом - о необходимости «заключать ум» в ее слова - относится и к молитве храмовой. И если поступать так, то именно во время службы открываются человеку подчас удивительные таинства: слова, которые
он слышал бессчетное множество раз, вдруг обретают совершенно новый смысл. Точнее, ум останавливается на них, а затем «передает» их сердцу. И неожиданно человек понимает - поразительно глубоко и сильно, - что значит «Честнейшая херувим и славнейшая без сравнения серафим», или «Тело Христово примите, Источника Бессмертнаго вкусите», или «Свете Тихий святыя славы Бессмертнаго Отца Небеснаго», или просто «Господи, помилуй». Это благодать незримо действует в Церкви,это Ангел-хранитель человека и его небесный покровитель невидимо молятся вместе с
ним, и потому слово, прежде скользившее по поверхности сознания, так внезапно, так действенно трогает душу, что невольно источается слеза умиления и еще одна тайна хоть отчасти, но приоткрывается, что имели в виду отцы, когда употребляли выражение «радостотворный плач».
Бывает, правда, и так, что не только нет живого сердечного отклика, но и вообще никакого
отклика нет. И ум постоянно рассеивается, и душа словно окаменела… И здесь надо, на-
верное, еще раз вернуться к образу корабля и гребцов: иногда в храме, как и дома, надо
в молитве грести самому. То есть самостоятельно молиться. У многих подвижников мы
находим этот совет: если не можешь молиться на службе внимательно, если никак не
удается собраться, читай про себя молитву Иисусову. Но не так, чтобы «не слышать» при
этом саму службу. Нет, ею надо службу как бы «перемежать». Тот, кто так поступает, причем проявляет в этом усердие и неотступность, со временем замечает удивительную вещь: Иисусова молитва совсем не мешает следить за службой, более того, благодаря ей служба понимается гораздо глубже. И неленостный делатель извлекает из этого сугубую пользу: и на службе молится
внимательней, и время службы употребляет для того, чтобы приобрести навык к Иисусовой молитве - один из самых полезных и даже спасительных навыков для христианина.
https://vk.com/id300641983
неоспоримым,казалось бы, принципом. Они утверждают, что из зоны комфорта выходить не надо, это
негуманно по отношению к самому себе. Её надо просто день за днем расширять. Как? Так же, например, как расширяет её человек, решивший заняться закаливанием и постепенно (очень постепенно!)понижающий градус воды, которой он сначала обтирается, а потом обливается. Пер-
воначально зона комфорта в его представлении - горячая ванна, но впоследствии эта зона расширяется для него настолько, что включает в себя и ледяную купель.
Есть что-то очень хорошее, очень верное, очень утешительное, а главное, очень разумное в подобном подходе. Правда ведь?.. Источника Бессмертнаго вкусите», или «Свете Тихий святыя
славы Бессмертнаго Отца Небеснаго», или просто «Господи, помилуй». Это благодать незримо действует в Церкви, это Ангел-хранитель человека и его небесный покровитель невидимо молятся вместе с ним, и потому слово, прежде скользившее по поверхности сознания, так внезапно, так
действенно трогает душу, что невольно источается слеза умиления и еще одна тайна хоть отчасти, но приоткрывается, что имели в виду отцы, когда употребляли выражение «радостотворный плач».
Бывает, правда, и так, что не только нет живого сердечного отклика, но и вообще никакого
отклика нет. И ум постоянно рассеивается, и душа словно окаменела… И здесь надо, наверное, еще раз вернуться к образу корабля и гребцов: иногда в храме, как и дома, надо в молитве грести самому. То есть самостоятельно молиться. У многих подвижников мы находим этот совет: если не
можешь молиться на службе внимательно, если никак не удается собраться, читай про себя молитву Иисусову. Но не так, чтобы «не слышать» при этом саму службу. Нет, ею надо службу как бы перемежать». Тот, кто так поступает, причем проявляет в этом усердие и неотступность, со временем замечает удивительную вещь: Иисусова молитва совсем не мешает следить за службой,
более того, благодаря ей служба понимается гораздо глубже. И неленостный делатель извлекает из этого сугубую пользу: и на службе молится внимательней, и время службы употребляет для того, чтобы приобрести навык к Иисусовой молитве - один из самых полезных и даже спасительных
навыков для христианина.
... нам стать людьми
новыми, теми, кого хочет видеть в нас Господь, мешающего раскрыться в нас лучшему. А ни в коем случае не это лучшее… Очевидно ведь, что так? Но как же часто оказывается совсем не очевидным!
О молитве
Молитву святые отцы именовали деланием. Иногда - искусством искусств. И она
действительно является искусством, которому необходимо учиться. И, конечно, начиная с
самых, что ни на есть азов. Если ты сам себя не слышишь Кажется, что это так просто
молиться. Когда мы хотим обратиться к другому человеку, то нас может разделять рассто-яние, нам может мешать шум, который воспрепятствует ему нас услышать. Этот человек может не любить нас, быть к нам совершенно равнодушным и потому не откликнуться на обращенную к нему просьбу.
Однако в отношении Господа все иначе. Он вездесущ и слышит не только самый тихий
шепот, но и невысказанную вслух мольбу нашего сердца. Он любит нас бесконечной, не имеющей предела любовью и все, что касается нас, не может быть безразличным для Него. Поэтому и остается, по сути, всего лишь встать перед Богом (а это возможно во всякое время и на всяком месте, потому что «Господня земля и все, что наполняет ее» (1 Кор.10:26)) и говорить вслух Ему
о том, что есть у нас на душе, в чем испытываем мы потребность, более же всего ― молить не лишить нас милости в день Страшного суда и не изгнать прочь от Своего лица. Но вот что
здесь по-настоящему важно: при этом мы сами должны понимать, о чем просим Бога. Такое за-
мечание кому-то покажется странным, однако разве не бывает так, что человек встает помолиться вечером и читает утренние молитвы, даже не замечая этого. Такого крайнего предела достигает подчас рассеяние, с которым приступают современные христиане к молитвенному труду. Поэтому
одно из условий правильной молитвы - слышать себя во время нее. Потому что если
мы сами не слышим того, что в молитве произносим, то как услышит нас Господь, внемлющий не звукам речи, а голосу сердца? Рассеянность тоже бывает разная Наверное, кого-то слова о
бесплодности рассеянной мо- литвы могут напугать. И даже заставить приуныть. Но надо знать, что рассеянность рассеянности рознь. Одно дело, когда человек сознательно «отбывает» время молитвенного правила, решившись «отбарабанить» все, что установлено, и на этом считать
себя исполнившим личный христианский долг, даже не понудив себя к молитве внимательной. О таком «молитвеннике» преподобный Иоанн Лествичник говорит, что хартия прошений его будет разодрана Царем и брошена ему в лицо.
Но возможно ведь и другое. Человек хочет молиться внимательно, скорбит о том, что мысли его разбегаются, словно бестолковые и непослушные овцы от пастуха, однако молитва сосредоточенная
ему не дается. И в этом нет ничего ни удивительного, ни зазорного. Ум наш привык к непоседливости: он постоянно перебегает от одного предмета или явления этого мира к
другому. Уподобляется птице, которая перепархивает с куста на куст. И когда вдруг оказыва-
ется, что ему надо остановиться на одном, самом главном, он бывает к этому не готов. И
необходимо терпение для того, чтобы приучить его к «оседлости» и постоянству.
«Ум твой заключай в слова молитвы»,― говорит Лествичник. В этом и есть начало правильного молитвенного делания. Когда лучи солнца рассеяны, они греют, но не обжигают. Но стоит собрать их в один пучок с помощью увеличительного стекла, как появляется огонь. То же относится
и к молитве. Когда мы сосредоточены, сконцентрированы на том, о чем молимся, то неожиданно открывается более глубокий, как бы новый смысл уже хорошо знакомых слов. И этот смысл становит-
ся достоянием уже не только и не столько рассудка, сколько сердца. И не надо унывать оттого,
что только установились мы вниманием на своих прошениях, как ум снова куда-то отбежал. Надо смиренно раз за разом возвращать его обратно и заставлять внимать тому, что читаем мы в молитвослове или наизусть. И он тоже постепенно начнет смиряться, сделается более послуш-
ным и спокойным. Совершенная непарительность мысли в молитве - все-таки удел ангелов. От нас же
Господь прежде всего ищет произволения. И, как говорит один замечательный церковный писатель, даже невнимательную молитву примет и не поставит в грех Христос, если в ней мы подвизались изо всех сил, хотя так и не преуспели еще.
Совет святителя Феофана:
Бывает порой, читает христианин, например, молитву преподобного Иоанна Дамаскина из числа тех, что на сон грядущим - «Владыко Человеколюбче, неужели одр сей гроб ми будет?» (то есть не-
ужели эта постель станет для меня погребальным ложем и, заснув, я не очнусь более
к этой земной жизни?). Читает и вдруг его буквально потрясает эта мысль: а ведь следующий день и на самом деле может не наступить, эта жизнь может оборваться настоящей ночью, пока я буду
спать! И сердце сжимается от страха, и слезы на глаза наворачиваются… Но почему именно сегодня? И вчера, и месяц, и год тому назад читал человек ту же молитву - и ничего. Очевидно, что не понимал, не вдумывался всерьез в то, что читал. Скользил по поверхности смысла. Замечательный совет дает по этому поводу в своих письмах святитель Феофан. Он рекомендует взять в обычное, не молитвенное время, в руки молитвослов и внимательнейшим образом изучить утренние и вечерние
молитвы, а по возможности, и помещенные там акафисты и каноны. Может быть, даже что-то особо
подчеркнуть для себя. Обдумать, осмыслить. Тогда и молиться будет гораздо легче, молитвенные
прошения не будут восприниматься как что-то внешнее, чужое, будут идти из сердечной глубины.
Дондеже утишатся…
И, конечно, нельзя ни в коем случае приступать к молитве вдруг, совсем без подготовки.
Неожиданно остановиться, выключиться из потока дел и хлопот и тут же встать перед иконами.
В большинстве старых молитвословов не случайно утренним молитвам предшествует такое увещание: «Постой мало, дондеже утишатся вся чувства. Тогда сотвори начало не вскоре, без лености,
со умилением и сокрушенным сердцем». Если перевести это на русский язык, то получится: «Немного помедли, пока все чувства твои не придут в тишину, и мысли твои не оставят все земное, и
тогда без поспешности и со вниманием сердечным произноси следующие молитвы…».
Действительно, и к важному государственному лицу не вбежит посетитель с улицы,
запыхавшись, минуя его приемную. А вбежит - так вряд ли что доброе потом вы-
йдет из этого. Поэтому надо перед молитвой остановиться и вспомнить прежде всего
самое главное: к кому мы обращаемся в ней? К Богу…
И дальше пусть остановится наша мысль на том, Кто есть Господь, на Его святости и величии, и на нашем собственном человеческом ничтожестве… На сознании того, что ничего мы не можем
без Господа, что без Него невозможна самая наша жизнь и тем паче - вечное спасение.
А сейчас, в это благоприятное время, мы можем молить, просить Его о том, чтобы спасение исключительно по Его милости стало все же нашим уделом. И в этом уже только расположении надо начинать молитву. Куда торопиться, стоя перед лицом вечности? Если сопоставить время
нашего молитвенного правила со всей протяженностью жизни, то нельзя не сокрушиться, как же мало времени мы уделяем тому, что всего важнее! Но и тут порой мы нередко не сдерживаемся, не стараемся хотя бы немного продлить свое, по сути, пребывание с Богом, а торопимся, спешим скорее завершить правило, словно кто-то куда-то нас гонит. Впрочем, не словно, а именно так оно
и есть. Гонит нас вперед тот, кого должна была бы гнать наша молитва.
Да она и такая, какая есть, даже едва теплящаяся, обжигает и мучает его. И потому враг бук-
вально закидывает нас при чтении правила какими-то «очень важными» мыслями, беспокойными помыслами о том, что куда-то мы опоздаем, чего-то не успеем, кто-то где-то нас не дождется и т.д. и т.п. Вспоминаются забытые дела, имена, даже адреса и телефоны. Потом, правда, все
куда-то пропадает: и спешка, и все вспомнившееся, так что нетрудно бывает понять, кто
о нас так трогательно заботился во время молитвы. Но мы часто пренебрегаем этим наблюдением,
оказываемся беспечными, не можем разглядеть своего врага, как он того и хочет.
Вот почему крайне важно ни в коем случае во время молитвы не спешить и не заниматься «вспомнившимся». Надо иметь решимость сказать себе: «Сейчас я молюсь, я предстою перед Богом и
потому более чем когда-либо нахожусь в Его власти. Если я и забуду то, что вдруг вспомнил, то, значит, Господь так попустил. А отвращать свой взор от Него и устремлять его сейчас на земное я не буду ни за что». И когда появляется эта внутренняя лихорадка: «Скорей, скорей!», - то
нужно вспомнить наставление богомудрого аввы Исаака Сирина и не только не ускорять молитву, но и намеренно замедлить ее. Если поступать так каждый раз, то враг этого не потерпит, не захочет помимо своей воли нашу молитву продлять и хотя бы на какое-то время оставит нас в относительном покое. Да и сами мы смиримся, успокоимся. И наконец поймем, что некуда торопиться, когда перед нами Творец не только времени, но и самой вечности.
Корабль и его гребцы
Господь вездесущ и слышит молящегося, где бы он ни находился; ничто: ни расстояние, ни положение - не может воспрепятствовать нашей молитве достигнуть Бога. Но есть место, которое
для молитвы предназначено особо, Самим Господом. Это храм, о котором Спаситель говорит в Евангелии: «Дом Мой домом молитвы наречется» (Мф. 21:13). Преимущества молитвы соборной
Кто-то из святых отцов, говоря о церковной молитве, употребил такое сравнение.
Человек, молящийся уединенно, подобен гребцу на небольшой лодочке: она может стремительно нестись по волнам, может едва ползти по водной поверхности, а может и вовсе остановиться - всё в зависимости от его собственных усилий. Молитва же в храме похожа на огромный корабль со множеством гребцов, дружно работающих веслами; если устанет один, то у него будет возможность
передохнуть, пока трудятся другие, и корабль не замедлит в своем движении, тем паче не ста-
нет. В личном молитвенном подвиге христианин может преуспеть, может достигнуть молитвы глубокой, сосредоточенной, даже, как называют ее духовные писатели, созерцательной. Но это именно в том случае, если его молитвенное делание и правда будет подвигом. Причем подвигом очень непростым: с одной стороны, всегда будет присутствовать опасность впасть в нерадение,
уныние и разлениться, с другой - оказаться окраденным тщеславием и превозношением.
В храме же многое может рассеивать, отвлекать: рука человека с зажатой в ней свечой, похлопывающая вас по плечу, и просьба эту свечу передать, дети, играющие во время службы, чье-то перешептывание. Однако вместе со всем этим, несмотря на все это, в храме исполняются
слова Христа: «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф 18:20).
Молитва общая, соборная иногда действительно буквально «несет» человека, в ней он
переживает опытно то чувство единства верующих, которое заставляет говорить в молитве
не «Отче мой», а «Отче наш». Так же опытно познает порой человек в храме неразрывную
связь Церкви земной и Церкви небесной, «встречается» со святыми, открывает их для
себя как помощников и ходатаев о нашей немощи. И дело тут не только в том, что их
лики смотрят на нас с икон, не только в их узнаваемости. Нет, имена и их жизнь, их подвиги
и деяния входят в нашу жизнь вместе со словами тропарей и кондаков, стихир и канонов, которые мы слышим, западают в сердце, неожиданно открывшееся, становятся его достоянием. Только в храме
совершается главное Таинство Церкви ― Таинство Евхаристии, Божественная литургия.
И то духовное тепло, которое исходит от нее, отогревает человеческие души, исцеляет от нечувствия, оживляет, а вместе с душами оживляет и молитву, помогает ей, обычно
стелющейся по земле, возноситься горе. Невидимые враги Впрочем, все сказанное не
должно приводить к мысли о том, что, в отличие от молитвы домашней, молитва
церковная вовсе не является трудом или что необходима лишь она. Нет, молитва домашняя и молитва церковная - это как бы два крыла, и нельзя обойтись лишь одним.
Да в это бы никто и не поверил, ведь реальность учит нас иному. Она тоже труд и подвиг,
но более удобоподъемлемый. Надо просто знать, что делает ее трудом и что этот труд
облегчает. Трудно потому же, почему трудно молиться вообще: ум, так легко прилепляющийся к вещественным предметам и явлениям этого мира, никак не может отстать от них и тогда, когда телом мы стоим в храме. Некогда,как свидетельствует житие, блаженный Василий, Христа
ради юродивый, московский чудотворец, обличая Иоанна Грозного, указал ему на то, что в определенный день в храме молились двое: сам Василий и супруга царя. В ответ на недоуменный вопрос государя, как же так, де, ведь и он на службе был, святой ответил: «А ты в это время
место для дворца на Воробьевых горах осматривал» - имея в виду то, чем были заняты
ум и сердце Грозного. Поэтому крайне важное правило - войдя в храм, постараться мысленно отсечь все, что осталось за его порогом, сказав себе: «Всему свое время, а время службы принадлежит
не делам и не этому миру, но Богу и моей душе». Трудно и по другой причине. Ее указывает препо-
добный Иоанн Лествичник в слове о псалмопении (или службе) в соборе братии:
«Начнем наблюдать и найдем, что, когда по гласу духовной трубы (колокола) видимо собираются братия, невидимо стекаются душевные враги. Они приступают к постели, когда мы встали, и подущают нас снова лечь на нее, говоря: «Подожди, пока кончатся начальные песни, и тогда
пойдешь в церковь». Другие предстоящих на молитве погружают в сон. Иные производят сильные и безвременные движения в животе. Иные побуждают заводить в церкви разговоры. Другие отвлекают
ум наш в скверные помыслы. Иные заставляют нас, как изнемогших, опираться о стену, а иногда наводят весьма частую зевоту. Некоторые же возбуждают в нас во время молитвы смех, чтобы чрез сие подвигнуть Бога к негодованию на нас. Иные побуждают нас от лености спешить в псалмопении. Другие убеждают петь медленнее от самоуслаждения, а иногда сидят при устах наших и заключают их, так что мы едва можем их открыть».
То есть пора службы церковной - пора духовной (и отчасти телесной) брани. И надо не удивляться рассеянию, внезапно навалившейся усталости или даже плохому самочувствию, а мужественно
этому противостоять, помня, что все это не просто так: враги борются с нами, мы же боремся с ними. Кроме того, сам же преподобный Иоанн называет и главное средство нашего противодействия, своего рода секрет успеха: «Но кто в чувстве сердца помышляет, что он предстоит Богу, тот в молитве будет, как столп неподвижный, и ничем из прежде сказанных не будет поруган».
Важно - понимать Еще мешает молиться за богослужением такая простая вещь, как незнание его по-
следования. Очень важно понимать логику происходящего как с точки зрения объяснения присущего богослужению символизма (отверзание Царских врат, каждение, выход пономарей со свечами и т.д.),
так и в плане содержательном. Например, кто-то ломает раз за разом голову, почему на
одной вечерней службе дважды звучат мирная, сугубая и просительная ектении, почему «Господи, помилуй» поется иногда единократно, а иногда троекратно, почему вечером же раздаются слова
«Слава Тебе, показавшему нам свет»… И таких вопросов множество. А человек - существо разумное, и если чего-то он себе объяснить не может, то будет мучиться от этого, переживать. И «непонятное» богослужение останется для него «чужим», «внешним», пока ему не откроется его суть. Но не надо ждать пока «откроется», а нужно взять в руки соответствующую книгу - хоть
пособие по изучению Устава, хоть «Новую скрижаль» архиепископа Вениамина (Краснопевкова),
хоть, наконец, Закон Божий - и разобраться в основных моментах службы. И молиться станет гораздо легче… Кроме этого, конечно же, необходимо понимать те слова, которые читаются и поются, содержание молитв и песнопений, потому что если не понимать, то как и молиться-
то? Естественно, что проще это дается в храмах, где соответствующим образом поставлено дело с клиросом: с певцами и чтецами (собственно говоря, это и есть один из критериев, которыми следует руководствоваться при «выборе» храма: внятно ли там читают и поют). Что-то возникает
необходимость «подсмотреть» в словаре церковно-славянского языка, что-то спросить у священника, но большая часть песнопений и молитв становятся понятными, если просто внимательно в них вслуши
ваться, не такие уж, на самом деле, это разные языки - тот, на котором мы говорим, и тот,
на котором молимся. То, что преподобный Иоанн Лествичник говорит о молитве в целом - о необходимости «заключать ум» в ее слова - относится и к молитве храмовой. И если поступать так, то именно во время службы открываются человеку подчас удивительные таинства: слова, которые
он слышал бессчетное множество раз, вдруг обретают совершенно новый смысл. Точнее, ум останавливается на них, а затем «передает» их сердцу. И неожиданно человек понимает - поразительно глубоко и сильно, - что значит «Честнейшая херувим и славнейшая без сравнения серафим», или «Тело Христово примите, Источника Бессмертнаго вкусите», или «Свете Тихий святыя славы Бессмертнаго Отца Небеснаго», или просто «Господи, помилуй». Это благодать незримо действует в Церкви,это Ангел-хранитель человека и его небесный покровитель невидимо молятся вместе с
ним, и потому слово, прежде скользившее по поверхности сознания, так внезапно, так действенно трогает душу, что невольно источается слеза умиления и еще одна тайна хоть отчасти, но приоткрывается, что имели в виду отцы, когда употребляли выражение «радостотворный плач».
Бывает, правда, и так, что не только нет живого сердечного отклика, но и вообще никакого
отклика нет. И ум постоянно рассеивается, и душа словно окаменела… И здесь надо, на-
верное, еще раз вернуться к образу корабля и гребцов: иногда в храме, как и дома, надо
в молитве грести самому. То есть самостоятельно молиться. У многих подвижников мы
находим этот совет: если не можешь молиться на службе внимательно, если никак не
удается собраться, читай про себя молитву Иисусову. Но не так, чтобы «не слышать» при
этом саму службу. Нет, ею надо службу как бы «перемежать». Тот, кто так поступает, причем проявляет в этом усердие и неотступность, со временем замечает удивительную вещь: Иисусова молитва совсем не мешает следить за службой, более того, благодаря ей служба понимается гораздо глубже. И неленостный делатель извлекает из этого сугубую пользу: и на службе молится
внимательней, и время службы употребляет для того, чтобы приобрести навык к Иисусовой молитве - один из самых полезных и даже спасительных навыков для христианина.
https://vk.com/id300641983